Не будите изувера (СИ) - Фарди Кира - Страница 58

Сегамачо выпрямился и, шатаясь, побрел прочь, подальше от задержанной машины. У него дрожало все тело: тряслись руки, губы, выбивали чечетку зубы. Ясность картинки куда-то пропала, вокруг двигались размытые силуэты людей. Мужчина спотыкался о каждый придорожный камень. Прошагав несколько метров, он тяжело опустился на обочину и положил лоб на согнутые колени. То, что его поведение покажется окружающим странным, Сегамачо совершенно не волновало. Да и не было вокруг свободных людей, кто мог бы оценить его поступки. Лишь Малышко удивленно посмотрел ему вслед, но ничего не сказал, наверное, просто подумал, что на мужчину вновь нахлынули воспоминания об убитом друге.

Сегамачо просто сидел. Мысли вяло шевелились в его голове. Из пустоты один за другим возникали вопросы. Они появлялись издалека, но, приближаясь, увеличивались до гигантских размеров, жалили воспаленный мозг мужчины и исчезали в никуда.

– Почему так произошло, Серега?

– Разве мог я, хороший человек, работник, семьянин, гражданин совершить настолько аморальный поступок?

– Что я теперь скажу Наташке?

– Как посмотрю в глаза односельчанам?

– Разве поймут люди, что я, сидя всего в нескольких десятках метров, ничего не слышал и видел?

«Все совершают ошибки, – сверлила последняя набежавшая, как волна на песок, мысль, – человек так устроен, что учится исключительно на своем горьком опыте. Невозможно заранее догадаться, какой промах будет фатальным и радикально изменит твою судьбу. Ведь если бы мы знали, чем закончится тот или иной наш поступок, возможно, не совершили бы его».

Но эти слова не успокаивали его, а все больше поднимали в душе смуту. Он догадывался, что именно его бессмысленный и безумный поступок мог стать тем рычагом, который запустил всю цепочку событий. Картина случившего этой ночью стала настолько ясной, как будто кто-то твердой рукой вывел его из тумана и показал:

– На, смотри, что ты наделал. Полюбуйся на творение своих рук, оцени его, насладись.

Девушка лечилась в больнице от психического заболевания. Всем известно, что в таких заведениях строго следят за передвижением больных. Свое избавление от надзора и неожиданную свободу девушка решила отпраздновать с друзьями на пляже. Не важно, что она была искательницей приключений и любила выпить: это еще не повод считать ее закоренелой преступницей. Конечно, судя по информации, которую представил Макарыч, она принимала таблетки. Ей нельзя было пить алкоголь, который мог подтолкнуть к приступу агрессии. Но все закончилось бы благополучно, даже, несмотря на то, что дружки девушку напоили и воспользовались ее беспомощностью, а потом бросили в лесу. Она бы выспалась и вернулась к утру домой.

«И вот здесь, на ее пути встретились мы с Котычем», – застонал Сегамачо. Его лицо сморщилось, глаза покраснели, губы снова затряслись, но слез, которые могли бы принести небольшое облегчение, не было. Жестокие мысли жгли его изнутри, заставляли до скрежета сжимать зубы, чтобы подавить поднимавшийся изнутри крик.

«Что же получается? Она прекрасно помнила, что я с ней сделал. Иначе, почему тогда она напала на Котыча. После того, как мы ее оставили у базы отдыха, она немного поспала. Потом в одиннадцать ночи побрела по дороге назад и вышла к дачам. Она не убийца. Она больной человек, который был голоден. Девушка забралась в домик только в поисках еды. Дед появился неожиданно. Свое нападение на него она не планировала. Почувствовав для себя угрозу, схватила первое, что попало под руку, и ударила, а потом убежала.

Дальше, думаю, она побрела в деревню, но в темноте вышла не на ту дорогу. Блуждая в лесу, она случайно обнаружила нашу поляну. Подошла к столу, поела, взяла в руки нож для защиты, не более. На нее этой ночью столько раз нападали: сначала дружки, хотя с ними, возможно, было все полюбовно, потом я, а под конец и дед неожиданно выскочил. Инстинкт самосохранения сработал, вот и взяла. Далее она заметила сидящего Котыча, подошла к нему сзади. Он, скорее всего, повернулся на шаги, увидел ее и ничего плохого не заподозрил. А она, наоборот, узнав в рыбаке одного из своих насильников, напала и ножом перерезала ему артерию. Вот так и погиб бесславно Котыч из-за чужой ошибки.

