Тропой лекаря - 2. Дар смерти (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 63

Я покривилась.

- Я не умею вести себя при дворе. Я никогда...

- Ничего страшного. Я буду рядом с тобой и не дам тебе опозориться, обещаю!

Вот спасибо, благодетель...

- И выгляжу я... не придворно.

- Поверь, наш монарх выше этого.

Отговорок больше не оставалось. Я вздохнула.

- Господин Растум, вы сможете приехать за мной завтра? Чтобы я точно не опоздала и не случилось никакой путаницы?

- Разумеется! Нас пригласили на девять утра, в семь склянок я буду здесь.

- Замечательно.

По понятным причинам, радости я не испытывала. Бедная моя грядка, не быть ей прополотой. Повезло сорнякам...

Стоит ли говорить, что остаток вечера и ночи я провела в делах?

Подгоняла по фигуре единственное мое приличное платье, по иронии судьбы - черное, бархатное, сделала маску на лицо, попробовала отбелить руки...

И не успевала отбиваться от соседок. Харни не скромничал, орал на всю улицу, а крайней оказалась я. И все любопытство обрушилось на меня. Они шли по одной и парами, несли пироги и всякие милые безделушки, и у всех, у всех на устах было одно и то же.

Ко двору?! Правда?! А как?! А что?! А почему?!

На шестой соседке я сорвалась, вышла из дома и повесила на калитку табличку 'приема нет'.

Пошли все к кракену в пасть! Авось тот не отравится. А мне и так нервотрепки хватит!

***

Алемико сидел под дверью маминой спальни. Мама сейчас его не замечала, она никого не замечала.

Папе было плохо.

Алемико знал, что такое плохо.

Это когда нельзя гулять, нельзя играть, надо смирно лежать в своей кроватке и ждать мага, который поводит над тобой руками и что-то произнесет. Потом становится лучше...

А к папе маг не приходил.

То есть кто-то приходил, но это были не те люди.

Был какой-то Ренар, который водил над папой руками, и папе потом было плохо.

Мама плакала, а все ее утешали, и говорили, что папа обязательно поправится, только делали это такими отвратительными фальшивыми голосами, что им не верил даже Алемико.

Был какой-то лекарь, который осматривал папу, а потом развел руками. Вроде бы все правильно, но откуда взялась болезнь?

Забегал дядя, поговорил с мамой, стал совсем мрачным, и убежал.

И Алемико стало страшно. Очень-очень страшно, так он не боялся, даже когда сам упал, а мама кричала. А вот сейчас...

Папа может умереть?

И его больше не будет, Алемико никогда его не увидит, он никогда не поднимет сына на руки, не дождется внуков, не будет ходить с мальчиком в лес, не будет...

Папы просто не будет.

Разве это бывает?

Алемико не верил в смерть, но знал, что это может быть. Он ведь помнил старого мага, который умер, и лежал потом, такой равнодушный и холодный, словно это не он всего пять дней назад устраивал шторм в луже для лодочек Алемико...

Папа станет таким же?

А потом его сожгут и развеют пепел над морем?

Алемико этого не хотелось, но что мог сделать малыш?

Только сидеть под дверью спальни и надеяться на чудо. А его все не было, и не было...

Алемико и сам не заметил, как уснул. Проснулся он на руках у слуги, который относил его в кровать, и то, сил открыть глаза не было.

Слуги шептались где-то над головой, голоса слышались как издали...

- Бедный канцлер...

- И жену его жалко...

- А уж мальцу-то каково! Сам больной, еще и отца потеряет!

- Ты болтай поменьше! Особенно про мальца, а то его светлость...

- Если он выживет.

- Рот прикрой...

Алемико ощутил подушку под головой, и сон утянул мальчика в свою страну, мягко заставляя забыть обо всем плохом и горестном, накрывая пушистым покрывалом колючие мысли, и давая сладкое ощущение безопасности, которое бывает только в детстве.

***

Утро наступило слишком быстро для меня.

Раз - и вот солнышко выглядывает из-за крыш. Не могло оно сегодня подзадержаться?

Впрочем, я была готова. Я уже оделась, аккуратно уложила волосы в тяжелый узел на затылке, и даже позволила себе роскошь - надела жемчужные серьги.

