Основной инстинкт - Осборн Ричард - Страница 1

Пролог

Из мерцавшего огоньками проигрывателя компакт-дисков, установленного у окна спальни, лилась негромкая музыка.

За окном пробуждался город Сан-Франциско, поднималась непривычная для этих мест ясная утренняя заря — в этот день не будет знаменитого сан-францисского смога.

На кровати, огромной кровати из жёлтой латуни, возлежал Джонни Боз — мужчина отменного здоровья и, помимо всего прочего, человек вкусов — вкусов, как хороших, так и плохих. Он обожал искусство и музыку, а также «презренную» роскошь. Его отрицательные влечения были куда более пагубны — сильнодействующие наркотики, пристрастие к которым переросло в небольшую зависимость от них. и неправедные женщины.

Женщина, опоясавшая ногами его голое тело, была восхитительна. Её длинные светлые волосы стекали по нагим плечам; её совершенные груди, дразняще висевшие наподобие спелых фруктов над его лицом, были, однако, вне пределов досягаемости его жаждущих губ.

Женщина наклонила свой красный ротик и с жадностью поцеловала его, выбросив, как жало, язык. Он вернул поцелуй, глубоко засосав её язык в свой рот. Она взяла его руки, подняла их над головой и скрутила их. Затем выдернула из-под подушки белый шёлковый шарф и, связав одним его концом запястья рук мужчины, а другой конец шарфика прикрепила к латунному изголовью кровати. Мужчина натянул свои путы и закрыл от наслаждения глаза.

Она соскользнула вниз на его тело, и он вошёл в неё, проникая очень глубоко, подчиняясь напору её бёдер. Он ожил, пронзая её, врываясь, пробуравливаясь внутрь, ощущая на себе вес её влажного тела.

Они были полностью захвачены моментом, поглощены жестокой силой наркотического секса. Прикрыв глаза, она приподнялась над ним, а затем всей тяжестью собственного тела рухнула вниз, сев на него, как на кол. Её груди увеличились и окрепли.

Он почувствовал, как глубоко внутри забил ключом оргазм, и откинул голову, выставив напоказ своё белое горло. Рот его раскрылся в безмолвном крике, глаза глубоко запали в глазницы. В восторге от прелестных мук он неистово рванул шарф, обвязывавший его руки.

И наступил её момент. Серебряным светом в её руках мельком сверкнуло нечто стальное, острое и смертоносное. Её правая рука быстро и безжалостно опустилась; оружие прокололо его мертвенно-бледную шею, теперь неожиданно окрасившуюся кровью в алый цвет. Он забился в конвульсиях, ошеломлённый болью, предшествовавшей стремительной, насильственной смерти и переполнявшей его силы оргазма.

Снова и снова её рука бросалась на его шею, его грудь, его лёгкие. Кремовые простыни превратились в красные.

Он умер, вливая в неё не только своё естество, но и душу.

Глава первая

Белые и красные проблесковые огни полицейских машин, словно рассыпанных в бродвейском квартале 3500 перед «Пасифик Хайтс Викториэн» Джонни Боза, мерцали, как маяки. Эфир был заполнен треском и болтовнёй регулировщиков движения. Немногочисленные ранние пташки, или, как называют зевак полицейские, — дог-уокеры[1], будто театралы наблюдали за разворачивающимся перед ними действием: на сцене находились полицейские, принявшие на себя беззаботный вид, который сопутствует тем, кто постоянно сталкивается с убийствами.

Немаркированный полицейский автомобиль — без хрома и других украшений, то есть абсолютно без всего, что сразу же наводило на мысль о том, что это может быть только полицейский автомобиль, медленно проехал вниз по улице и остановился возле группы машин и «фараонов». Двое вышедших из неё мужчин уставились на элегантный фасад здания, выполненный в технике городского дома викторианской эпохи.

Старший в этой паре, Гас Моран, одобрительно кивнул.

— Прекрасное место для убийства, — произнёс он.

