Коралловые четки - Вильм Антуан - Страница 32

20 марта.

Я опять проснулся рано в комнате Люси; она вернулась с катанья и казалась печальной и озабоченной.

Около половины девятого господин Делиль спросил ее, будет ли она с ним обедать; она меня не видала, но, конечно, чувствовала мое присутствие.

Около половины десятого она вернулась в свою комнату. Господин Делиль вошел за ней; он старался быть любезным и, неудачно попытавшись заинтересовать ее, встал в несколько испорченном расположении духа.

— У вас озабоченный вид? Что с вами? Если вы нездоровы, я опять пошлю за доктором.

Люси поблагодарила, пожаловалась на головную боль и заявила, что хочет лечь спать. Господин Делиль позвонил горничной; я приблизился к моей подруге, положил руку на ее лоб; она очень скоро заснула, и тотчас Тень ее была около меня.

Господин Делиль стоял, опершись лбом об оконную раму, и сухо выстукивал охотничью арию по стеклу. Горничная постучала и вошла по его приглашению.

— Барыня нездорова и желает отдохнуть, — сказал он.

Горничная подошла к Люси.

— Барыня в обмороке! — вскрикнула она.

Господин Делиль приблизился к Люси, взял ее руку и выпустил вновь, пожав плечами.

— Осторожно перенесите ее на кровать и больше не тревожьте!

Затем он вышел.

Тогда я увел Тень под открытое небо. На косогоре за холмом Альгамбры видны были сады, расположенные террасами, и белые стены. Скользнув по воздуху, мы достигли подножья узкой лестницы, которая вела под свод апельсинных, лимонных и миртовых деревьев.

— Это Генералиф, — сказала мне Люси.

Мы вошли в сад, где в двух широких каналах текла вода. Большой кипарис возвышался в одном из углов сада. Люси, которая знала Гранаду, явно старалась направлять разговор на безразличные предметы; но беседа все сводилась к тому единственному, что занимало наши мысли.

— Под этим кипарисом, — сказала она, указывая на полувысохшее дерево, — любимая султанша короля Боабдила была застигнута в тот миг, когда увенчивала розами Абенсеррага Ахмета. Это привело к избиению всех рыцарей, принадлежавших к этой могущественной семье: их кровь окрасила залу, где они были убиты.

— Ахмету не о чем было жалеть умирая, если он умер любимым, — ответил я; и я с воодушевлением прибавил:

— Люси, любовь есть одно из величайших чудес Божиих; она преподала людям основы всех добродетелей; она ведет к доброте и самоотвержению. Не всякая любовь идет от Бога, я знаю; каждое дело Божье имеет свое отражение в деле дьявольском. Но будь уверена, что бескорыстная любовь проистекает от нашего небесного Отца. Я говорю о той любви, которая заставляет нас предпочитать любимое существо нам самим и побуждает нас с радостью приносить ему в жертву наше собственное счастье. Будь уверена, что ангелы раскрывают объятия тем, которые погибают ради любви, так как это — жертвы, избранные Богом. Твой Абенсерраг, хотя и был неверным, наверно, сел у ног Аллаха рядом с той, кого любил.

— Не говори этого! Антон! Любовь земная только подделка любви божественной. Последняя чужда всякого грешного желания, первая же им питается.

— Нет, моя дорогая, желание, которое Бог вложил в наши сердца, не грешно, потому что им Он обусловил материнство. Преступление же состоит в согласии на материнство без любви. Это есть поругание храма любви. Подумай о мистическом значении Троицы, из которой состоит семья, то есть отец, мать и дитя; она есть символ Троицы божественной, которой ты поклоняешься. Не любовь ли соединяет Отца с Сыном и Святым Духом? Постигаешь ли ты их божественное бытие без любви и представляешь ли ты себе их образ без этой существенной связи? Между тем, Люси, что сделала ты? Я думаю, что твое пассивное повиновение отцу было важным проступком, все равно как если бы ты по его приказу отреклась от своей веры. Разве ты не чувствуешь, как благодетельна та сила, которая толкает нас друг к другу? Неужели ты думаешь, что наши чистые сердца могли стать подвластными прихотям злобного демона? Скажи мне, Люси, не ощущаешь ли ты, как и я, неодолимого влияния воли Божией?

