Заповедник Сказок 2015
(Том 5) - Лебедев Валентин Витальевич - Страница 16

Костик сказал нам подождать, быстро сбегал домой и вернулся с маленькой такой записной книжкой, вроде телефонной. Огляделся, что-то ему не понравилось — говорит, пошли в овраг, на наше место.

По дороге Олежка пытался спрашивать, что там такое в книжке, но Костик только головой мотал и молчал. Пришли мы, наконец — у нас там в кустах бузины и рябины было очень классное место, ниоткуда не видно. Стояло старое кресло без ножки, называлось «председательское». И два бревна, на них тоже можно было сидеть.

Костик, понятно, сел в кресло, мы на брёвна, он открыл книжечку и начал читать правила.

«Играют две команды одинаковой силы. Цель игры — набрать полное дерево. Если в конце игры дерева никто не набрал, подсчитывают количество перекатов и складывают».

— Погоди, — перебил Санчо. — Какое дерево, какие перекаты? Как их набирать?

— Я ведь не дочитал, — ответил Костик. — Дальше всё объяснят, я думаю.

А дальше пошло только хуже.

«Отросток можно резать, если ствол удалось пошатнуть на том же ходу».

«Если игрок начал переход, он пропадает из вида».

«Топором может пользоваться только вожак с двумя полосками, или старший без ромба».

«Ветер назначается в начале кона, если выпало больше восьми. Он скашивает все изгороди, кроме железных».

Я ещё послушал и не выдержал.

— Слушай, — говорю, — Костик, что за ерунду ты нам читаешь? Ты сам-то что-нибудь понимаешь?

Костик закрыл книжечку и сказал:

— Я пока — пока, понял? — полностью не врубаюсь. Но потихоньку начинаю запоминать. Если всё прочесть, то становится понятнее. Там, например, про дерево дальше очень много написано.

Санчо его поддержал:

— Ты вот про существительные и прилагательные раньше тоже ничего не слышал, а теперь даже про наречия что-то знаешь, — это он, гад, дразнился: я как-то на уроке отвечал и вместо «наречие» сказал «неравенство», да ещё и долго спорил.

А Олежка вдруг сказал:

— А мне понравилось! Давай ещё почитай, а?

Костик почитал ещё минут пять, у меня голова чуть не распухла. Тут мы как-то решили — на сегодня хватит.

А потом нам понравилось. Мы каждый день читали кусочек, несколько страниц, запоминали. Потом задавали друг другу вопросы, иногда довольно хитрые. Лучше всех запоминал Санчо, зато Олежка составлял самые длинные цепочки. Например, в одном месте написано, что пила летит как стрела, а в другом — что стрела тормозится после первого часа, а в третьем — что первый час на переходе не считается. Олежка сразу всё подсчитывал, и говорил: ага, значит, на переходе пила не тормозит. Я не всегда за ним мог уследить, а Санчо вообще надо было всё на бумажке рисовать: что, откуда и зачем.

Лето шло, уже был август. Рябина покраснела, я рвал её понемножку и грыз — мне нравился горький вкус. Никто меня не понимал. Правда, не дразнили. Мы прошли все правила, но играть не начинали: было всё ещё непонятно как. Олежка предложил:

— Давайте хотя бы попробуем, начнём, потом будет легче.

— Нет, — сказал Санчо. — Мы чего-то не знаем.

— Да понятно чего, — откликнулся Костик. — Мы же так и не знаем, как играть. Слова мы выучили, а что они значат — непонятно.

Меня это тоже мучило. Я начал подозревать, что мы зря потратили кучу времени. Можно было за это время… я не знаю, что сделать! Английский выучить, научиться на руках ходить. Целое лето! А тут уже скоро первое сентября, школа начинается…

И когда в первое воскресенье сентября к нам во двор въехала здоровенная иностранная машина, мы тоже сначала ничего не поняли. Цвета она была зеленоватого, длинная — метров пять. А сзади — два как будто хвоста или стабилизатора. Машина, покачиваясь, развернулась и встала рядом с «жигулём» дяди Вали. Водитель остался на месте, а из правой двери вышел огромный седой старик, похожий на пирата. Мы стояли, глядели на него.

Потом старик кашлянул и сказал, медленно, ни к кому не обращаясь:

— Старший с ромбом не шатает окно.

— Окно открыто, пока иголки скрипят, — ответил Олежка машинально. Старик кивнул и продолжил быстрее:

— Шесть иголок дырявят полотно.

