Коралловые четки - Вильм Антуан - Страница 36

Господин Делиль сначала сконфузился, затем покраснел, наконец стал очень бледен; его брови нахмурились, он хотел заговорить, но Кенсак знаком остановил его. Он сделал движение, чтобы встать и выйти, но еще более выразительный знак доктора удержал его. Его супружеское самолюбие и тщеславие победителя женщин подвергались пытке. Мне было его жалко, но я начинал понимать намерения моего ученого друга и необходимость жестокой операции, производимой последним. Когда Люси рассказала нам о всех невинных прегрешениях, какие совершила во сне, Кенсак захотел узнать подробно о последних событиях в Гранаде: ведь нам было известно далеко не все. Люси рассказала о происшествии со старой цыганкой, повторяя нам то, что уже сообщил господин Леир; взглянув на руку господина Делиля, старуха заметила на ней какую-то необыкновенную черту, на основании которой сказала ему, что он женился на духе, супругом которого никогда не будет; увидав, однако, с господином Делилем молодую даму, она непременно захотела взглянуть и на ее руку. Посмотрев на нее, она подозвала товарок, указала им на некоторые черты и сказала, что даму любит колдун, который является к ней каждую ночь, благодаря талисману. Затем она объявила, что видит дух этого колдуна и встала, выказывая испуг.

Люси упала в обморок и пришла в сознание только во сне: она была вместе с господином Леиром у себя в комнате; она видела, как принесли ее тело, как его уложили, слышала слова врача, присутствовала при появлении цыганки, которая, поговорив несколько минут шепотом с господином Делилем, кинулась на нее с открытым ножом. Господин Леир встал.

Что было после того, она не помнит, но очнулась на следующее утро у себя в постели совершенно разбитая. Она выразила желание в тот же день уехать из Гранады и прямо вернуться к родителям; господин Делиль согласился на это, но постоянные обмороки молодой женщины принуждали часто останавливаться.

— Благодарю вас за рассказ, сударыня, — сказал Кенсак. — Я знаю, как он был для вас труден, но эта исповедь была необходима для начала лечения, которое вернет вам здоровье и счастье, — прибавил он, упирая на последнее слово. — Я имею в виду не вас одну, но и господина Делиля, который достоин сочувствия. Ободритесь и не поддавайтесь слабости!

Он вышел вместе со мной и попросил господина Делиля пройти с нами в гостиную, рядом. Когда мы там уселись, Кенсак заговорил:

— Я могу только подтвердить диагноз господина Эрто; но для вас, господин Делиль, выражу его определеннее, потому что знаю, сколь почтенна ваша семья, и считаю вас неспособным на дурной поступок. Ваша жена умирает от горя, и теперь вы знаете, от какого именно. Прошу прощения, что до некоторой степени заставил вас выслушать рассказ, который вынудил у госпожи Делиль в вашем присутствии. Я не признаю полумер, когда жизни и здоровью людей грозит опасность. Ваша жена вышла за вас против воли: она любит другого, и вы согласитесь со мной, что обстоятельства, при которых возникла эта любовь, слишком экстраординарны для того, чтобы оскорбить ваше самолюбие. Вы имеете дело с силами, могущество и образ действия которых еще не изучены наукой. Из врачей никто не знает их лучше, чем господин Эрто, и то, что его позвали к госпоже Делиль, вышло очень удачно, как для вас, так и для нее. Жена ваша отличается глубоким чувством долга, и ваша честь не подвергается никакому риску: сны не могут нанести ей ущерба. Однако, для врача эти сны имеют значение: в своем реалистическом и конкретном символизме они открывают ему причину болезни, от которой жена ваша умрет непременно, если у вас не хватит мужества спасти ей жизнь. Борьба между страстью и долгом разрушает ее организм, слишком хрупкий и чувствительный: она не создана для подобных волнений. Сердце у нее пламенное и страстное, а разум подчинен долгу: для нее жизнь возможна только при гармонии между чувством и долгом. Вы поняли меня. Еще раз прошу у вас прощения за мою жестокость к вам и к супруге вашей: я имел в виду воздействие быстрое и энергичное, так как опасность велика.

