Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони - Страница 38

Ришелье написал кардиналу де Ла Валетту,[159] что он просто поддерживал короля в его противодействии женитьбе Гастона. Мария Медичи заявила, что удовлетворена таким объяснением. По возвращении Ришелье Гастон ретировался в Лотарингию. Поскольку он был наследником трона, он вполне мог требовать восстановления в правах на его собственных условиях, каковыми были губернаторство в Орлеане и 200 000 ливров. 2 января 1630 г. он выехал из Нанси в Париж и оставался там, фактически исполняя обязанности короля, пока Людовик воевал, а его мать в течение года осуществляла полномочия регентши в Лионе, где тогда находился двор.

Тем временем совет Филиппа IV рекомендовал ему отказаться от соглашения по Казале и Сузе. Испанский генерал Спинола, который в свое время, приехав по приглашению Ришелье в Ла-Рошель, восхищался организацией ее осады, был назначен командующим испанскими войсками в Италии и снова осадил Казале, где находился французский гарнизон под командованием маршала Туара. Император, возмущенный отказом герцога Неверского подчиниться направленному им полномочному представителю, послал двадцатитысячное войско вверх по Рейну, через Граубюнден и перевал Шплюген, для осады Мантуи и вторжения в Венецию. К нему присоединилась испанская армия, что довело общую численность войск до 44 000 человек. Обеспокоенный папа отправил к мантуанской границе 11 000 человек.

В конце ноября Ришелье удается с большим трудом убедить короля в необходимости отправки армии в Италию. Он провел последние месяцы 1629 г. в Париже, где приобрел землю (на которой впоследствии будет построен Пале-Кардиналь), устроил показное Рождественское празднество для двора, а 29 декабря, вынужденный распрощаться с королем и двумя королевами — Марией Медичи и Анной Австрийской, — отправился в Италию с кардиналом Ла Валеттом, Монморанси, Шомбером и Бассомпьером.

18 января он достиг Лиона, а 1 февраля — Гренобля. Он с головой погрузился в формирование войск, организацию поставок и разработку стратегий. По Турину, где ожидаемого сопротивления не последовало, Ришелье проехал верхом, в шитой золотом сутане, кирасе, шляпе с плюмажем, со шпагой на поясе и пистолетами в седельной сумке, прежде чем снова пересесть в свою карету. Король должен был взять на себя командование, как только уладит дела с братом в Париже. Это продолжалось до 18 апреля. Людовик выехал 23 апреля и прибыл в Лион 2 мая, оставив двух королев и свой совет в Дижоне.

Карл Эммануил, герцог Савойский, только делавший вид, что выполняет свои обязательства по отношению к Франции, предпринимал все от него зависящее, чтобы остановить продвижение французов. Ришелье, по-прежнему остававшийся сторонником минимального насилия, но отнюдь не «позорного» мира, отобрал у герцога Савойского город Пиньероль, находившийся к юго-западу от Турина. Считалось, что это был решающий шаг, который сделал войну с Испанией неизбежной.[160] Папа послал своего представителя, чтобы тот потребовал возвращения Пиньероля Савойе. Его звали Джулио Мазарини, и он был секретарем Панчироли — папского нунция в Турине, на которого была возложена обязанность восстановления мира между католическими князьями.

И король, и Ришелье сочли условия папы совершенно неприемлемыми. Давление на Францию в связи с этой военной экспедицией тем не менее возрастало, а памфлетная война усиливалась. Хотя Людовик XIII по совету Ришелье и всех своих генералов вторгся теперь в Савойю, чтобы захватить Аннеси и Шамбери, он чувствовал себя обязанным послать Ришелье в Лион для объяснения сложившейся ситуации Мишелю Марийаку и Марии Медичи, которые по-прежнему относились к операции весьма скептически. Марийак перенес центр тяжести своих возражений с необходимости защищать и распространять католицизм на насущную потребность внутренних реформ во Франции, где нищета, страдания, бедствия и настоящий голод были истинными причинами периодически вспыхивавших восстаний.[161] Ответом Ришелье было то, что король выбрал «более великодушное решение» (le parti le plus généreux). Слово généreux здесь особо примечательно. В то время Декарт, например, считал «великодушие» (générosité) главной из всех добродетелей, воплощением «славы» (gloire), героическим качеством, свидетельствующим о личной чести (обычно без всякого этического содержания), а ее обретение считалось высочайшей моральной целью во Франции начала семнадцатого столетия.

