Операция Паломник - Власов Игорь - Страница 11

При обычном, бытовом общении Донован имел привычку заикаться, однако стоило ему начать что-то увлеченно рассказывать, как заикание моментально исчезало. Вот и сейчас, отложив в сторону очки, он с жаром продолжал:

– Вообще надо понимать, что жизнь – это всегда всего-навсего вопрос условий. Вопрос того, насколько та или иная планета приближена или отдалена к своей звезде, которая обеспечивает основную массу энергетических потоков для того, чтобы жизнь зародилась. Жизнь, ведь, вообще штука неизбежная, автоматически возникающая при наличии определенного количества химических элементов.

– Неизбежная? – с сомнением протянул Пьер. – Что-то я не часто встречал планеты пригодные для жизни.

– Эх! – несколько разочарованно выдохнул Донован и посмотрел на Пьера взглядом учителя, вынужденного объяснять очевидные вещи нерадивому ученику. – Что такое жизнь вообще по Берналу? По Берналу это постоянная самореализация сложных электронных состояний атомов, да? То есть, жизнь неизбежна там, где есть достаточное количество энергии, где есть жидкая вода, где есть химические элементы – а они едины для всей Вселенной – там в той или иной степени неизбежна жизнь. – он снова посмотрел на Пьера. – Другое дело, что она может быть в каких-то очень развитых формах, а может быть еще в формах, скажем так, примитивных.

– Ну, это мы еще в школе изучали. – встал на защиту друга Владимир и с пафосом произнес: – Молодая Земля – кузница жизни, родина Человечества!

– Правильно! – не заметив иронии, продолжал Донован:

Но, опять-таки, Владимир и Пьер, поймите, братцы, ведь Земля, конечно, была сказочным местом где-то четыре миллиарда лет тому назад, потому что и урана, и тория, и всяких трансуранов было гораздо больше, чем сейчас, потому что все эти элементы – мощные радиоактивные элементы, они были молоды и еще не прошли период распада и полураспада. Были постоянные метеоритные бомбардировки, море было совершенно другим, там были другие уровни кислот…

– Да, – протянул Кузнецов, – Странное у вас представление о прекрасном.

– Да, да, именно! Это была такая грандиозная химическая лаборатория, где ежесекундно свершались миллионы и миллиарды химических реакций, и, разумеется, в результате их получились аминокислоты, разумеется, в результате их возникла дезоксирибонуклеиновая кислота, которая в свое время, пока она еще не имела этих золотых эполетов, командующих всей биологической жизнью, она была просто одной из тех кислот, которые породил первоначальный химизм. – у Донована пересохло во рту, и он с шумом глотнул холодного кофе. – Но это было феноменальное по красоте и по сказочности время, потому что все время лопалась тонкая земная кора, вырывались огромные массы горячего раскаленного водорода, водород вступал во взаимоотношения с трансуранами, возникали локальные ядерные взрывы, дополнительное облучение, энергетизирование, и мы, наконец, получили аминокислоты.

Донован обвел всех присутствующих торжественным взглядом, будто в этом была его личная заслуга:

– А, как известно любому школьнику, – тут он посмотрел на Кузнецова, – Аминокислоты довольно легко складываются в сложные, скажем так, конструкции, предбиологические, и вот чтобы вы, милые мои интеллигенты, раз и навсегда поняли, до какой степени ничтожна эта грань. Ведь людям кажется, что жизнь – это травка, коровки, пасущиеся на лугу. Медузы, там. Рыбки, в конце концов. – он поднял очки и посмотрел сквозь толстые линзы на светящийся ровным светом потолок кают-компании. – Нет, на самом деле любое взаимоотношение атомов и любые, даже внутриатомные события – это уже жизнь.

– С определенной долей вероятности, наверное. – Пьер пожал плечами и интенсивно принялся пережевывать витаминный концентрат.

– Ну, как же! Возьмите клетку, да? Она же состоит, – астробиолог прокашлялся, – это явно живая вещь. Вот с вашей точки зрения, да? Но эта клетка полностью и целиком состоит из химически реактивных механизмов теоретически абсолютно не живых…

– Теория абиогенеза Опарина? – решил поучаствовать в разговоре Гарднер.

