Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони - Страница 23

Ришелье серьезно отнесся к этому назначению, как серьезно воспринимал и свои епископские обязанности в Люсоне. Хотя этот коллеж был лишь основным местом собраний преподавателей факультета теологии Парижского университета, название «Сорбонна» стало обозначать не только этот коллеж, но и весь факультет. Должность proviseur давала некоторую возможность контроля над общедоступным преподаванием теологии в Париже за пределами иезуитского Коллеж де Клермон,[103] к которому Ришелье относился с уважением и помогал ему — как и Королевскому коллежу (позднее Коллеж де Франс) — сохранять независимость от университета.

Как в «Основах вероучения…» Ришелье проводил четкое различие между свободой совести и гражданским инакомыслием, так и в деятельности, связанной с Сорбонной, он был чуток к отличиям между своим кардинальским авторитетом, который не подразумевал никакой церковной юрисдикции, и гражданской властью министра. Он был осторожен, выбирая, к компетенции какой из двух властей — духовной или светской — относится то или иное дело и как его следует подать.

С самого начала Ришелье понимал, что религиозный раздор — в такой же мере социальный и политический вопрос, в какой и догматический, поскольку галликанизм вызывал как богословские, так и внутриполитические проблемы. Неукоснительное соблюдение Ришелье различий между двумя верховными властями — духовной и светской — и его умение использовать это в интересах созидания единой нации были в числе основ его политического успеха.

Когда, например, иезуит Сантерелли был осужден парламентом за утверждение о том, что папа наделен божественной властью, дающей ему право низлагать земных правителей, Ришелье принял сторону парламента. Земная власть непосредственно дается Богом через помазание при совершении обряда, в некоторых аспектах почти неотличимого от рукоположения. С другой стороны, Ришелье защищал доминиканца Жана Тестефора, осужденного факультетом теологии в 1626 г. за то, что тот признавал за папским magisterium слишком большую свободу в толковании священных текстов.[104] Понятие magisterium — «учительство» — относилось к ведению исключительно духовной власти. Ришелье добился отмены решения, осуждающего Тестефора, способом, необычным для отношений между светскими и церковными властями в то время: не со стороны Рима, а посредством разрешительных грамот, подписанных королем 14 декабря на том основании, что факультет теологии, сам по себе мирское учреждение, а не часть церкви, сеет гражданский раздор.

В случае с галликанскими взглядами профессора факультета Эдмона Рише Ришелье принял сторону папы. При поддержке парламента, испытывающего ужас от любой доктрины главенства церкви, которая могла бы привести к оправданию таких преступлений, как убийство Генриха IV, Рише опубликовал в 1612 г. «Книгу о церковной и политической власти» (Libellus de ecclesiastica et politico potestae), осужденную в том же году провинциальными синодами Санса и Экса. Дискуссия вспыхнула по поводу взглядов Рише, подпитывавших существовавшую вражду по отношению к черному духовенству и освобождению его из-под епархиального контроля. С подачи пожилого кардинала Ларошфуко, который сам недавно вошел в королевский совет и приложил руку к тому, чтобы у короля был исповедник-иезуит, в феврале 1623 г. в дело вмешался Ришелье.[105]

Ришелье, сам в 1625 г. подвергавшийся резкой критике за антигабсбургскую политику и союзы с протестантами в политических целях, ответил тем, что добился от совета 7 ноября 1626 г. декрета, отменяющего постановление парламента от 24 июля и позволяющего докторам богословия, имеющим духовный сан, участвовать в выборах на факультете. Поскольку они были ярыми сторонниками папы, Ришелье удалось получить от Рише 27 декабря нечто равноценное отречению; тот сказал, что и в мыслях никогда не имел оспаривать власть папы. Это опять-таки характерно для Ришелье — твердо разделять в уме вопросы духовной власти, в которых он позиционировал себя на стороне папы, и цели реальной, жизни, которые делали союзы с протестантами за пределами Франции необходимыми для защиты французских интересов на чисто мирском политическом уровне. Еще в 1625 г. он добился осуждения факультетом памфлета, обрушивающегося на эти альянсы как на предательские по отношению к церкви.

В течение 1621 и 1622 гг. головные боли мучили Ришелье все сильнее, и у него появились симптомы нервного истощения. Вне всякого сомнения, они были вызваны в основном теми ограничениями, которые он накладывал на себя из-за необходимости (надо сказать, вполне правильно им понимаемой) быть как можно менее заметным в политических вопросах, выполняя для королевы-матери только то, что можно было выдать за рутинные придворные обязанности, и высказывая только то, что можно было выдать за ее мнение. К несчастью, всего, что он мог и должен был делать в данной ситуации, было недостаточно, чтобы израсходовать всю накопившуюся в нем нервную энергию, хотя ему и приходилось надзирать за строительством и украшением парижской резиденции королевы-матери — Люксембурга. Это включало в себя и деликатное дело — заказать Рубенсу серию картин, которые должны были восславить жизнь королевы-матери так, чтобы утолить ее жажду славы, не нанося в то же время политического оскорбления ее сыну.

Ришелье достиг определенных успехов, поскольку в 1622 г. недоверие к его политическим устремлениям ослабло. Он признается в своих «Мемуарах», что стремился занять место Анри де Гонди в королевском совете, когда тот умер в августе 1622 г.[106] Необходимость назначить в совет церковного деятеля признавалась всеми, но Ришелье пришлось довольствоваться лишь наследованием кардинальской должности, до тех пор пока провокативная антигугенотская политика, отстаиваемая Конде и с самого начала нацеленная лишь на его собственное политическое возвышение, не начала терять убедительности. Конде оставил окружение короля и добровольно удалился в Милан еще до заключения 18 октября 1622 г. в Монпелье договора, разрешившего ситуацию, из которой искали выхода и Людовик XIII, и герцог де Роган.

В течение этого периода внутренних религиозных разногласий во Франции Габсбурги, в своем явном стремлении к господству в Европе, предпринимали серьезные атаки на внешнюю безопасность Франции. Парижским договором от 7 февраля 1623 г. Франция заключила союз с Венецией и Савойей. Перспектива возобновления союза с протестантскими Нидерландами, несомненно, обсуждалась. Военная антигугенотская стратегия, отстаиваемая Конде, дискредитировала себя, в результате чего его противники могли рассчитывать на назначение в совет.

Мария Медичи вернулась ко двору и начала восстанавливать доверие к себе. Ее отношения с сыном заметно улучшились, от былой враждебности остались лишь слабые следы. Иностранные эмиссары начали питать надежды на использование ее влияния, постепенно понимая, что ее политические прозрения и советы на самом деле исходят от державшегося в тени Ришелье. Возможность того, что он будет управлять Францией вместо «седобородых», стала для них очевидной. Людовик XIII на то время, пока шли антигугенотские войны 1621–1623 гг., оставил дело государственного управления на своих министров, так что предстояла смена министров, равно как и перемена политики.

Канцлер Никола Сийери и его сын Пюизье, главный государственный секретарь, оба — противники Конде, заключили неофициальный союз с Марией Медичи, и на короткое время (с конца 1622 г.) одержали победу в борьбе за влияние в совете. Именно их кандидата — Ла Вьевиля — сделали в январе 1623 г. суперинтендантом финансов. После заключения в 1622 г. мира в Монпелье необходимость в военном финансировании уменьшилась, и Ла Вьевиль обнаружил, что королевские расходы можно относительно легко сократить. К середине 1624 г. он при поддержке короля довел свое стремление к экономии до абсурда, пытаясь урезать даже пенсионы старой аристократии.