Сегамачо поднял голову и посмотрел по сторонам. На дороге активизировалось движение. Скорая с отцом семейства уже уехала. Собачку перевязали. Ее раненое тельце белело в нескольких местах бинтами. Мать что-то говорила сыну, возможно, пыталась убедить его оставить дворняжку, лежавшую уже на траве, и смыть кровь с лица и рук. Девочка давно перестала плакать и любопытными глазенками стреляла вокруг.

Оперативники столпились у дверей: нужно было доставать преступницу, но в руках у нее по-прежнему был хирургический инструмент, и никто не хотел испытать на себе его остроту. Мужчины тихо совещались. По их нахмуренным лицам, активным жестам и горячим репликам Сегамачо догадался, что они не могли решить: начать заниматься этим делом своими силами или же подождать начальство и психиатрическую скорую помощь, которая вот-вот должна была приехать.

Увидев, что ему машет шофер труповозки, Сегамачо медленно встал, с усилием выпрямил затекшие ноги и сделал несколько шагов к дороге.

В этот момент зрители оживились. В раскрытой двери автомобильного салона показалась сначала нога в грязном мокасине, затем край бордовой юбки и наконец появилась голова преступницы. Оперативники невольно замерли. Маленькая девочка охватила руками материнскую ногу и сморщила личико, готовая в любую минуту заплакать. Мальчик, который только пять минут назад положил раненую собачку на землю, вскрикнул и закрыл ее телом. Сегамачо подошел ближе и из-за спины Малышко наблюдал за происходящим.

Преступница встала у машины, не выпуская из рук палочку, от которой остался только маленький хвостик, и скальпель. Девушка подняла тяжелые веки и, прищуриваясь, как это делают люди, вышедшие из темного помещения на яркий свет, посмотрела на окружающих. Потом ее мутный взгляд пробежался по лицам, но нигде не задержался. Она вновь опустила голову.

Люди перешептывались и разглядывали преступницу. В ее облике ничего не выдавало сумасшедшую. Приятное бледное лицо с нежным румянцем на щеках, темные волосы, собранные в небрежный хвост и закрепленные красной резинкой. Раненые руки в разводах крови, юбка покрытая бурыми пятнами, не вызывали отвращения. Глядя на несчастную девушку, люди, даже зная о ее преступлениях, испытывали к ней жалость.

Сегамачо устало опустил плечи и повернулся, чтобы пойти к своей машине, но неожиданно потерял ориентацию, споткнулся и чуть не упал. Малышко подхватил неуклюжего богатыря и удержал его за руку. Люди оглянулись на шум. Преступница тоже резко подняла голову и встретилась взглядом с Сегамачо, который еще не успел выпрямиться, и в открывшемся просвете теперь был точно напротив нее. В то же мгновение он понял: узнала!

Ее лицо исказила гримаса. Верхняя губа поднялась, обнажив острые зубы. Пальцы левой руки захватили выточенную палку в кулак. Из него виднелся теперь только острый край импровизированного оружия. Девушка замахнулась, приготовившись нанести удар. Правая кисть крепко сжала скальпель и тоже подняла его на уровень груди. Поза преступницы изменилась. Все ее тело напряглось, сгруппировалось. Это была уже не скромная и беззащитная девушка, а жестокая пантера, приготовившаяся к прыжку. Из распахнутого рта раздался звериный рык, который перерос в жуткий вой.

Перепуганные внезапной переменой люди шарахнулись в стороны.

Но уже через секунду яростный блеск в глазах девушки исчез, а страшный оскал сменился на широкую, светлую и немного смущенную улыбку. Тело расслабилось. Она как ни в чем ни бывало стала снова строгать свою палку.

– Ужас какой! – вскрикнул кто-то рядом с Сегамачо. – Первый раз такого монстра вижу.

– Моя бабка говорила, что в старину таких называли изуверами, – тихо вымолвил другой, – а еще она рассказывала, что в душе каждого человека до поры до времени дремлет такой монстр… Он может никогда и не проснуться. Но если его разбудят, то дел натворит таких, что мало не покажется.