Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

В дни войны
(Рассказы) - Водопьянов Михаил Васильевич - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

…С утра дул западный ветер, шёл густой, тяжёлый снег. И в этот нелётный, по существу, день к Сталинграду подбирался отряд бомбардировщиков, сопровождаемый новыми быстроходными истребителями «фокке-вульф». Как видно, гитлеровцы решили воспользоваться снегопадом, так как думали, что при плохой погоде им удастся действовать безнаказанно. Получив донесение поста наблюдения, эскадрилья «ястребков» поднялась в воздух.

Не было видно ничего сквозь густую пелену снега. Степанов старался не упустить из виду хвост гурьевской машины. Они попали в густую тучу и круто взмыли вверх. Окутанный туманом со всех сторон, Степанов перестал ощущать направление и только по альтиметру видел, что поднимается. Но вот туман поредел, и истребители выскочили из облаков. Навстречу им засияло солнце. Степанов облегчённо вздохнул, увидев перед собой гурьевскую «тройку», и тут же заметил, как прямо на них, чуть ниже, двигаются вражеские машины. Они плыли тесным строем — углом — вперёд. Их было много. Степанов насчитал до десятка машин, а потом сбился со счёта. А с боков шныряли «фокке-вульфы».

«Что сейчас сделает Гурьев — свернёт или проскочит над ними?» — не успел подумать Степанов, как его ведущий врезался в клин вражеских машин. Строй их мгновенно рассыпался, смешался. Гитлеровские лётчики были, должно быть, поражены такой неслыханной дерзостью. Несколько вражеских самолётов повернули обратно, другие бросились вниз в спасительную тучу.

Степанов, проскакивая среди вражеских самолётов, стрелял почти наугад. Машин так много, что всё равно в какую-нибудь попадёшь. В него тоже стреляли, он видел тускло мелькающие огоньки трассирующих пуль, но не обращал на них внимания.

Мельком глянув в разрыв облаков, Степанов увидел пылавший бомбардировщик, который, переворачиваясь, падал вниз.

Гурьева он ни на секунду не терял из виду и всё время боя «висел на его хвосте», защищая друга… Небо быстро пустело. Только три немецких истребителя кружились вокруг Гурьева. Степанов нырнул под один из них, сделал «горку» и полоснул по брюху очередью. «Фокке-вульф» шарахнулся в сторону и исчез. Другая вражеская машина, сражённая Гурьевым, плыла внизу, в степи. Лётчик третьего «фокке-вульфа» был опытен и напорист. Он нападал на Гурьева, отскакивал и вновь нападал. Лишь когда гитлеровец заметил Степанова, он решил уйти. Но это ему не удалось. Степанов стремительно бросился вдогонку.

Но почему Гурьев так странно ведёт себя? «Тройка» то скользит на крыло, то переходит в штопор, то падает почти в отвесном пике.

«Ваня ранен, он теряет управление. Почему же он не прыгает?» — мучительно думал Степанов, яростно бросаясь в атаку на уходившую вражескую машину. Он поймал её в прицел и резанул сбоку очередью. «Фокке-вульф» перевернулся через крыло и неторопливо нырнул в степь.

Почти одновременно Гурьев вышел из пике и с глубокого виража врезался в землю.

«Погиб, погиб старый и верный друг!» Он ничем не может помочь ему, как это обидно и горько! Степанов снизился и бреющим полётом прошёл над местом падения гурьевского «ястребка», но ничего не мог различить: опять пошёл снег. На последних каплях горючего он дотянул до своего аэродрома. Там его ждали.

Бортмеханики Василий Дмитриевич Лаврентьев — «хозяин» гурьевской «тройки» — и молодой сержант, недавно ставший обслуживать машину Степанова, ожидали на аэродроме «своих», чтобы принять самолёты. Бортмеханики на полевом аэродроме были неутомимыми тружениками. Когда они отдыхали — неизвестно. Почти каждую ночь, на морозе, они возились около самолётов, ремонтируя моторы, заделывая пробоины от пуль в плоскостях и в фюзеляже. А к рассвету обычно истребители стояли в полной боевой готовности. Баки были заправлены горючим, пулемёты заряжены, все приборы проверены. Недаром техников звали «хозяевами самолётов». Они знали, что малейший их недосмотр, самая крошечная недоделка могут привести к несчастью в воздухе, и техники без устали трудились под назойливым осенним дождём или на студёном зимнем ветру. Их лица были обветрены, руки в трещинах от бензина и от жгучих прикосновений к ледяному металлу. Утро заставало их всегда у самолётов, в ожидании сигнала к вылету.

