Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич - Страница 53

- Я? Здесь! Здесь я с утра! - потерялся и задергался от ласки словесной Дурнев. - Но лучше у вас! Я даже к девяти могу!..

Выехали через двадцать минут после разговора с Дурневым. Ни батько, ни Иванна Дурневу и на волос не поверили: "Потим його до нас у рэспублику пэрэвеземо. А зараз основный "груз" видправыты трэба", - только и сказал батько...

В неглубокой выемке близ соленых озер, меж двумя рукавами широкой реки примостилась крохотная батькина страна. За камышами и солонцовыми болотами, за песчаными горами-кучугурами лежала эта Русско-Украинско-Бессарабская Республика. Ехали к ней с остановками весь день. Дорога сильно петляла. Солнце медленно летело к обрыву и все никак не могло затонуть в нечуемых околоземных морях.

- Станэмо як завжды, - сказал Верлатый шоферу с головой-бивнем.

Шофер тут же увернул вправо и за невысоким маслинником встал. Пассажиры выпрыгнули из машины. Рядом с дорогой на лужайке стоял одноэтажный саманный дом. Дом был явно нежилой, - может, лесничество, может, контрольно-пропускной пункт, - и никого в нем вроде не было.

- Отдохните пока тут, мы все оформим, потом вас проводят в республику.

- Когда ж проводят? Вечер на дворе. Тогда уж лучше бы до утра.

- До утра не полагается. Тут еще территория "нэзалэжникив". Они следят строго. А мы, мы - там! - Батько махнул рукой куда-то за песчаную гору.

Враз посерьезневшие батько с хлопцем сели в машину, уехали. Иванна походила по комнатам, заглянула во все углы - никаких признаков того, что здесь кто-то жил, никакой еды или припасов, только пятилитровый алюминиевый чайник на газовой - впрочем работающей - плите. Вернувшись в прихожую, она села на кожаный диван, прильнула к Нелепину.

- Никого. Хорошо как! Надоели... Надоели все! - шептала она, расстегивая на Нелепине рубаху, расстегиваясь и сама. - Они надоели... А ты нет! Не надоел... - тут же она бросила раздевать все еще о чем-то думающего Нелепина, быстро и до конца разделась сама, мягко, как пантера, изогнула спину, ухватив его за самый корешок, повлекла на себя.

В острых, нестерпимо-смелых, как тесак параноика, ласках ночь к ним прихлынула быстро, почти мгновенно. За окнами домика крупно, словно кристаллы сахара на черногречишном меде, проступили три-четыре звезды. Метнулась мимо окон, крикнув что-то глупо-нежное, неуклюжая ночная птица, и снова все примолкло.

- Зажги свет, Вась...

Нелепин нащупал над головой выключатель, щелкнул им, свет не зажегся.

- Сейчас, - нехотя встав, он пошел в коридор искать пробки. Иванна накинула на голое тело вынутый из небольшого общего их чемоданчика халат. В дальних комнатах домика что-то, как ей показалось, несильно грюкнуло.

- Вась, ты?

Ответа не было. Тогда Иванна встала и почему-то на цыпочках пошла Нелепина искать. Она нашла его в комнате, выходившей на другую сторону дома. Нелепин как подошел к окну, так и стоял не в силах от окна отлипнуть.

- Глянь!

Иванна подошла, стала сквозь стекла вглядываться в темень.

Но и вглядываться было незачем, в глаза и так сразу бросалось: на песчаной, поросшей редким лесом горе кто-то был. Вспыхивал по временам огонь, долетали звуки, похожие на унывное пенье.

- Там, эта самая... республика?

- Не знаю... Ты туда глянь. - Нелепин сжал узко-холодную женскую кисть.

Правей, там, где в темную высь уходила песчаная гора, непрерывной вереницей вверх, вниз, в стороны сновали синие огоньки.

- Что это, Вась? Ищут кого, что ль?

За забором раздался стук. Иванна и Нелепин как по команде развернулись влево. Дом был обнесен сплошным и высоким деревянным забором, ворота и калитка были со стороны фасада, но с тыла могла быть, как это обычно принято в сельских усадьбах, и калитка запасная. Просунулась меж столбом и штакетиной в белом рукавчике рука, Иванна судорожно потянула воздух, рука белая щеколду отвернула, калитка отворилась. В проеме стоял хлопец-адъютант в белой рубахе. Он помахал рукой темным окнам, будто чувствуя: за ним наблюдают.

