Пилсудский
(Легенды и факты) - Наленч Дарья - Страница 40

Исполнение обязанностей президента Ратаем и назначение им правительства Бартеля[130] необычайно затрудняли дальнейшую борьбу с Пилсудским. Ведь роли поменялись. За заговорщиками теперь были конституция и закон. Печать бунта могла в данном случае лечь на каждый шаг его противников.

Молниеносный возврат к легализму позволил быстро умиротворить армию. Кроме неотложной задачи окончательного пресечения столкновений это было важно вот еще почему. Маршал возвращался к прежней своей концепции превращения армии в опору своего влияния и положения в государстве. Для этого ему необходима была вся армия, а точнее, ее офицерский корпус; потому что с политическими убеждениями солдат почти не считались. Такой подход привел к тому, что Маршал не преследовал офицеров, которые вели бои с его войсками. В одном из первых приказов после переворота он писал: «В одну и ту же землю впиталась наша кровь, землю, которая столь дорога и тем и другим, любима обеими сторонами. Так пусть же эта горячая кровь, самая ценная в Польше кровь солдата, будет под нашими ногами новым посевом братства. <…> Пусть Бог смилуется и отпустит наши грехи и отведет карающий перст, а мы возьмемся за работу, которая укрепит и возродит нашу землю».

Эти слова были совсем не похожи на слова победителя, обращавшегося к побежденным. Потому что должны были служить примирению, а не размежеванию противников, которых извилистые пути политики поставили друг против друга. И таких жестов Маршал сделал много. Символическое значение приобрело решение об общей торжественной траурной церемонии похорон жертв боев с обеих сторон. Руководствуясь желанием привлечь на свою сторону всю армию, Маршал не провел чистки офицерского корпуса, которую ожидали многие. Кадровые перестановки, сделанные им, не соответствовали масштабу победы. Он избавился только от тех генералов, антагонизм которых к нему был непреодолимым. Некоторые из них не помышляли о компромиссе. В знак протеста против переворота ряды армии покинули Станислав Шептыцкий и Юзеф Халлер.

Нескольких генералов Маршал репрессировал. Были арестованы и посажены в виленскую тюрьму Юлиуш Мальчевский, Тадеуш Розвадовский, Болеслав Язьвиньский[131] и Влодзимеж Загурский[132]. Официально им было предъявлено обвинение в совершении уголовных преступлений, фактически речь шла о мести и выведении их из дальнейшей политической игры.

Со временем самым нашумевшим стало дело генерала Загурского, который в августе 1927 года во время перевозки из тюрьмы в Вильно в варшавскую тюрьму пропал без вести. Последовало даже объявление о его розыске, но это была только дымовая завеса, чтобы замаскировать убийство. В действительности Загурский был убит, а убийство совершили подчиненные Пилсудского. Возможно, что столь жестокое решение было продиктовано желанием защитить миф о вожде. Загурский, бывший офицер австрийской разведки, мог во время предстоявшего процесса по своему делу сообщить об известных ему со времен войны доверительных контактах Пилсудского с австрийцами, которые Маршал и его сторонники предпочитали сохранять в тайне. Ясно одно: независимо от того, кто и при каких обстоятельствах убил Загурского, а на эту тему существуют самые разные свидетельства, включая и то, что это произошло в Бельведере и в присутствии самого Маршала, тот не сделал ничего, чтобы виновников преступления постигла кара. Более того, лица, замешанные в этом деле, получили повышения по службе, причем, порой, весьма стремительно. Поэтому нравственная оценка может быть только одна.

Присущее Маршалу стремление консолидировать армию стало причиной того, что он на какое-то время отказался от мести Владиславу Сикорскому — генералу, на которого он наиболее остро нападал накануне мая 1926 года. До 19 марта 1928 года он оставил его на прежнем посту командующего Львовским военным округом. Потом поступил с ним довольно оригинально: не отправил генерала в отставку, потому что это открыло бы для того возможность оппозиционной политической деятельности, а даровал ему статус генерала, находящегося в распоряжении военного министерства, но не занимающего командного поста в армии. Для Сикорского, полного темперамента и жизненной активности, это вынужденное бездействие было хуже, чем полная отставка.