Господин Делиль выслушал доктора Кенсака, не сказав ни слова. Опершись локтями о колени, он закрыл лицо руками и провел несколько минут в размышлениях — очевидно, невеселых; потом, явно сделав над собой усилие, он ответил Кенсаку изменившимся голосом:

— Благодарю вас, доктор. Вы причинили мне страдание, но благодаря вашим объяснениям я понимаю ваши намерения. Ваши поступки вытекают из желания нам добра. Я очень ценю госпожу Делиль, но не желаю сближаться с ней против ее воли. Сверх того, я боюсь, что ее болезненное состояние не обещает мне того сильного и здорового потомства, которого я желаю. Буду откровенен так же, как и вы: имея я возможность предвидеть все последствия этого брака, я бы не женился. К несчастью, я повенчан с m-lle Франшар, она не согласится на развод, равно как и я сам. Это противоречит нашим религиозным убеждениям, а также и традициям наших семейств. Следовательно, мы зашли как бы в тупик, выхода из которого я не вижу. Будьте уверены, что если бы я мог придумать средство для прекращения такого тягостного положения, я без колебания пустил бы его в ход. Попробую поговорить обо всем этом с одним человеком, которому вполне доверяю. Он один может мне указать подходящее решение этой задачи, если такое существует.

Все было сказано; поэтому мы встали и распростились с господином Делилем, оставив его на жертву неприятным размышлениям.

Беседа наша с господином Франшаром вышла продолжительна. Бывший прокурор был в жестоком затруднении. Он любил дочь и слишком поздно понял нелепость своего упорства; однако нельзя было надеяться, чтобы он признался в этом вслух.

Кенсак, при своем глубоком знании людей, легко подметил слабости господина Франшара; поэтому он постарался хорошенько подчеркнуть все неприятности, проистекавший от болезни госпожи Делиль: он распространился о неблагоприятных слухах, к которым непременно подаст повод болезнь молодой женщины, и о скандале, который поднимется в случае ее смерти. Словом, и над господином Франшаром он произвел болезненную операцию.

— Ну, вы не робеете, Кенсак! — сказал я ему уже на обратном пути, в автомобиле.

— Колебания здесь были неуместны. Господин Делиль — человек честный, но слабый. Барон Франшар не зол, но глуп и упрям. Сами того не сознавая, они уже совершили скверный поступок, насильно перевенчав эту девочку, которая, на самом деле, мила и интересна. Эти добрые люди потихонечку свели бы ее в могилу, если бы я сразу не открыл им глаза, так как им и в голову не приходило, что они совершают злодеяние. А знаете ли, что я сделаю теперь? Возьму с них десять тысяч франков за этот визит. Они придадут тем большее значение моим советам, чем дороже заплатят за них. Я хорошо знаю таких пациентов, Эрто. Позвольте поручить вам раздать эти деньги нуждающимся, так как я не оставлю их себе. Я знаю, что, по вашей специальности, вы сталкиваетесь с бедствиями, облегчить которые вам одному не под силу. Позвольте в этом помочь вам, и на том покончим.

Как это было похоже на Кенсака!

На другой же день я послал счет от имени моего коллеги: он настоял на необходимости этой «второй операции, болезненной, но неизбежной», как он выразился. Очень скоро я получил чек на имя доктора Кенсака, а впоследствии узнал, что высокая цифра гонорара неприятно поразила господина Франшара, но усилила его уважение к учености Кенсака; однако, благовоспитанность его он признал небезупречной.

Прошло несколько дней, в течение которых я с лихорадочной торопливостью разузнавал о политических интригах отца Фюрстера и, право, пришел к мысли, что само Провидение заинтересовано в нашем деле: так невыгодны для монаха оказались добытые мною результаты.

Однако, отсутствие известий от Делиля и от семьи Франшаров меня тревожило; с каждым днем оно становилось необъяснимее. В Бализак меня уже не звали, и я ничего не знал об участи моей молоденькой пациентки. Меня уведомил о ней господин Леир. 10-го апреля я получил от него записку с просьбой поскорее прийти по важному делу.