Злом за зло (Драконоборец - dark edition) (СИ) - Крымов Илья - Страница 5

— Очень плохим людям, — ровно ответил Бухтарь и посмотрел на девушку из-под нечесаных седоватых волос, которые всегда так неаккуратно падали на его глаза и лоб.

Привставшая было Румяна в страхе плюхнулась обратно. Там, у ручья в темноте, когда Лех едва не ударил Бухтаря, ей привиделось на краткий миг, будто глаза калеки вспыхнули. На самый-самый краткий миг. Это так напугало ее, что девица вскочила и схватила юношу за руку. Потом она убеждала себя, что, конечно, тогда у ручья она лишь защищала однорукого старика, как велит Господь-Кузнец, но именно в тот самый момент она знала, что если Лех ударит Бухтаря, то с ним, с Лехом, произойдет нечто страшное, и надо было любой ценой спасти возлюбленного. Вот и опять полыхнули глаза Бухтаря лишь на краткий миг, но теперь Румяна была уверена.

— Ты… кто?

— Волшебник, дитя. Я беглый магик, примеривший на себе личину другого человека и пользовавшийся историями, которые тот человек мне рассказал, пока мы были знакомы. Пять лет назад я случайно встретил твоего отца, и так случилось, что спас его от смерти. В благодарность он, решив, что я бродяга, позвал меня к себе. Как я у вас в Пьянокамне прижился, ты знаешь, а вот теперь пора уходить. Беда слишком близко подобралась, еще чуть-чуть — и она заявилась бы прямо сюда. Пора сниматься с места.

Они сидели молча — мрачный Бухтарь, тянувший козье молоко, и бледная Румяна, смотревшая на него.

— Не верю, — наконец соврала она, отчаянно пытаясь вцепиться в ту часть жизни, которая, стремительно кувыркаясь, летела в пропасть, — не верю.

Бухтарь отставил кружку, глянул на нее исподлобья и вздохнул. Сначала изменились глаза, из светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом лицо стремительно потеряло все знакомые черты. Бухтарь был настоящим диморисийцем, с простым и твердым лицом, с широкими скулами, широкой челюстью, носом-картоплей. Новое лицо благородно вытянулось, став уже, скулы приподнялись, щеки, с которых исчез и намек на бороду, впали, глаза провалились глубже, удлинившийся нос заострился, как и подбородок; изменилась, став изящнее, линия рта. Последними были волосы, из седовато-русых, остриженных "под горшок", как положено было носить всякому диморисийскому мужчине, они превратились в длинные, падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые, кроме одной, иссиня черной. В новом облике Бухтаря были только две знакомые черты — две длинные складки, которые, постепенно истончаясь, пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не видела, чтобы Бухтарь плакал.

Когда трансформация закончилась, дочь кузнеца замерла ненадолго, а потом набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. Бухтарь вскинул руку и сделал пальцем быстрый жест вроде того, каким опытный счетовод гоняет по спицам счетов костяшки, — рот Румяны был открыт, и она с силой выталкивала легкими воздух, но звук куда-то пропал, словно заблудился в голосовых связках и никак не мог найти дорогу.

Тот, кто звался Бухтарем, встал из-за стола, накинул на плечи серый шерстяной плащ, надел широкополую соломенную шляпу, закинул на плечо ремень сумки и взял стоявшие в углу трезубые вилы.

— Дом этот и все, что в нем, оставляю тебе, Румяна. И ему, возможно, если сойдетесь. Я был неправ, все-таки этот парнишка оказался хорошим человеком. Они пытали его, выведывая про меня, искали калеку-волшебника с покалеченной рукой и желтыми глазами. Конечно, парень не мог меня опознать, но когда они выведывали о новых людях, появившихся за последние годы, он не сказал им про меня. Знал, что они придут сюда, не меня он покрывал, а тебя и твою семью. Видать, что-то там у него внутри к тебе есть, что-то очень сильное. Прощай, Румянка, и прости меня, если сможешь.

— Постой! — Она вскочила, внезапно понимая, что дар речи вернулся. — Как хоть звать-то тебя по-настоящему?

— Тобиус.

