Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони - Страница 26

Положение Ришелье в 1624 г. было тем не менее сложным. Д’Алигр стал канцлером после смерти Сийери в октябре 1624 г., и Шомбер был восстановлен в должности суперинтенданта, хотя и с меньшими полномочиями. Ришелье устроил назначение двух других суперинтендантов — Мишеля де Марийака и Бошара де Шампиньи — и смог удержать в собственных руках основную ответственность как за финансы, так и за иностранные дела. Он смог добиться кардинальства и своего положения в Королевском совете, несмотря на то что еще менее десяти лет назад его прочно ассоциировали с Кончини, а затем с Марией Медичи. Его проницательный ум получил признание, но, какими бы убедительными ни казались его советы, Ришелье понимал, что должен мобилизовать весь свой самоконтроль, невероятное терпение, деликатность и такт, если он хочет добиться доверия короля.

Он также испытывал сильное давление со стороны возглавляемой Берюлем клерикальной партии, которая стремилась укрепить союз с Испанией, подавить гугенотов и разорвать союзы с протестантами за пределами Франции. Поначалу эта группа, политическая преемница старой Католической лиги, связывала себя с Марией Медичи и включала отца Жозефа, Анну Австрийскую и братьев Марийаков.[117] Ришелье теперь хорошо понимал, что такая политика непременно приведет к установлению в Европе господства Габсбургов, а Франции в лучшем случае будет отведена роль сателлита Испании. А трудности с покорением гугенотских крепостей на западном побережье, которые могли рассчитывать на прибытие продовольствия и поддержки со стороны моря, заставила Ришелье понять, что Франция никогда не восстановит положения господствующей европейской державы без военно-морских сил, которые защитят ее берега и обезопасят торговлю не только на западном побережье, но и в Средиземноморье, на Ла-Манше и Балтике.

После ареста Ла Вьевиля 13 августа 1624 г. Ришелье стал самым влиятельным членом государственного совета.[118] До этого ареста в совет кроме самого Ришелье входили королева-мать, кардинал де Ларошфуко, родившийся в 1558 г., Ледигьер, перешедший в католичество гугенотский коннетабль, д’Алигр, хранитель печатей, и Ла Вьевиль, суперинтендант финансов. На заседаниях присутствовали четыре государственных секретаря, которые открывали их докладами о текущем состоянии дел, информировали короля и готовили ответы. В принципе, приказы не вступали в силу, пока их не завизирует король, чью подпись удостоверял соответствующий секретарь.

Когда король отсутствовал, канцлер занимал его кресло и скреплял документы печатью. Если канцлер попадал в немилость, как Сийери в 1624 г., его функции (но не звание и не полномочия) передавались хранителю печатей. Голосование проводилось, но только в отсутствие короля. Кроме королевы-матери, канцлера и коннетабля никто из членов совета не имел преимуществ над остальными, за исключением тех случаев, когда король предоставлял их самолично, как это было с Ришелье, который получил такие полномочия благодаря своему сану кардинала и вмешательству Марии Медичи. По положению он был ниже Ларошфуко, но выше канцлера и коннетабля. Когда 16 августа на место Ла Вьевиля вернули Шомбера, он стал называться третьим министром, а д’Алигр, которому предстояло стать канцлером после смерти Сийери в октябре 1624 г., — вторым министром. Таким образом была установлена иерархия членов совета, не зависящая от старшинства по должности, хотя формально звание Ришелье в течение еще четырех лет оставалось прежним — государственный секретарь по торговле и морским делам.[119]

Продвижение Ришелье в 1624 г. приветствовалось двором и иностранными дипломатами. Запрет принимать иностранных послов, наложенный в марте, в мае пришлось отменить, когда они начали настаивать на встрече с ним. Отношение Ришелье к королю, его матери и государственным секретарям оставалось достаточно почтительным, и он не выставлял напоказ свою роль в официальных делах короны. Король тем не менее смотрел сквозь пальцы на личную переписку между Ришелье и послами Франции, высшими чиновниками и влиятельными фигурами в стране и за границей. Эта сеть включала нескольких друзей-капуцинов отца Жозефа, отправленного Ришелье в Рим в 1625 г. якобы для участия в соборном капитуле капуцинов, а на самом деле — в качестве личного информатора о тамошних делах. В конечном итоге именно глубокая информированность и ясность суждений Ришелье обеспечили ему лидерство в совете.

