Удавка для опера - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 57

– Поздравляю!

– Спасибо. Только одними поздравлениями не отделаешься. Я приглашаю тебя на ужин... К себе домой. Мы будем одни. Ужин при свечах... А потом я отвезу тебя домой... Как?

– Я подумаю.

А чего, собственно, думать?.. Весь город знает, что она с Матвеем Даниловичем в Москву ездила. Все знают, что у них это серьезно. И ничего страшного, если она побывает у него дома.

– Подумай... Заодно посмотришь, как я живу. Тебе это будет интересно.

В женихи он ей набивается. Тактично и осторожно. Хотя и навязчиво.

– Интересно, – кивнула она.

Ее не очень волновало, богат Нырков или нет. Главное, чтобы человек был хороший. А он неплохой. И достаточно надежный. Сейчас, когда Рома для нее потерян навсегда, она может рассматривать Матвея Даниловича как своего мужчину. А почему нет? Что ей, всю жизнь в девках сидеть? Или замуж за кого-нибудь другого выйти? А за кого?..

– Ну, тогда договорились. Значит, в половине седьмого я за тобой заеду...

– Хорошо, – окончательно сдалась она.

Москва – это одно. Там они в разных номерах жили. А вот в дом к Матвею Даниловичу прийти в гости – это уже о свадьбе всерьез надо думать.

Но Рита почему-то думала о Роме. Хоть и негодяй он, а любимый.

* * *

Кап!.. Кап!.. Кап!.. Капли воды бьют прямо в темечко. Изматывают, скручивают в жгут волю, лишают способности мыслить. И никуда не спрячешься от этих капель....

Кап!.. Кап!.. Кап!.. Да будь оно все проклято!..

Вероника потеряла терпение.

– Служба внутренней разведки! – как будто в бреду выдала она.

Палач в своем клоунском наряде среагировал немедленно.

– Что?! – взлетел он со своего места и бросился к ней.

Никак не ожидал он, что она расколется так быстро.

– Вами интересуется Служба внутренней разведки...

– По поводу?

– Завод...

– Какой завод?

Он не стал вызывать ни Ныркова, ни Чусова. Сам повел допрос. Видно, в голове у него список вопросов. А сам разговор фиксируется на пленку.

– Спиртовой...

– А почему спиртовой завод интересует вашу службу?

– Он угрожает безопасности страны. Дешевый спирт в очень больших количествах – это опасно... Есть сведения, что тут замешана американская разведка... Все...

– Что все?

– Больше не могу... Освободи меня от железа! Железо, вода, – заметалась в бреду Вероника. – Железо, вода... Железо, вода...

– Что ты заладила? – забеспокоился палач.

– Железо, вода... Я сейчас умру... Отпусти меня!..

Палач перекрыл воду. Но из кресла ее не выпустил.

– Усыпи меня. Просто усыпи. И положи куда-нибудь, – в бреду едва слышно требовала Вероника. – Умираю...

Палач был в растерянности. Пленница призналась. Но явно не во всем. Она готова и дальше говорить. Но не может. Она умирает. Слишком сильной оказалась пытка. Раздавила ее психику.

Чтобы вытрясти из пленницы все сведения, ее нужно спасти. Освободить от железа... Но тогда она может вырваться...

А если, правда, укол?..

Палач взял шприц, достал ампулу со снотворным. И вколол Веронике полную дозу. Она заснула. Тогда он освободил ее от оков, защелкнул на запястьях обыкновенные наручники...

Глупое решение. В высшей степени рискованное. И палач никогда бы не принял ее игру. Если бы... Если бы не находился под гипнозом...

Нельзя было доверять Веронике. Ведь он знал ее силу. Только не знал, что в экстренных случаях она способна применять гипноз. Он думал, капли воды раздавили пленницу морально. А, оказывается, она сама умела давить на психику.

Палач взял Веронику на руки, чтобы перенести ее на кушетку. И тут же замок из ее рук опустился ему на шею. С треском лопнули шейные позвонки, и бедняга вместе с ней упал на бетонный пол...

Вероника больше не бредила. Предельно серьезная, она нашла в кармане покойника ключи от наручников. Освободила руки. Быстро раздела палача, напялила на себя его балахон, натянула на голову его маску-колпак. Его самого усадила в кресло, сковала обручами. Сама же заняла его место.

