Таинственный остров
(Повести и рассказы) - Карелин Павел Сергеевич - Страница 39

Молодой, сильный, полный жажды жизни, он не мог переносить одиночной камеры, клетки, выдуманной людьми для заключения себе подобных.

Темные мрачные стены гнетом безысходности давили живое сознание, заставляли вести глухую борьбу с протестующим «я», не желавшим мириться с совершившимся.

И только ежедневно небольшой луч солнца, появлявшийся на мгновенье, напоминал ему о жизни за каменными стенами темницы.

Здесь, в камере, так серо, однотонно… Сырые промерзшие стены, казалось, надвигаются, готовые поглотить осмелившегося сказать живое слово в этом царстве тоски и смерти. Каждый камень темных сводов, скудно освещаемый мерцающим светом из небольшого, величиной с форточку, окна, придушенного железной решеткой, чудилось, кричал страшным криком могильной тишины:

— Здесь нет надежды!.. Здесь власть Ужаса, власть Смерти!..

А там, за окном, яркое веселое солнце живительными лучами согревает ликующую землю, соединяя в аккорде света и тепла любовь матери и страсть любовницы.

Все живущее тянется к горячим лучам, купаясь в их волшебных струях и черпая новые силы жизни для борьбы с суровой действительностью.

И кажется, что нет на земле ни ненависти, ни злобы, нет эгоизма, предательства… Все живущее соединилось в одном неудержимом порыве любви, порыве чистых желаний слиться с ближним своим, отдать за него жизнь…

И в то время, когда протестующее «я» вырванного из списка живых человека не может, не хочет мириться с правом других на него, усталый, лихорадочно возбужденный мозг напрягает все усилия, чтобы вырваться из связывающей его оболочки и перенестись в царство света и радости.

Долго, упорно борется человек со своим «я» и не может побороть… Холодным потом покрывается его лицо. Мрачные стены принимают вид одухотворенных чудовищ, ужасные, уродливо искривленные лапы которых жадно тянутся к человеку, готовые охватить его, задушить, разорвать страшными, жаждущими крови когтями…

Темный свод принимает образ кошмарной безысходности, которая, как фантастический кровожадный дракон, медленно, не торопясь, опускается ниже, зная, что жертве негде скрыться, некуда убежать от смертельных объятий.

В адской пляске безумия чудовища надвигаются тяжелой липкой стеной…

Все забывает человек и только одно ярко рисуется в его лихорадочно напряженном мозгу — это невозможность найти выход, невозможность бороться… И весь он, до последнего своего атома, проникнут желанием найти исходную точку, опираясь на которую, можно бы было сопротивляться.

Воля напрягается до невероятности, мозг громко стучит в отуманенной голове и человеку кажется, что там гномы отчаяния стучат молотами смерти, накрепко приколачивая крышку гроба, в котором лежит надежда человека.

Но борьба слишком неравная. Воля слабеет, желание сопротивляться становится все меньше… Чудовища радостно смотрят на изнемогающего человека и жадно облизываются противными липкими языками, предвкушая близкий пир.

Последней вспышкой воли человек пытается отогнать кошмарные видения. Они на мгновенье отступают, но затем неудержимым потоком накидываются на человека, охватывают его, присасываются к измученному духовной борьбой телу.

Все заволакивается туманом… Чудовищ уже не видно… Мрачные стены тюрьмы расступились, открыв небольшую поляну, ярко освещенную солнцем.

В причудливых тонах зеленого ковра пестреют миллионы цветов, жадно тянущиеся своими нарядными венчиками к свету. Бесчисленные бабочки, жуки, насекомые, населяющие поляну, тянутся друг к другу, созидая жизнь и, в бессознательном безумном стремлении создавать, предаются страстному пиру любви и солнца…

И в этом вихре стихийных желаний, в этом опьяняющем аромате сладострастия, как легка и возможна кажется смерть, не с холодной беспощадностью срезающая использованную велениями природы жизнь, а с заботливостью матери ласковой рукой устраняющая ненужный атом, не могущий уже дать нового, более совершенного…