Благодаря впечатлению, произведенному на иностранных послов, а также на других членов совета осведомленностью обо всех важных делах, и остроте своего ума Ришелье в течение 1624 г. прибрал к рукам власть в совете. Еще в мае 1624 г. Ришелье предложили председательствовать на встрече с послами Савойи и Швейцарской конфедерации, еще не ставшей таковой официально.[120] Он отпраздновал свое грядущее восхождение тайно в своей резиденции. Его первый важный дипломатический успех — брак Генриетты Марии и принца Уэльского — ознаменовал собой возрождение серьезной и продуманной внешней политики Франции, практически сошедшей на нет после смерти Генриха IV, которому первому пришла в голову мысль о желательности этого союза.

Переговорам способствовал неослабевающий энтузиазм Марии Медичи, также желавшей этой свадьбы. Трудность заключалась в получении согласия папы на смешанный брак без твердых обязательств со стороны Англии прекратить все преследования католиков. В 1623 г. на смену папе Григорию XV пришел Урбан VIII, в миру — флорентиец Барберини, служивший посланником, а затем нунцием при Генрихе IV. Его симпатии, подкреплявшиеся боязнью господства Габсбургов на Итальянском полуострове, настраивали его в пользу Франции. Тем не менее его не удовлетворяли легковесные устные обещания, которые готовы были дать англичане. В конечном счете, хотя Яков I хотел прервать переговоры, Ришелье добился необходимого официального договора через английский тайный совет.

Он также ухитрился заставить англичан согласиться на наличие в свите Генриетты Марии епископа с двадцатью восемью французскими священниками и еще сотни французских придворных, тем самым удовлетворив папу и Католическую партию. Было вполне предсказуемо, что они только доставят массу неприятностей и не смогут обратить Англию в католичество, как это задумывалось. Но Ришелье был прав, считая этот брак необходимым для Франции, в особенности учитывая то, что испанцы хотели выдать замуж за принца Уэльского одну из своих принцесс. Англо-испанский брак, возможность которого рассматривалась в 1623 г., стал бы еще одним способом достижения Габсбургами гегемонии в Европе. Для Франции было крайне важно, чтобы Англия оставалась хотя бы нейтральной.

Брачный контракт был подписан 17 ноября 1624 г., и Берюлю удалось получить у папы необходимое разрешение на смешанный брак, пышно отпразднованный в Париже в мае. Мария Медичи устроила грандиозный прием для двух дворов в галерее Люксембурга, для которой Рубенс недавно завершил серию из двадцати двух картин.[121] Яков I умер в марте, и герцог Бекингем, чьи красота, происхождение и манеры снискали ему расположение Якова I и главенство в английском королевском совете, прибыл в Париж 24 мая, чтобы препроводить новобрачную в Англию.

Провал планируемой испанской женитьбы английского наследника приписывают в основном вызывающей надменности и неуступчивости Бекингема в Мадриде. В Париже он предстал модником и щеголем, за три дня сменившим, как сообщают, двадцать семь нарядов. Рубенс пишет его портрет. Его близость с Анной Австрийской становится темой разговоров при дворе, а затем общераспространенной сплетней. Она допустила его в свою спальню в 1623 г., когда он сопровождал Карла в Испанию, и навлекла на себя вспышку гнева со стороны мужа. Спустя два дня после того как у легкомысленной двадцатилетней Анны случился выкидыш, вызванный падением 14 марта 1622 г. во время довольно обычных в Лувре подвижных игр с мадам де Шеврез и мадемуазель де Верней,[122] Людовик посетил ее перед военным походом на юг. Если Анна носила его ребенка, и, возможно, наследника, которого так ждала вся Франция, то странно, что королю сказали о случившемся только через неделю после этого падения.