— Вот те на… ну и срам!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он добрался до сгоревшей конефермы пешком, попутно отмечая, что потерял ходкость. В прежние времена Тобиус мог широко шагать целыми днями без отдыха, мутировавший организм позволял проделывать и не такое, но за прошедшие годы он… не то чтобы обленился, скорее закостенел. Почти пять лет серый маг пахал землю, сеял пшеницу, пожинал ее, копался в собственном огороде, рубил дрова, таскал воду, пас скот, ковал железо и плотничал на стройках. Его тело привыкло к оседлому укладу, и теперь возвращение к бивачной жизни обещало стать неприятным испытанием.

Все, что могло сгореть на конеферме, уже давно превратилось в золу и пепел, огонь уничтожил хозяйственные постройки, а животные, не погибшие в нем, покинули разрушенные загоны и разбежались во все стороны. Рано или поздно люди бросятся их искать, наверняка кметы уже ищут "ничейных" лошадей, но дотоле многие животные погибнут от зубов и когтей зверя либо чудовищ, иным повезет самим найти путь к человеческим жилищам.

У дороги стоял фургон, возле которого суетились люди в легких доспехах с саблями на поясах. Другие люди ходили по пепелищу и лазали по черневшим невдалеке развалинам особняка семьи Зданеков. Средних лет сержант, оглядывавший это печальное зрелище, стоя у фургона, заметил Тобиуса.

— Поди-ка сюда, старче!

Волшебник торопливо приблизился и заговорил, часто и мелко кивая, как порой поступали кметы при встрече "больших людей из большого города".

— Чем могу служить, милостивый государь?

Сержант удивился, когда разглядел нестарое, в общем-то, лицо, безусое и безбородое к тому же.

— Из местных? — недоверчиво спросил он.

— Э… никак нет, милостивый государь, странствующий мастеровой из земель эстрийских, могу грамоту удостоверяющую показать, что я не бродяга какой, — не сбавляя накала раболепия, врал Тобиус, чей истинный облик выдавал в нем пришлого. — Но ежели что спросить надо, то извольте. Я вчера вместе с пьянокаменскими тоже здесь был.

Стражник из Скирова расспросил его о пожаре, и волшебник честно рассказал все, что знал, то есть совсем немногое. Той ночью он, как и остальные, участвовал в тушении, хотя спасать было уже почти нечего, а потом его заботы были направлены на сохранение жизни Леха Зданека.

К дороге вышел стражник помоложе и обратился к сержанту, протягивая лежащий на тряпице предмет, который при беглом взгляде напоминал не то какой-то гвоздь, не то бесхитростный прямой стилос. Тобиус впился в него взглядом, ощутив магию, пропитывавшую находку. Сержант заметил этот взгляд и велел ему идти дальше.

Городские волшебники не могли ездить вместе со стражей на каждое преступление, их время стоило слишком больших денег, и поэтому стражники из Скирова прибыли сами по себе. Это играло Тобиусу на руку, потому что применять тяжелую и энергоемкую Незримость он не хотел бы, а с простых смертных и пустяшных чар Глазоотвода будет достаточно. Когда конеферма скрылась из виду, он сошел с дороги, воткнул в землю вилы, наложил на себя упомянутые выше чары и, вернувшись обратно, стал следить за работой стражников. Те не видели постороннего, точнее, не смотрели на него, не могли смотреть, их глаза "соскальзывали, а умы совершенно не воспринимали его присутствия. Наконец Тобиус приметил того, кто подал сержанту находку, — стражник стоял над мертвой лошадью в большом пустом загоне с проломленной изгородью. Даже на изрядном расстоянии вокруг туши чувствовалась сбивающая с ног трупная вонь. Другой стражник нехотя подошел, отмахиваясь от мух и зажимая нос.

— Нашли? — спросил тот, которого запах не смущал.

— Нет, — прогнусавил второй. — Их тут всего три мертвые скотины, но те две вчера померли, наверное, споткнулись, и обезумевший от страха табун задавил, а эта, о Господи, эта, похоже, гниет здесь уже неделю!

— И в ней я нашел ту штуку.

— Как ты можешь здесь стоять? Меня сейчас вырвет! — вопросил второй, стараясь не смотреть слезящимися глазами на копошащихся трупных червей.