Легкий привкус измены - Исхаков Валерий - Страница 45

- Жаль, - согласился Алексей Михайлович.

Согласился автоматически, из вежливости. Не потому, что действительно был согласен с Катиным мужем, но, как всякий хорошо воспитанный человек, он не стал бы затевать спор по такому ничтожному поводу (я плохо воспитанный человек, я бы затеял). К тому же с незнакомым человеком. Никому не пришло в голову их познакомить, и они так и сидели за одним столом, разделенные Катей, практически не общаясь друг с другом. Но поскольку Алексей Михайлович был человек мыслящий - и не просто мыслящий, а пишущий, журналист, привыкший особенно внимательно относиться к любым словам, какими бы пустыми или абсурдными они поначалу ни показались, - он и слова Катиного мужа, высказанные просто так, чтобы поддержать разговор, какое-то время держал в себе, обдумывал, и когда все, в первую очередь сам Катин муж, уже забыли, о чем шла речь, вдруг произнес:

- А мог быть левшой.

- Что? Кто мог? А-а... Но каким же образом?

- Очень просто. Вот как раз после того, как я сломал руку, врач - очень внимательный, очень серьезный молодой человек - на основании строения моих мышц мне объяснил, что я - скрытый левша. То есть не настоящий левша, а слабовыраженный. Двурукий, в сущности. Если бы меня в детстве предоставили самому себе, я бы, вероятнее всего, стал бы левшой. Вероятность около восьмидесяти процентов, сказал мне врач. Но поскольку в годы моего ученичества леворукость считалась дефектом воспитания, меня, конечно, переучивали. Заставляли писать, держать ложку, стакан, зубную щетку, всё правой рукой - и в конечном счете заставили, переучили на свой лад. Со мной это было нетрудно, поскольку я был, во-первых, все-таки не совсем настоящий левша, а во-вторых, я был очень дисциплинированный ребенок и привык доверять старшим и слушаться их.

- А зря.

- Ну, я не думаю, что так уж прямо и зря. То есть до беседы с моим хирургом не думал. Но этот молодой человек заставил меня задуматься об этом. Оказывается, существует и более интересный аспект, чем... - Но тут он, видимо, вспомнил, что пытается прочитать лекцию совершенно незнакомому человеку, и не свернул ее, нет, как можно было ожидать, но по-своему исправил сложившееся положение. Он привычным, отработанным движением протянул Катиному мужу правую, сломанную, руку, потом вспомнил, спохватился, осторожно отдернул ее, протянул левую и представился: - Алексей Михайлович.

- Вячеслав Федорович, - ответил Катин муж и довольно ловко, как и вообще все, что он делал, пожал его левую своей правой.

- Ну так вот, Вячеслав Федорович, - повторил Алексей Михайлович, - есть, как объяснил мне мой любезный хирург и как я потом сам уточнил, почитал кое-какую литературу, есть более серьезный аспект в рассматриваемой нами проблеме лево- и праворукости. Дело в том, что предпочтительное пользование той или иной рукой довольно сложным образом связано с так называемой функциональной асимметрией полушарий мозга... - Алексей Михайлович не врач, не психолог, не биолог даже, он просто добросовестно изучил незнакомый предмет. По крайней мере запомнил главные положения той статьи, на основе которой я теперь реконструирую его монолог. - Когда-то очень давно, на заре развития медицины, люди думали, что мозг работает как единое целое и никаких различий в работе его полушарий не существует. Однако в 1836 году французский врач М. Дакс доказал, что у большинства людей речь контролируется левым полушарием мозга. Через тридцать лет французский же нейрохирург П. Брок определил, что нарушение речи может быть вызвано поражением левого полушария - центра в лобной доле, который был назван зоной Брока. В 1874 году К. Вернике открыл в левой височной доле мозга центр построения устной речи, который помогает понять ее форму и смысловое содержание. Это зона Вернике. Спустя десятилетия было установлено, что левое полушарие заведует не только языком и речью, но и абстрактно-логическим мышлением, а правое управляет навыками, связанными со зрительными образами и пространственным опытом. Образное мышление и восприятие мира как единого целого - дело правого полушария. Правое и левое полушарие постоянно общаются друг с другом и осуществляют взаимный контроль через миллиарды внутримозговых путей, составляющих мозолистое тело. Итак, словесное мышление, оперирование знаками и символами, речь, выполнение логических математических построений - это функции левого полушария. Оперирование несловесным материалом, воспроизведение и запоминание образов, ориентирование в пространстве, восприятие музыки, узнавание лиц, интуиция, поэтическое творчество - это функции правого полушария. Поскольку оба полушария постоянно общаются друг с другом, естественно, нельзя говорить о том, что специфика разделения их работы абсолютна. Правое полушарие обладает некоторым запасом слов, равным тому, которым владеет десятилетний ребенок. Более того, и в левом полушарии могут существовать элементы образного мышления.