Она замолчала; грудь ее ускоренно дышала: я чувствовал в ней смятение мыслей, робость пробуждавшейся чувственности. Тучи, помрачавшие ей душу, как бы рассеялись, точно легкие туманы над сырыми лугами, разгоняемые лучами восходящего солнца.

Я тихонько привел ее под вековой кипарис и там, обвив сильной рукой ее тонкую талию, долго целовал ее в ямку у горла. Она страстно отвечала на мои объятия.

Так мы стояли, прильнув губами к губам, с бьющимся сердцем, в том общении наших мыслей, которое само по себе уже дает божественную радость, и часы летели, как секунды».

Здесь прекращаю выписки. Остальное в том же роде; из чтения видно, что Люси мало-помалу привыкла к пылким проявлениям любви молодого Леира; но ласки их не шли далее поцелуев.

Между тем как его жена во сне проводила время со своим бестелесным поклонником, господин Делиль продолжает выказывать недовольство, а затем — тревогу. Жена его каждую ночь принимает вид трупа, а доктор, приглашенный на консультацию, определил тяжелую форму истерии. Господин Делиль слишком хорошо воспитан, чтобы делать скандалы. Он более не изъявляет желания оставаться с женой, а вместо того играет в «бридж» с несколькими англичанами, остановившимися в соседней гостинице.

Интересно было бы узнать, что произошло в вечер 23 марта; но, к несчастью, рукопись господина Леира останавливается на 22-м. Приходилось дожидаться, чтобы к раненому вернулось сознание и чтобы сам он сообщил о событиях, непосредственно предшествовавших драме, которую я подозревал.

Мое любопытство несколько дней оставалось неудовлетворенным, потому что мой пациент приходил в себя очень медленно. В течение нескольких дней у него был жар со страшными галлюцинациями; когда жар спал, больным овладела большая слабость. Он не помнил событий, предшествовавших его ране. Расспросы мои были напрасны.

Между тем, аббат Жога захотел навестить того, кого называл поборником за Святую Деву. Он огорчился, увидев, в каком плачевном состоянии Дева покинула своего протеже. Тем не менее, старый священник не унывал.

— Вы мне сказали, господин Эрто, что раненый потерял необычайное количество крови; что он был в состоянии необъяснимого изнеможения; что одной его ране нельзя приписать всего этого.

— Совершенно верно.

— Вы прибавили, что положение раны и направление оружия не объясняются гипотезой о попытке на самоубийство?

— Да.

— Ну! — сказал аббат с важностью. — Я уверен, что тут произошло то самое, что принято называть отражением. Господин Леир получил рану в свое духовное тело, и рана отразилась на теле вещественном. Жидкое состояние крови и обильное ее истечение наблюдаются именно в этих случаях. Внезапное возвращение духовного тела в организм в момент нападения и нанесения раны объясняет состояние «шока», которое вы констатировали. Вы увидите, мой друг, что мое объяснение есть единственно возможное.

Я не думал спорить со священником; я его увел после того, как он долго благословлял раненого, призывая на него все милости, какие имеются в распоряжении Богоматери.

Эти милости, очевидно, не могли оказать заметного действия, или же предстательство аббата Жога имело мало значения, так как память вернулась к раненому весьма не скоро. Однако, наступил-таки день, когда он мог дать мне объяснения, которых я ждал с крайним нетерпением. Его рассказ не только не разъяснил тайну, а сделал ее еще непроницаемее, и меня пробирала дрожь при мысли о фантастических предположениях бализакского священника. В самом деле, вот что рассказал мне господин Леир:

Когда он вообразил себе, по обыкновению, будто проснулся в комнате госпожи Делиль, то увидал ее одетой, готовой к выходу. Время от времени она повторяла следующую фразу:

«Мой муж хочет, чтобы я поехала с ним к цыганам, которые будут плясать перед публикой».

Леир подумал, что госпожа Делиль считает его присутствующим или ждет его скорого появления и потому старается объяснить ему причину, почему она так одета.