Больше никаких украшений у меня не было, да и серьги я заказала, больше повинуясь порыву, у знакомого ювелира. При мне он подобрал подходящую оправу, чуть подогнал ее и вставил две крупных грушевидных жемчужины в серебро. Впрочем, сам по себе этот жемчуг был так хорош, что сочетать его с чем-то, или сверлить дырки было просто преступлением.

Больше у меня ничего не было, разве что на пальце, ни с чем не сочетаясь, горело синим огоньком кольцо старой рофтерки.

Снять?

Ну уж - нет!

Я не та, что была раньше! Я не желала этого приглашения,, и если уж меня заставили, я буду делать, как захочу!

Колечко подмигнуло голубым глазом, и я чуть успокоилась. Ну, пригласили нас ко двору. Побудем мы там пару минут в роли дрессированных обезьянок - и уйдем, ничего страшного.

Когда загремела колесами карета, нанятая Харни Растумом на сегодняшнее утро, я уже была вполне готова.

Растум осмотрел меня с легким неудовольствием. Сам он был разнаряжен так, что я почувствовала себя просто... летучей мышью!

Белая рубашка, желтый жилет, красный камзол, расшитый золотом, белые брюки, белые кожаные башмаки... Темного крабом!

Драгоценностей на нем было столько, что даже страшно стало.

Скрлько же лет надо воровать в лечебнице, чтобы себе столько накупить?

Меня Растум оглядел с подчеркнутым недовольством.

- Вета, я надеялся...

Что я оденусь как он?

Лучше уж сразу головой в воду!

- Господин Растум, - отчеканила я, - моей зарплаты в лечебнице хватает лишь на самое необходимое. Мне не до предметов роскоши, к коим относятся безумно дорогие вещи.

- А...

Взгляд остановился на моих серьгах.

- Это наследство.

Харни показательно вздохнул.

- Что ж. Я понимаю...

- А повысить зарплату не предложите? - медовым голоском поинтересовалась я.

На лице начальника выразилось явственное неудовольствие. Одно дело - командовать, другое - деньги отдать. Почти из своего кармана, а то ж! Чем больше дадут мне, тем меньше сворует он!

- Мы подумаем над этим вопросом, госпожа Ветана.

- А впереди еще прием у короля, - заметила я, глядя в пространство.

- Тридцать процентов к окладу?

- Не сомневаюсь, что его величество по достоинству оценит ваши заслуги, - тут же заверила я.

Харни с облегчением выдохнул, и я подумала, что стоило бы поторговаться за пятьдесят процентов. Эх, не дано!

Карета медленно двигалась по направлению ко дворцу.

***

- Как он?

- Все хуже и хуже. Ренар был, опять очистил кровь, но говорит, что это не помогаает, - Линетт едва не плакала.

Рамон сдвинул брови.

Уж кто другой, а Белесый Палач отлично знал, что не все нам подвластно.

- Как он сейчас?

- В сознании, но плох.

- Я могу поговорить с дядей?

- Да, конечно...

Ни Линетт, ни Рамон не заметили Алемико, который прятался под лестницей. А вот мальчик все слышал. И когдла взрослые пошли вверх по лестнице, он подождал немного, а потом опрометью бросился в спальню мамы. Между маминой и папиной комнатой есть дверь, там он сможет спрятаться и подслушать, а то все его вечно выпроваживают.

Маленький...

А он уже вполне большой! Вот!

***

На взгляд Рамона, герцог выглядел просто ужасно.

Ввалившиеся щеки, запавшие глаза, сероватый оттенок прежде смуглой кожи...

И лихорадочный жар, словно сжигающий его изнутри. Но темные глаза были по-прежнему умными и ироничными, в них плясали языки пламени... или отсветы затухающей жизни?

- Кажется, все? Ветер складывает крылья?

- Вот еще. Ты что - решил бросить на меня жену и сына? Дядя, у тебя совесть есть?

- Совесть есть. Вот жизни, считай, не осталось.

- Разберемся.

Рамон такой уверенности не испытывал, но говорил нарочито твердым голосом. Только с канцлером это не проходило.