— Определённо мы добиваемся убийств высшего класса в нашем городе, — заметил его партнёр. — Это, должно быть, способствует туризму.

Вряд ли два человека могли быть более отличны друг от друга. Подобно машине, которой он управлял, в Гасе Моране можно было безошибочно угадать представителя личного состава департамента полиции Сан-Франциско. Но глаза его замечательным образом демонстрировали цену этого двухдесятилетнего периода разрушения иллюзий. Этот человек явно устал.

Его напарник, Ник Карран, был моложе, да и фигурой мощнее. На нём был надет дорогой костюм, и, когда вы останавливали на нём взгляд, один только вид этой фешенебельной одежды начисто отметал мысль о его принадлежности к копам. И у него были свои преимущества: знание законов улицы, городской преступности, лёгкая развязность и самоуверенность человека, изо дня в день живущего своей собственной жизнью, с пистолетом в нательной кобуре. И в отличие от «выгоревшего» напарника, игра с ежедневно меняющимися правилами для Ника Каррана всё ещё продолжалась. Большую часть времени единственным правилом в этой игре было отсутствие всяких правил. Законы улицы становились всё более низменными, но Каррану удавалось удерживать её в руках. Он не сдавался и ни в коем случае не считал себя побеждённым.

Около дверей дома они протиснулись сквозь толпу полицейских и вошли в элегантное жилище. Моран, словно хороший сеттер, втянул в себя воздух и зажал одну ноздрю. В доме стоял запах — запах, с которым он сталкивался — не столь часто, — но его достаточно почувствовать лишь однажды, чтобы навсегда запомнить, что он обозначает.

— Деньги, — констатировал Гас. Он посмотрел на утончённую обстановку: совершенная, художественно оформленная мебель, толстые ковры, картины на стенах.

— Неплохо, — признался он. — И чем, ты сказал, занимался этот сукин сын?

— Рок-н-роллом, Гас. Его звали Джонни Боз.

— Никогда о таком не слыхал.

Ник усмехнулся: было бы весьма удивительно, если бы Гас что-либо знал о Джонни Бозе. Музыкальные вкусы Морана, так уж было, ограничивались техасским свинг-стилем кантри.

— Он был потом, уже после тебя. Середина шестидесятых, если помнишь, — хиппи, лето любви…

— Счастливые денёчки, — согласился Моран.

— И где-то потом появился Боз. Пять или шесть хитов. Затем он остепенился, по рок-н-ролльным понятиям. Приобрёл клуб где-то на дне, в Филлморе. — Ник бросил взгляд на висевшую в прихожей картину Пикассо. — Правда, сейчас-то он точно находится на вершине.

Моран направился в залитую кровью спальню.

— На вершине, говоришь? Теперь уж нет, — заметил Гас.

Боз до сих пор валялся на кровати — кусок мяса, привязанный к латунному сооружению. Моран с трудом смог бы представить более кровавые раны, чем эти многочисленные колотые ранения горла, и, особенно, туловища и сердца, недавно тяжело бившегося под воздействием наркотиков и экстаза. Дорогое бельё было матовым от засохшей крови, матрац был пропитан ею до самых пружин.

Карран долго смотрел на труп, будто в уме фотографируя его, затем отвернулся и, посмотрев на набившихся в комнату копов, покачал головой.

— А, все дерьмовые полицейские уже в сборе, — проворчал oн.

Здесь находилась судебная команда — ребята из группы по осмотру места происшествия, которые исковыряют всю комнату в поисках отправной точки для расследования; команда коронёра, которая проделает то же самое с трупом Боза; и двое парней из отдела по расследованию убийств — Харриган и Андруз. Последним двум, действительно, не повезло — они попали на место преступления как раз в тот самый короткий отрезок времени, когда их смена уже заканчивала патрулирование, а Карран с Мораном только заступили на службу. Ещё несколько человек в форме стояли неподалёку и глазели по сторонам. В общем, обычная для места преступления братия.