Мария Медичи дважды отказывалась приехать для дальнейших переговоров в Гренобль или Визиль, расположенный в нескольких километрах южнее, и король в конце концов велел Ришелье сопроводить его обратно в Лион, где состоялось заседание совета. Тон Марийака был до такой степени дерзким, что король счел необходимым удалиться. К 24 июня Людовик должен был вернуться в Гренобль и, убежденный в том, что Марийака следует изолировать от Марии Медичи, приказал ему следовать за ним. Марийак, который, будучи хранителем печатей, всегда должен был находиться в непосредственной близости от короля, задержал его, пытаясь убедить в том, что состояние здоровья его величества не позволяет ему двигаться дальше Гренобля. Ришелье находился под сильным давлением королевы-матери и ее окружения, требовавших позволить королю — под предлогом заботы о его здоровье, а на деле для того, чтобы отменить кампанию, — покинуть армию и остаться в Лионе. Ришелье понимал, что отъезд короля будет означать развал армии, а королевский медик подтвердил, что для королевского здоровья поездка в Сен-Жан-де-Морьен будет полезнее, чем жизнь в Лионе в июне. Тем временем в армии буйствовала эпидемия.

Однако Карлу Эммануилу Савойскому в июле суждено было умереть, а его сыном и преемником был Виктор Амадей, доброжелательно настроенный в отношении французов и женатый на сестре Людовика XIII Кристине. Тем временем на помощь Карлу Лотарингскому прибывали имперские войска, угрожавшие восточным границам Франции. Монморанси удалось одержать победу над савойской армией, устроив засаду к северо-западу от Турина, но поддержать савойцев спешил теперь сам Валленштейн, генерал имперской армии, со своим войском. 18 июля 1630 г. Мантуя пала и была разграблена по преимуществу протестантскими отрядами армии католической империи; и герцог Неверский, и де Ретель были взяты в плен.

Ришелье в конечном итоге пришлось посоветовать королю вернуться в Лион, в то время как сам он остался в Сен-Жане. Когда там вспыхнула эпидемия, король приказал Ришелье тоже вернуться в Лион, куда тот и прибыл 22 августа, уже проинформированный Бюльоном (в будущем — суперинтендантом финансов) о враждебных по отношению к нему чувствах, захлестывающих окружение королевы-матери. Ришелье тем не менее продолжал оказывать ей знаки внимания, посылая небольшие подарки и выражения преданности. Она отвечала только через секретарей, до тех пор пока король не заставил ее писать лично. Утешением для Ришелье служил только поток доброжелательных писем от короля.

Ситуация в Италии улучшалась. Казале получил подкрепления. Чтобы угодить Марийаку и королеве-матери, которые по-прежнему относились к нему холодно, Ришелье убедил короля поручить Луи де Марийаку, сводному брату хранителя печатей, вместе с Шомбером командование в Пьемонте, поскольку Монморанси был болен. Эмиссар папы Мазарини теперь выступал посредником при заключении соглашения, в соответствии с которым ожидающий окончательного решения своей судьбы город Казале должен принадлежать империи, в то время как за Туара остается его цитадель.

3 июня император собрал курфюрстов в Регенсбурге, для того чтобы они объявили его сына преемником. Ришелье послал на переговоры отца Жозефа, хотя официальным полномочным представителем был Брюлар де Леон, французский посол в Швейцарии. Отец Жозеф, везший с собой верительные грамоты, подписанные королем, провел обширные консультации с Валленштейном и прибыл в Регенсбург 29 июля. У Брюлара было два пакета инструкций — открытый и секретный. Открытые инструкции давали ему полномочия договариваться о мире в Италии вообще и о принятии Францией на себя соответствующих обязательств.