Но вот на поляне появилось двое детей — мальчик и девочка. Они бежали, держась за руки и весельем беспечного детства горели их чистые глазки…

Девочка запнулась за сухую ветку, мальчик тотчас же поддержал ее с серьезным видом мужчины, покровительствующего слабой беззащитной женщине…

Русые головки детей слились с ликующим фоном поляны, составив с ней как бы одно целое… И казалось, что только их, ради которых природа создала и поляну, и жизнь, и опьяняющую любовь, только их, этих конечных шагов ее неустанного творчества, не хватало, чтобы дать полную картину великого созидания, неизменно эволюционирующего начала…

А малютки весело кружились по поляне, гоняясь за нарядными бабочками, срывая яркие цветы, упиваясь беспечностью детства, не тронутого еще заботами и огорчениями жизни.

И человек узнал в них своих детей, которых он безумно любил.

Вспомнились ему маленькие ручонки, ласково теребившие его волосы, детский лепет, прислушиваясь к которому, он узнавал себя, свои слова и мысли, сказанные им когда-то и по-своему воспринятые начинавшим развиваться только умом… Вспоминались их невинные игры и забавы, в которых проявлялось будущее назначение каждого: любовь девочки к куклам — любовь будущей матери и героические поползновения, беспощадная борьба с плюшевыми львами мальчика — будущего мужчины, готового завоевать себе жизнь и бороться за счастье…

Неудержимым порывом человек потянулся к созданным им, тем, в которых продолжается он и будет продолжаться, пока это будет нужно эволюции…

Вот ему кажется, что он уже близко, близко к детям. Трепещущие руки готовы обнять малюток, прижать к обезумевшему от отчаяния и горя сердцу, слиться в чувстве единого «я», отживающего и начинающего жизнь… Он уже с чувством радостного умиления готов коснуться их, но… Внезапно все пропадает… Перед ним серые мрачные стены темницы… Сквозь узкое решетчатое окно тускло пробивается задушенная неволей полоска света.

И человек в отчаянии простирает руки к окну. В агонии безысходности он истерично, неестественным голосом громко кричит, как бы желая криком прорвать тяжесть отчаяния:

— Чуда!.. Дай мне чудо, Создатель Ликующего Мира!.. Вырви, возьми меня отсюда, где нет ни жизни, ни надежды!.. Сделай же чудо!..

И внезапно луч яркого солнца прорезал мрак темницы, на мгновенье ослепив воспаленные глаза человека, прорезав, как молнией, его воспаленный мозг.

— Чудо!.. Вот чудо!.. Создав меня, Ты дал мне чудо!..

И в безумном рыдании вновь обретенной надежды упал человек на землю и высоко поднимались его сильные плечи, внезапно скинувшие с себя тяжесть отчаяния…

А липкие кошмарные чудовища одиночества, побежденные радостными птицами надежды, робко поджав хвосты, медленно удалялись, пока не слились с однотонностью каменных стен…

Примечания

В данной книге впервые собраны произведения Павла Сергеевича Красника (1884–1939). Уроженец Московской губернии, П. С. Красник окончил Александровское училище. Участвовал в русско-японской, Первой мировой (в чине капитана) и гражданской войнах. Был начальником штаба гарнизона в Троицке и корпусным интендантом в Челябинске.

Эмигрировал в Шанхай, где в 1920–1921 гг. совместно с Е. Семчевской редактировал иллюстрированный журнал «На чужбине» (6 номеров), заявленной целью которого было дать эмигрантам «легкое здоровое чтение». В этом журнале Красник, под псевдонимами «П. Карелин» и «Кар», опубликовал ряд фантастических повестей и рассказов; за подписью «П. Красников» в нескольких номерах журнала были также напечатаны «Истины о жизни: Очерки учения индийских йогов». Как можно предположить, еще один псевдоним Красника — «Керн» (так подписывался художник, иллюстрировавший произведения Карелина, причем рисунки «Керн» зачастую копировал из старых номеров журналов «Огонек», «Нива» и т. д.). Для иллюстраций использовались и взятые из различных журналов рисунки западных художников, изначально никак не связанные с повестями и рассказами «П. Карелина».