- Спужались? - крикнул он прилипшим к стеклам Иванне и Нелепину. Голос хлопца на середине слова сломался. - Я сам спужался! Идемте! Батько клычуть!

- Погодь! Да зайди ты. Что, разве завтра нельзя?

- Нияк нэ можна. До нашой рэспубликы местни власти никого нэ дозволяють пускаты. Мы ж як та загряныця! Посты, автоматчики, зранку вас зразу ж и затрымають! А ноччю проскочим!

- Зайди, погрейся, - сказал сквозь стекло Нелепин. Форточку или окно, переговариваясь с хлопцем, он так и не распахнул. - Мы сейчас соберемся.

Пока собирались, луна окончательно вошла в курчавящиеся облака, и, хоть иногда сквозь их потертости посвечивала, стало почти темно. Из-за этих смешавшихся с лунным светом облаков темень приобретала какой-то мрачноватый хвойно-зеленый оттенок. Подхватив легкий чемодан, втроем скользнули они в калитку и по ровному, уже подсохшему после весенних дождей лугу двинулись к песчаному горбу.

Чуть погодя, Нелепин потянул за рукав ушедшего вперед хлопца:

- Что там за огни, справа? Сейчас не видно их, а до этого мелькали все время.

- А я знаю? Мабуть, контрабандисты, можэ, ще хтось. Тут у нас всякэ бувае...

Через несколько минут все трое были на песчаном горбе.

- Вон опять, смотри! - показал Нелепин вправо, вглубь только теперь заприметившегося леса. - Во куда повернули! А я-то думал: почему не видно их? Обойдем?

- Як обийдешь? Трохы в сторону визьмем. От бачите? - Показал он на круглящийся серой тыквиной отдаленный песчаный холм. - Туды нэ пидэм. Там блок-пост "нэзалэжникив". Пидэм ливиш, до виноградныкив, до сторожевой вышкы. Вона пуста, нэма на ний никого. А за вышкою ричка, - хлопец старался говорить уверенно, - дали прыстань. А на прыстани - вжэ наши.

- Тогда двинули? - Нелепин собрался было сказать что-то радостное, похлопать хлопца по плечу, ободрить, но тут с темной кучугурины, с той стороны, где, по словам хлопца, был блок-пост "нэзалэжникив", раздирая вкось плотно-серую мешковину рассветной тьмы, ударил автомат. За ним второй, третий, еще, еще! Нелепину показалось: он бежит, на бегу его кто-то бьет острым ледяным коньком в плечо, ледяной ожог разрастается, опрокидывает наземь, волочит по песку. Песок становится грубым, острым, непроницаемо черным...

Ложный путь и ложный след

Никодим Фомич, следователь Степененко, мигал так часто, что, когда миганье наконец прекращалось, глаза его из-под бесцветных век глядели на свет божий совсем ошалело. "Кто это перед нами? Какого рожна? Зачем?" словно бы спрашивали глаза у подследственных. Впрочем, несмотря на эту мигательную, а пожалуй, - и умственную слабость, следователем Степененко все еще оставался. Хоть и допускал порой просчеты и ошибки, приводившие к последствиям тяжким.

В деле об убийстве старика Яхирева Степененко как раз такую ошибку на взгляд прокурора Осташкина - и допустил. А именно: вместо того чтобы искать заказчика и организатора убийства (а он, по мнению прокурора, был), Степененко в каком-то припадке бешенства, ослепленный праведным, но неуместным при расследовании гневом, переловил и пересажал по очереди всех четырех мальчишек. Переловил-то он их лихо, но следствие тут же зашло в тупик. Где ящик с коллекционным оружием? (Разговор мальчиков о ящике удалось подслушать.) Где доказательства вины задержанных? Пока все держалось на звонке неизвестного да на нескольких, несомненно, указывающих на их вину, но доказательствами не являющихся оговорках мальчиков. А стоило прокурору на время отлучиться, как следователь совершил еще одну ошибку! Одновременно с задержанием ребят возникла у прокурора мысль - ее поддержали и оперативники, и тот же следователь. Мысль была простая: отпустить кого-то из ребяток на свободу да и походить за ним как след! На том и порешили. Прокурор отбыл на три дня в Сарапул, и за это время Степененко успел совершить еще одну и самую тяжкую ошибку: вместо Гешека - единственного, кто, по общему мнению, мог вывести на организатора убийства, - отпустил рыхленького Мацу.