Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони - Страница 18

4

РЕАБИЛИТАЦИЯ И КАРДИНАЛЬСКАЯ ШАПКА

Вначале 1619 г. карьера дю Плесси достигла своей низшей точки, пусть даже его опала, как и у королевы-матери, была относительно мягкой. Ему было тридцать четыре года. Двор пренебрежительно называл его «Люсоном» и считал не более чем провинциальным епископом. Он был полезен несколько недель, в течение которых помогал королеве-матери обустроиться в изгнании, но эта деятельность, равно как и близость к Кончини, также делали его вызывающей подозрения, предположительно инакомыслящей и потенциально опасной фигурой для Люиня, который систематически унижал Марию Медичи. Хотя опасность, которую дю Плесси представлял для королевского фаворита, казалась не столь значительной и уравновешивалась возможностью того, что он мог принести пользу в любых переговорах с Марией Медичи, все-таки Люинь предпочел отправить его в Авиньон и забыть о нем.

Мы можем лишь приблизительно представить, каково было душевное состояние дю Плесси в то время. В Люсоне он целиком посвящает себя роли епископа-реформатора, церковного писателя и католического полемиста. Даже после своего фиаско, закончившегося отъездом в Авиньон, он мог вполне обоснованно надеяться на выдающуюся карьеру церковного деятеля. Однако опала была вполне реальной, а регулярные отказы, которые он получал в ответ на свои просьбы о возвращении, — угнетающими. В конце концов, он уже успел вкусить чувства глубокого удовлетворения, которое ему доставило пребывание в государственном совете, а опыт подсказывал ему, что его практические навыки как в политике, так и в дипломатии были гораздо более высокого уровня, нежели те, которые он проявлял, когда на первых порах навязывал свои услуги только что овдовевшей регентше. С другой стороны, он должен был понимать, что изгнание, которому вряд ли суждено было продлиться вечно, все-таки оставляет ему некоторую свободу выбора.

У него не конфисковали имущества, и худшее, чего мог ожидать дю Плесси, — это оставаться не у дел до тех пор, пока не рассеется недоверие Люиня, а это, несомненно, должно было произойти, после того как со временем королева-мать и ее сын примирятся друг с другом. Даже если бы Люинь стал противиться возвращению дю Плесси в обозримом будущем, папа не мог бесконечно терпеть изгнание епископа, мешавшее ему выполнять свой пастырский долг, особенно учитывая заметную роль, которую дю Плесси, пусть и недолго, играл в делах своей страны, и открытую защиту им Тридентских реформ. Рано или поздно переговоры должны были начаться.

Шквал мрачных писем, которые дю Плесси рассылал всем подряд из Люсона перед ссылкой в Авиньон, свидетельствует о его стремлении, равно как и о насущной необходимости, получить поддержку и по возможности покровительство. Папский нунций сообщал в Рим о потере дю Плесси авторитета при дворе, и Павел V проявил признаки сочувствия, хотя и только на словах. Пастырский и полемический энтузиазм дю Плесси был замечен. Только что, в 1618 г., он опубликовал в своих «Основах вероучения…» направленный на поддержание мира, проницательный и весьма высоко оцененный обзор религиозной жизни во Франции и ее богословских и юридических истоках, защищая ту точку зрения, что религиозную терпимость необходимо ограничивать там, где раскол ведет к политическим действиям. Полностью выйти из авиньонской безысходности и продолжить свою пастырскую деятельность ему помогло написание «Наставления христианина».

Как и предполагалось вначале, место раздатчика милостыни при дворе новой королевы, само по себе являвшееся синекурой, обеспечило важное политическое положение в окружении матери молодого короля. Хотя Мария Медичи поначалу была возмущена событиями июня 1617 г., которые она сама расценивала как бегство дю Плесси, в конце концов она смягчила свой гнев. Сам дю Плесси должен был понимать, что увлеченность Люинем у молодого короля, который, как ему было известно, вспыльчив и неуравновешен, долго не продлится. Так или иначе, но примирение между королевой-матерью и ее сыном, открывающее для дю Плесси путь к его собственному возвращению, казалось более чем вероятным. Но поскольку в тот момент прямой ощутимой надежды на дальнейшее политическое или церковное продвижение не существовало, самым худшим в ситуации дю Плесси оставалось чувство неудовлетворенности, вызванное необходимостью проявлять терпение и ждать.