Нечего было и думать сбежать из этого подвала. Слишком прочные стены, слишком крепка бронированная дверь. Она уже успела заметить, что палач не имеет возможности самостоятельно выйти из подвала. Раз в два часа дверь открывается, и появляются дюжие ребята. Они приносят ему еду, а заодно проверяют, все ли в порядке.

На этот раз они убедятся, что здесь не все в порядке. Только успеют ли они об этом кому-нибудь сообщить?

Идиот Нырков. Или он слишком жадный, чтобы оборудовать этот каземат аппаратурой видеослежения, или очень самонадеянный...

Вероника сидела в кресле. И боролась со сном. Снотворное могло бы вообще не подействовать на нее. Но она применила гипноз. Слишком много сил затратила на это. Трудно бороться со сном... Но все равно, сон не властен над ней.

Водяная пытка, дни без движения, отсутствие воды и пищи, снотворное, всплеск энергии – все это истощило ее. Но она выдержит. Она все выдержит. И сделает еще один рывок на пути к общей победе...

2

Язык во рту растормозился, тело также слушалось его. Действие препарата кончилось. Но слишком крепко он прикован к постели. И что ни делай, все равно от оков не освободиться...

За окнами уже сгустилась темнота. Наступает ночь. Последняя в его жизни. Вот-вот за ним придет косая в образе... Он еще не знал, чей это будет образ.

Открылась дверь. Появилась медсестра. Та самая, со шприцем. За ее спиной стоял крепыш. Лицо его напряжено. И понятно почему. На его глазах происходит убийство.

Смерть пришла к нему в образе медсестры со шприцем в руке.

– Сердечный приступ? – уныло спросил ее Рома. – Или инсульт?

– И то и другое, – натужно хохотнул браток.

– Делайте вид, будто с вами все кончено, – очень тихо шепнула ему сестра. И вколола ему в руку шприц. – Извините! – чересчур уж громко всхлипнула она. – Я не хотела... Меня заставили...

– Да заткнись ты, дура! – рявкнул на нее браток.

– Он же через минуту мертвый будет... – еще раз всхлипнула сестра.

– А это тебя не гребет, дура! Пошла отсюда!..

Ровно через минуту по собственной инициативе Рома дернулся. И закрыл глаза. Тело его окоченело. По воле препарата, который ввели ему внутрь. Но это была не та, смертельная окоченелость. Так напрягаются мышцы на руках, ногах, спине, когда человек потягивается после долгого сна. Еще это называют выходом застоявшейся силы. А сила в Роме перла через край. Сестра вколола ему не «курарин», а какой-то стимулятор.

Рома притворился мертвым. Крепыш подошел к нему, внимательно на него посмотрел. Но пульс проверять не стал. Или брезгует, или просто уверен в его смерти. Он выключил свет. Исчез.

Минут через десять снова открылась дверь. Кто-то вошел.

– Раскоцайте его и в морг везите, – сказал браток. – Там счас лепила будет. Вскрытие, короче, проведет. Документ составит. Чтобы там все, типа, зашибись было...

К Роме подошли двое. Руки сильные, ловкие. Только мозги без извилин. Надо ж было пульс его пощупать. Но с него всего лишь сняли оковы. Затем взяли за руки, за ноги, положили на тележку. Накрыли клеенкой.

– Повезли, – сказал кто-то.

Поняла сестра, чем ее заставляют заниматься. Замучила ее совесть. Поэтому не стала его убивать. Спасибо ей... Только глупая она. Не знает, против кого пошла. Нырков ее со свету сживет...

Больница в Семиречье небольшая, одноэтажная. И Рома помнил, что морг во дворе, метрах в пятидесяти от здания больницы. Поэтому он не удивился, когда его вывезли во двор.

– Дятел, блин, против мэра пошел, – сказал кто-то.

– Да мент он, в натуре, козел. Его по-любому мочить надо...

– Да всех ментов надо мочить, – согласился первый.

– Хорош порожняки гонять, – послышался голос братка, который был здесь за главного.

В «последний путь» Рому сопровождали как минимум трое. А еще кто-то в морге его дожидается.

«Э-эх! Пан или пропал!..»

Рома подбросил свое тело, сорвал с себя клеенку. Сел на носилках и накинул накидку на голову одного провожатого. И рукой, закованной в гипс, шибанул его по голове.