– … ничего кроме химических событий в ней не происходит. Результат-живая жизнь. – закончил Донован и несколько удивленно взглянул на Стефана. – Не ожидал тут встретить человека знакомого с древними трудами основоположников Теории Жизни. – Он явно утратил интерес к Готье и Кузнецову и переключился на Гарднера-А вы представляете, как классикам было тяжело? Они творили в то время, когда только-только стали появляться факты о существование планет, пригодных для биологической жизни. И только спустя столетия, мы – земляне, живущие, так сказать, на обочине весьма провинциальной галактики, сумели-таки добраться до этих экзопланет и найти там жизнь! – Донован торжественно поднял над головой указательный палец. – И мы, наконец, получили блистательное подтверждение великих теорий абиогенеза, как вы правильно сказали, того же самого Александра Ивановича Опарина, Джона Бёрдона Сандерсона Холдейна, Бернала – всех тех великих изумительных людей, которые положили свою жизнь и судьбу на доказательства того, что жизнь во Вселенной возникает естественным путем в результате химической эволюции. Вот что мы получили. Мы получили великий козырь здравомыслия, над мракобесием.

– Донован, – Стефан задумчиво посмотрел на астробиолога. – Вот все-таки такой вопрос, как к специалисту: небиологическая жизнь, она существует? Или это все же к разряду диалектики?

Донован потер переносицу и, поводив очками по столу, сказал:

– Зовите меня Джеймс. – он улыбнулся. – Как вам сказать, Стефан. Я думаю, что… Нет, я убежден, что, любое, даже на квантовом уровне, все, что происходит в атоме – это уже жизнь, потому что это движение, это реакция, это сложные взаимодействия, это переходы из одних состояний в другие, это уже жизнь. В своем развитии, в результате эта жизнь приобретает иные формы.

– Псевдокристаллы с планеты Призрак?

– А что, хороший пример. – Донован водрузил очки на переносицу. – Некоторые мои коллеги пошли еще дальше. – он задумчиво пожал плечами.

– кое-кто, и заметьте не безосновательно, считают их разумными. С определенной допустимостью. Ну, вы понимаете? – астробиолог негромко кашлянул. – Понятие разумности в таких эмпириях весьма расплывчато.

– Не знаю, про какие кристаллы вы тут говорите, – вынимая из синтезатора горячие сэндвичи, сказал Владимир, – Но то, что твари, населяющие Паломник неразумны, это точно. Прут на огнемет, пока всех не поджаришь, или пока горючее не закончится. У них не то, что разума, инстинкт самосохранения отсутствует напрочь. О, черт! – замахал он рукой. – горячие!

– Кузнецов принялся смешно дуть на палец.

Все заулыбались. Владимир сделал смешное лицо и с чувством продекларировал:

Все хором зааплодировали, а Пьер торжественно воскликнул, прижимая ладонь к сердцу: Но, mon Dieu, g'est magnifique![7] Я обязательно процитирую этот шедевр моей Еве. – он подмигнул присутствующим – Если ты, конечно не возражаешь.

– Пользуйся, пока я жив. – благосклонно кивнул Владимир и принялся обходить стол, раскладывая всем на тарелки сочные сэндвичи. Томсон тем временем разливал по чашкам новую порцию свежесваренного кофе.

– И, все же, – с набитым ртом спросил Гарднер. – Что с этими пирамидами, удалось что-то выяснить?

– Полнейшая неразбериха. – Томсон поставил кофейник на стол. – Топчемся на одном месте. «Стрекоза» патрулирует пространство около Паломника. Карантин, понимаешь! Словно ждем, что к нам кто-то заявится в гости.

– Не в гости, а домой, – поправил его Пьер. – Это мы гости, да еще незваные.

– и тут же круто изменил тему разговора: – Скажите, Стефан, какие новые имена в моде сейчас на Земле? У меня скоро появится дочка, обязательно дочка. Ева хочет назвать ее Сеной. А я не знаю, мне кажется, Ирен для девочки звучит намного лучше.