В раннем возрасте мозг ребенка функционирует как правое полушарие. Ребенок воспринимает мир как единое целое. Но ребенок растет. И на смену врожденному ("детскому") мышлению приходит абстрактно-логическое. Вначале оно существует на равных с образным мышлением, а затем под влиянием обучения, педагогических приемов, культивируемых и в школе, и в высшем учебном заведении, начинает преобладать. Вся нагрузка ложится на левое полушарие мозга. Усложняется речь, запоминаются сотни и тысячи формул, усваиваются различные схемы поведения, логические построения и абстрактные выводы все более определяют структуру поведения человека и способ восприятия окружающей действительности. Вся наша жизнь становится "левополушарной", а "правополушарная" ущемляется.

Как известно, невостребованные функции постепенно угасают. Снижение силы образного мышления приводит к тому, что действительность начинает восприниматься левым полушарием мозга без ее коррекции правым...

4

Алексей Михайлович рассуждал долго, щеголяя фамилиями и цитатами, демонстрируя поистине феноменальную память, и лишь через полчаса добрался до сути: если бы его не переучили в детстве и он стал бы левшой, его мозг функционировал бы по-другому, у него ярче развились бы не математические способности, которыми он отличался в школе и которые потом были совершенно бесполезны, а гуманитарные, и он стал бы не просто журналистом - пусть даже и приличным журналистом, но все же не выдающимся, одним из многих, а настоящим писателем, драматургом... поэтом чего доброго...

- Ну, применительно к данному случаю это, по-моему, особого значения не имело бы, - сказал Вячеслав Федорович с тонкой улыбкой.

- В смысле поэзии?

- Нет, в смысле утраты трудоспособности. Ирония судьбы, Алексей Михайлович, в том и заключается, что если бы вас тогда, в детстве, оставили левшой, вы непременно в этом году сломали бы не правую, а левую руку.

Говоря это, Вячеслав Федорович улыбался. Слегка. Поверхностно. Так что под слоем улыбки в глазах просматривался второй слой - слой напряженно работающей мысли. И этот второй слой быстро перекрыл, погасил первый - тот, где улыбка. Улыбки больше не было. Потому что хоть и высказался он шутя, желая развлечь Алексея Михайловича и отвлечь его от сломанной руки, собственная мысль по мере ее высказывания уже не казалась ему забавной. Недостаточно четко оформленной может быть, но не забавной. И в целом отвечающей каким-то его математическим представлениям. Уж не знаю каким. Он большой специалист в теории вероятности, не я.

5

Высказавшись, Вячеслав Федорович в очередной раз взялся за бутылку.

- Может, хватит на сегодня? - спросила его Катя. Спросила таким резким, неприятным тоном, что все сидящие рядом невольно оглянулись на нее и всем отчего-то сделалось за нее неловко.

В самом начале поминок, когда собравшиеся тихо, стараясь сохранять на лице приличествующее случаю скорбное выражение лица, рассаживались по местам, Катя говорила с мужем совсем иначе: ласково и даже как бы немного заискивающе. Чувствовалось, что она довольна - как бы ни неуместно было здесь это слово, довольна тем, что муж изменил своему обычаю и пришел вместе с ней в этот дом. В дом, где Катю всегда хорошо принимали, где ей сочувствовали в первую очередь потому, что она всегда приходила одна, без мужа, и часто жаловалась на него и Виктории, и покойному ныне Алексею Ивановичу, и Алексею Михайловичу с Натальей. И вот теперь все эти близкие ей люди могли видеть ее не одну, а вместе с ним, ее ненаглядным Вячеславом Федоровичем, ее Славиком, ее Славой последнее слово звучит в ее устах не как имя собственное, а своем первоначальном смысле: он ее Слава, он ее Гордость, он ее Всё-Всё-Всё!