В отношении офицеров низшего уровня Маршал отказался практически от всех репрессивных шагов.

И хотя явно покровительствовал людям, связанным с ним многие годы, примеры дальнейшей карьеры майора Мариана Порвита, полковников Густава Пашкевича и Владислава Андерса[133], которые наиболее отличились в боях на стороне правительства, свидетельствовали, что в целом он решил не подвергать остракизму тех, кто занимал враждебную по отношению к нему позицию в мае.

Пилсудский отнесся к майским событиям как к экзамену командирского умения. «С точки зрения технической, — говорил он в интервью от 23 мая 1926 года, — эта печальная битва была замечательной. Наши перед лицом своих противников дрались на совесть. Сегодня я обратился с просьбой к Генеральному штабу, чтобы он внимательно изучил методы варшавской битвы и использовал их в процессе обучения…» Вероятно, подытоживая вооруженные столкновения в Варшаве, он в первую очередь обращал внимание на решительность командиров, боролся с колебавшимися и нерешительными, даже если во время боев их позиция облегчала его действия. К примеру, он наказал, отправив на пенсию, командира гарнизона варшавской Цитадели полковника Модельского, который не проявил должной энергии при выполнении приказа оказать поддержку правительственным войскам и легко дал себя разоружить. Зато не сказал плохого слова по адресу полковника Гжмот-Скотницкого за то, что тот, выполняя приказ, без колебаний двинулся во главе своего полка к Варшаве на помощь правительственной стороне.

Политика протянутой к примирению руки принесла ожидаемые результаты. В армии быстро зажили недавние раны. Несомненно, достижению всеобщего согласия способствовала явная фаворизация вооруженных сил, одним из проявлений чего стало значительное повышение офицерского жалованья. Маршал достиг желанной цели. Армия стала сферой его исключительного влияния.

Политика «национального согласия», направленная на привлечение на свою сторону армии, вовсе не распространялась на гражданскую администрацию. Ее достаточно быстро и серьезно обновили, назначив на должности людей, признающих только авторитет Бельведера. Чистка была проведена в министерствах и центральных ведомствах, а также в местных органах власти. В течение всего нескольких месяцев были заменены одиннадцать из семнадцати воевод и около одной трети старост. «Позже, — отмечал в дневнике Ратай, — чистка администрации приобрела вовсе грубые и циничные формы. Смешениям и перемещениям не пытались даже придать хотя бы видимость обоснованности. Таким положением воспользовались разного рода мерзавцы. Подчиненный, обиженный своим начальником, писал на него просто-напросто донос, что тот эндек или пястовец, порой присовокупив, что и «вор», которого давно пора гнать с работы. Недавние неисправимые эндеки и пястовцы демонстративно выходили из своих организаций и подобно разного рода новообращенным выступали за «майские порядки» ретивее самого Пилсудского…»

Такой решительный расчет с прежним административным аппаратом в определенном роде был понятен. Ведь на ее старые кадры, так же как и на поддержку политиков, Пилсудский мог рассчитывать в весьма ограниченном масштабе. По крайней мере в первый период своего правления, когда он только начал предпринимать усилия по организации своих сторонников.

Он, правда, пользовался поддержкой левых партий, но это отнюдь не облегчало ему жизнь. Более того, с момента достижения победы этот союз, столь важный в дни борьбы, стал его явно обременять. Он ведь не собирался реализовывать левую программу. Поэтому начал охлаждать разбуженные в этих кругах надежды и амбиции. «Я совершил единственный в своем роде исторический акт, — говорил он в интервью от 25 мая 1926 года, — сделал нечто похожее на государственный переворот и сумел тут же его легализовать, то есть сделал нечто вроде революции безо всяких революционных последствий».