Наша старая добрая фантастика. Создан, чтобы летать - Биленкин Дмитрий Александрович - Страница 90

— Изучаем, — повторил Ковальский. — Теперь это называется «изучаем». Вы работали здесь полгода один, а на других планетах архипелага заняты толпы исследователей. Непостижимо.

— Они тоже изучают другие миры, — сказал Греков. — Планеты, которые они исследуют, ничем не хуже тех, с которыми мы связаны посредством Туннеля.

— Как вы можете сравнивать? — возмутился Ковальский. — Не говоря о непосредственном общении с сотнями миров, мы имеем здесь уникальное сооружение неизвестной сверхцивилизации. Изучение одного механизма переноса даст нам информацию, которую нельзя переоценить.

— Нет, — сказал Греков. — Когда Туннель обнаружили, в систему Леги слетелись лучшие физики человечества. Они работали несколько лет, сформулировали свои выводы в довольно объемистом документе и улетели, откуда прилетели. Вы должны это знать.

— Да, я читал этот документ, — согласился Ковальский. — Но я нашел там всего два содержательных вывода. Первый — что существует некая цепочка планет, соединенных с помощью Туннеля, причем о количестве планет цепочки и о принципе их объединения ничего пока не известно. И второй вывод — что с любой планеты цепочки можно, воспользовавшись Туннелем, совершить переход на одну из двух соседних планет, неизвестно, на какую именно. Как это действует, естественно, тоже неизвестно.

— Правильно, — сказал Греков. — Здесь и кроется третий, самый важный вывод. Земная наука просто не готова для понимания этого механизма.

Можно махнуть рукой на план, подумал он, и не посылать Эр-17 в Туннель. Чует мое сердце, что тридцать первый не вернется. Но Эр-17 сегодня так запрограммирован, что телохранитель из него не получится. Сегодня он исследователь, а это слишком разные специальности. И мне не нравится, что мы так много говорим. От болтовни притупляется бдительность.

Но Ковальский был настроен по-боевому.

— Сегодня не готова — значит, будет готова завтра! — заявил он. — Не понимаю, как можно было прекратить такие исследования. Все равно — перед нами дверь в сотни миров. Чтобы изучить их, достаточно сделать шаг.

— Нет, — сказал Греков. — Наш предел — Альвион и Мирза, наши соседи в цепочке, которую объединяет Туннель. Войдя в Туннель, вы выходите на одной из этих планет. На какой точно, никто не знает. Вы выходите на одной из них с вероятностью одна вторая, и все. Допустим, вы попали на Альвион. Тогда при повторном входе в Туннель вы с равной вероятностью окажетесь или снова на Гамме, или на Лигурии — это следующая за Альвионом планета. Таким образом, вероятность добраться до Лигурии равна одной четвертой. Шансы дойти до Лигурии и вернуться на Гамму уменьшаются до одной шестнадцатой. Вот почему Лигурия и Феникс — это следующая планета за Мирзой — для нас практически закрыты. Роботы — не люди. Вы не можете запрограммировать робота таким образом, чтобы он исследовал и Мирзу, и Альвион, и Феникс, и все, что попадется. Это слишком разные планеты. А не родился еще человек, который бы сам, по доброй воле вошел в Туннель.

— Вы ошибаетесь, — сказал Ковальский. — Ходят слухи, что некто Березин набирает добровольцев для похода в Туннель. Они собираются сюда совсем скоро.

— Не знаю, на что они рассчитывают. Риск очень велик. Туннель — это лабиринт, из которого нелегко выбраться. Чем дальше вы удалились от Гаммы, тем меньше у вас шансов вернуться.

— Березин — известный математик архипелага, — не унимался Ковальский. — Говорят, он утверждает, что ему удалось найти стратегию, исключающую риск. Было бы естественно, чтобы такая стратегия существовала. Трудно предположить, что строители Туннеля никогда им не пользовались.

— Не так просто разобраться в прихотях чужих цивилизаций, — сказал Греков. — Даже столь примитивных, как аборигены Гаммы, не говоря о хозяевах Туннеля. Возможно, они умели управлять вероятностью переходов, но это выше нашего понимания. Туннель есть Туннель. Как видите, время истекло, а это значит, что мы лишились еще одного разведчика.