22 февраля 1619 г. Мария Медичи совершила побег из Блуа. План был задуман одним из ее итальянских приближенных, Ручеллаи, который предложил бывшему фавориту Генриха III, шестидесятипятилетнему д’Эпернону, возглавить мятеж против Люиня с целью восстановить положение королевы-матери. Людовику XIII было еще только семнадцать лет. Этот побег был похож на эпизод из романа Дюма и в то же время удивительно напоминал один из тех неожиданных поворотов судьбы, которые на всем протяжении карьеры Ришелье внезапно меняли казавшийся предсказуемым ход событий.

В феврале 1619 г. д’Эпернон покинул город Мец и направился в район Ангулема. Он был губернатором и того, и другого. В Ангулеме он собрал кавалерийские войска, которые повел к Лошу, где в шестидесяти километрах от Блуа находилась защищенная крепость. В Блуа один из людей д’Эпернона приставил с дороги к отвесному фасаду замка лестницу, которая вела на вал, а с вала вторую, ведшую к покоям королевы-матери, в ста двадцати футах над дорогой.

Тучная сорокапятилетняя женщина выбралась из окна и спустилась по лестнице на вал, но не смогла заставить себя ступить на вторую, более крутую лестницу. С помощью веревок, прикрепленных к плащу, было наскоро сооружено что-то вроде люльки. Марию Медичи спустили вниз и в сопровождении двух людей д’Эпернона она прошла несколько сотен метров до моста через Луару. Им повстречались солдаты, которые приняли ее за проститутку с парой клиентов, после чего они благополучно присоединились к д’Эпернону и его сыну Ла Валетту, архиепископу Тулузскому, которых сопровождали сто пятьдесят всадников.

Двор, в это время находившийся в Сен-Жермене, пришел в панику, обуреваемый мыслями о том, что «гранды», как называли самых мятежных представителей высшего дворянства, могут довести дело до гражданской войны, или гугеноты могут поднять восстание, или Испания бросится защищать королеву-мать, или может стать реальностью не какая-то одна из этих возможностей, а сразу несколько, случайно или по соглашению. Людовик XIII хотел захватить свою мать силой, но Люинь настаивал на менее грубых методах и хотел послать декана дю Плесси, Бутийе, следить за действиями Марии Медичи. Бутийе попросил о том, чтобы дю Плесси позволили помогать ему, и Люинь, которого наконец убедили в том, что дю Плесси не подговаривал Марию Медичи к мятежу, согласился. Отец Жозеф, как и Бутийе, активно действовал в интересах дю Плесси во время его ссылки, и именно брат этого капуцина, Шарль дю Трембле, доставил в Авиньон королевское повеление, в котором монарх приказывал дю Плесси возобновить свою деятельность в Ангулеме, в окружении королевы-матери. Дю Трембле прибыл в Авиньон 7 марта.

Дю Плесси немедленно отправился в путь, был на какое-то время арестован губернатором Лиона, не понимавшим, что происходит, и прибыл в Ангулем к 27 марта. Бутийе и иезуит-исповедник Марии Медичи уже нанесли ей визит, за ними последовала делегация, состоявшая из Филиппа де Бетюна, младшего брата Сюлли, и Берюля. Они должны были отдалить королеву-мать от д’Эпернона, но не выполнили своей задачи. Вместо этого она написала несколько писем своему сыну, оправдывая свой побег и излагая свои взгляды на управление королевством. При дворе, тем не менее, сочли возможным рассматривать ее побег как похищение, совершенное д’Эперноном, что позволяло вести с ней переговоры.[86]

Когда дю Плесси прибыл, он прямиком направился к д’Эпернону, который к тому времени начал подыскивать себе союзников против Ручеллаи. Д’Эпернон доставил дю Плесси к королеве-матери, окружение которой смотрело на него с подозрением. Они не покинули ее в Блуа и вынуждены были сносить обвинения в предательстве, тогда как Ришелье на этот раз прибыл в качестве посланника Люиня и противоположного лагеря. Однако он был единственным среди них профессиональным дипломатом, и его пригласили в совет королевы и вручили печати. Ручеллаи не понравилось стремительное возвышение дю Плесси, и, к удовольствию д’Эпернона, он демонстративно удалился, когда дю Плесси сказал, что дал бы королеве совет, отличный от того, который она получила от Ручеллаи.