Когда Степанов вышел из кабины и, сдёрнув шлем с головы, подставил разгорячённое лицо ветру, все поняли, что случилось.

Лётчик обнял Лаврентьева.

— Не уберёг… сбили, проклятые…

У старого техника по коричневому морщинистому лицу скатилась слеза и повисла сверкающей капелькой на седеющих усах…

…Вечером в землянку зашёл командир эскадрильи. Степанов, лежавший ничком на койке, вскочил на ноги.

— Мы пришли вас поздравить, — сказал командир, протягивая белый листок, — от всей души поздравить. Только что получена телеграмма, ваша жена родила сына.

— Спасибо, — тихо ответил лётчик. — Большое спасибо. Вот какой сегодня день — друга потерял, сына нашёл. Я обязательно назову его Иваном…

— И вот что я хочу вам предложить, — продолжал командир. — Пока вы не успокоитесь, летать вам будет трудно, к тому же ваш самолёт как решето. Потребуется время, чтобы его залатать как следует. Берите отпуск дней на десять и поезжайте домой, увидите сына и подготовите стариков Гурьевых к печальной вести.

— Я не могу этого сделать. Сейчас наступают решающие бои под Сталинградом, а я буду кататься по личным делам…

— А я не могу в таком состоянии допустить вас к полётам, — возразил командир. — Всё равно будете без дела сидеть. Поезжайте лучше в отпуск…

Долго сидели в землянке, склонившись над картой, Степанов и Лаврентьев. На карте-пятикилометровке в сорок седьмом квадрате красным карандашом было отмечено место, где упал самолёт Гурьева.

Поздно ночью лётчик и техник вошли в штабную землянку.

— Решили всё-таки идти в отпуск? — спросил капитан.

— Решить-то решил, но не сейчас, — ответил Степанов и рассказал о том, что они с Лаврентьевым собрались сходить в степь, чтобы самим убедиться в гибели Гурьева. Район этот фашистами не занят. — Похороним Ваню, а может… на войне всякое бывает…

Командир вначале возражал, считая, что не следует рисковать, степь кишмя кишит гитлеровцами, а главное, риск бесцельный и обломков самолёта не удастся найти — всё занесло снегом…

Но друзья так настойчиво просили разрешения, что командир в конце концов согласился.

Рано утром Степанов и Лаврентьев, встав на лыжи, отправились в путь.

Друзья перешли Волгу в том месте, южнее города, где сейчас возвышается первый шлюз Волго-Донского канала имени Ленина, и углубились в степь.

Весь день падал мокрый, тяжёлый снег. Лыжи с трудом скользили, то и дело приходилось их снимать и счищать налипшие снежные комья. К тому же Лаврентьев был неважный лыжник. Но они шли без отдыха, упорно пробираясь по компасу к сорок седьмому квадрату.

Степь была пустынна. В этих местах вообще редко встречается жильё человека, а те деревушки и хутора, которые и были разбросаны по неоглядной степи, сгорели. Лишь обожжённые кирпичные трубы одиноко торчали из снежных сугробов.

Ни одна живая душа не попалась навстречу. Только к концу дня три волка — их развелось множество в военные годы — неспешной трусцой пробежали наперерез путникам. Короткая очередь из автомата заставила их повернуть и стремглав умчаться восвояси.

Когда стали сгущаться сумерки, Степанов и его товарищ с радостью набрели на кошару. В углу заброшенной овчарни они нашли немного прелого сена и, закопавшись в него, продремали до рассвета.

За ночь погода изменилась. На смену снегопаду пришёл трескучий мороз. В сухом холодном воздухе было далеко видно.

Степанов и Лаврентьев шли уже в том районе приволжской степи, который условно обозначен на карте квадратом № 47.

Сильно волнуясь, заранее готовя себя к тому страшному, что сейчас предстанет перед их глазами, они скользили по затвердевшему насту.

— Вот, вот, вижу! — закричал вдруг Степанов и, сильно оттолкнувшись палками, стремительно рванул вперёд.

В степи возвышался холм. Обильный снег совсем закрыл обломки самолёта. Друзья бросились откапывать его. Голыми руками они лихорадочно обламывали уже успевший затвердеть снег. Вот показалась изуродованная плоскость — и на ней… чёрный фашистский крест. Это был не «ястребок» Гурьева, а подбитый им или Степановым «фокке-вульф».