— Полотно на переходе не лежит, — откликнулся Костик неуверенно. Но это было последнее, что он сказал. А мы с Санчо вообще стояли, как будто подавились, и дальше говорили только старик с Олежкой.

— На переходе запад раньше облака.

— Облако в жёлтое не играет.

— Под игрока — без пробок.

— Штопор крутится направо.

Так они перекидывались словами, все быстрее и быстрее, и наконец старик сказал:

— Пятью пять бьёт всех.

Олежка побелел весь и ответил как-то странно:

— По газонам не ходить.

— Бинго, — сказал старик непонятно, посмотрел нам каждому в глаза и медленно так проговорил, как будто в сторону: — Будь готов, — открыл огромную дверь своей этой дурацкой машины, уселся с удобством, захлопнул дверь, и машина совершенно без звука тронулась с места. Через минуту никого уже не было.

— Олежка, что это было? — спросил Санчо шёпотом. Олежка молчал, я забеспокоился и подошёл поближе. Он был весь в каплях пота и мелко дрожал.

Потом он сказал:

— Что-то мне муторно. Я домой пойду, ладно?

Никто не ответил, и он ушёл. Ему недалеко было, в третий подъезд.

Утром он не пришел в школу. Я зашёл к нему после уроков, тётка ничего не знала. Даже не знала, ночевал он дома или нет. Бестолковая.

Он так и исчез. Приходил сначала участковый Филиппов, потом какие-то дядьки вроде бы из МУРа. Нас спрашивали про старика, а что толку. Никто ничего так и не узнал. Хорошо, что никто не спросил про игру. А мы сразу решили никому не рассказывать — незачем.

Прошло почти три года. Костик уехал уже давно — он у нас прожил очень мало, меньше года. Санчо после восьмого решил идти в техникум, сказал, надоело ему. Но однажды мы с ним гуляли в нашем парке — это в мае было, как раз перед каникулами — и вдруг видим: навстречу по дорожке идёт Одежка. Мы прямо остолбенели, переглянулись — нет, не показалось.

Олежка как-то странно изменился. То есть, он стал здорово выше и пошире даже, но главное — у него было взрослое выражение лица. И очень спокойное. Как у Костика, когда он первый раз появился у нас. Он не удивился, подошёл, поздоровался. А смотрел он так умиротворённо. И сквозь нас, как будто на горы или на закат.

Санчо его ухватил за плечи, тряхнул:

— Ты где был?! Мы тут… — и замолчал, не знал, как сказать. Олежка вздохнул, заговорил — точно как три года назад, голос у него совсем не изменился:

— Санчо, это очень долго рассказывать.

Я говорю:

— Ну, так рассказывай давай, ты что! Тебя же искали сколько с милицией, отец твой приезжал…

— Знаю! Слушайте, мне сейчас надо идти, я скоро приду и всё расскажу, как следует.

Санчо ничего не ответил. Олежка помялся немножко и наконец говорит:

— Давай я главное объясню. Ты помнишь правила игры?

Ещё бы не помнить! Мы тогда, правда, книжечку больше не открывали. А что толку — все и так всё помнили наизусть, хоть ночью разбуди.

— Ну так вот, — говорит Олежка, — ты же знаешь главное правило?

— Какое? Их там тыща! — говорит Санчо. Он Олежку уже отпустил и только смотрел на него во все глаза.

— «Если игрок начал переход, он пропадает из вида».

Когда Олежка ушёл, мы стояли на тропинке и смотрели ему вслед. Потом я сказал:

— Ну вот, скоро всё узнаем.

— Да нет, — сказал Санчо. — Не придёт он больше. Ты ведь и сам знаешь, чего притворяешься.

Он был прав. Я и сам знал.

Александр Кац

Космонавты

осмонавт Кузя шёл по улице. Ну, гулял он. Ноги там, что ли, разминал перед полётом, а тут к нему мужик подваливает: можно, мол, автограф? Кузя засмущался страшно. «Я, — говорит, — даже и не космонавт ещё». И в протянутом блокнотике с фотографией Гагарина на обложке расписался. А после поправил шлемофон и, подрегулировав подачу кислорода в скафандре, отправился дальше: у них с космонавтом Джеком в «Whisky a Go-Go» предполётная подготовка назначена была. В семь. Когда он пришёл, там всё ещё уборщица полы мыла.