Он продолжил, обращаясь к роботу:

— Эр-17! Вам известна схема маршрута?

— Да, — ответил робот. — Войти в Туннель. При выходе на планетах Альвион или Мирза действовать по программам П-1 или П-2 соответственно. Через 72 часа совершить обратный вход. При выходе на Гамме ждать. При выходе на другой планете — примкнуть к базовой группе и действовать согласно универсальной программе П-3.

Он замолчал.

— Правильно, — сказал Греков. — Выполняйте, Эр-17.

Несколько секунд они смотрели вслед роботу. Эр-17 приблизился к отверстию Туннеля и исчез, растворившись в полутьме.

— Что такое базовая группа? — спросил Ковальский.

— Об этом потом, — сказал Греков. — Сейчас нам следует торопиться.

Он встал с валуна.

И услышал негромкий скрежет внизу за поворотом ущелья.

Проблемы, связанные с эксплуатацией Туннеля, отошли на второй план. Остался только изогнутый коридор ущелья, похожий на желоб титанического бобслея, и лязгающий звук внизу, и два маленьких человека с одним бластером на двоих. Не успеем, подумал Греков и вдруг ясно представил себе, чем все кончится. Он увидел это вторым зрением, так отчетливо и подробно, будто перед ним приподняли некую завесу, будто на мгновение он приобрел дар ясновидения.

В принципе увиденное было естественно, он мог это рассчитать со всеми подробностями, пусть на уровне подсознания. Но картина держалась на одной маленькой детали, которую его подсознание знать не могло.

— Бластер, — приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да, бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.

Все сходилось — бластер был пуст, как космический вакуум.

— Разве он не заряжен? — простодушно сказал Ковальский. — Как жалко! Мне так хотелось пострелять на обратном пути.

Греков ничего не сказал. Он взял бластер за толстый ствол, широко размахнулся, и бластер бумерангом сверкнул над ущельем, на фоне клубящихся черных смерчей, а потом запрыгал вниз по тропе, по которой они пришли. И когда он в последний раз поднял облачко пыли, скрежет у поворота ущелья стал отчетливей, и что-то длинное и шевелящееся выдвинулось из-за отвесной скалы.

— Зачем вы так? Он же был совсем исправен, — укоризненно сказал Ковальский. — Мы бы перезарядили его на станции.

Греков не ответил. Он смотрел на ядовито-зеленое, длинное и змеящееся, выползающее из-за поворота. Теперь у нас один путь, думал он. Куда он нас приведет — неизвестно.

— Смотрите! — вскрикнул Ковальский. — Что это?..

Песчаный дракон выполз уже весь на открытое место и был виден как на ладони. Ряды уродливых лап подпирали его многометровое туловище. Две головы с жадными жабьими мордами болтались на длинных шеях, высматривая добычу. Громадный ящер перемещался, неестественно переламываясь. Он приближался. Он еще не видел людей. Он просто полз вверх по ущелью.

— Ведь это песчаный дракон, правда? — сказал Ковальский. — Я думал, они водятся только в пустынях…

Он осекся. Видимо, вдруг осознал, что здесь не зоопарк и не съемочный павильон, что они стоят на узкой площадке среди отвесных скал и что единственная тропа, ведущая отсюда, занята. Он попятился. Греков остался на месте, глядя на приближающееся чудовище.

А потом он увидел крупную грязную чешую на груди и боках монстра, услышал глухое урчание, доносившееся из недр исполинского туловища, почувствовал тошнотворный запах разлагающейся в глыбообразных зубах гнили и вдруг понял, что его спина упирается в стену, что отступать ему больше некуда.

Тогда он сделал усилие и оторвал взгляд от двух зубастых, широко разинутых ртов, которые знали теперь, что им надо, и повернул голову. Ковальский стоял рядом с ним, справа, прижавшись к скале. А слева зияло отверстие Туннеля.

Греков поймал руку Ковальского и потянул его за собой. Дракон протягивал к ним хищные шеи, он был уже в двадцати метрах, он торопился. Греков попятился.

Над ними был свод Туннеля, а чудовище, скалы и небо растворились в дрожании призрачной пелены. Спина Грекова наткнулась на упругую перегородку.