Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович - Страница 37

- Слушайте, вы себе не можете представить, до чего я рад вас видеть! наивно воскликнул Петр Васильевич.

- И я тоже, - сердечно ответил Дружинин и вдруг грустно улыбнулся: Так как вы говорите? Шабо, Аккерман, Будаки?.. Страна вашего детства?

- Копченая скумбрия, - прибавил Петр Васильевич печально.

- Вот тебе и копченая скумбрия! - сказал Дружинин.

- Н-да... Покатались на моторной лодке. Погуляли. Ничего себе! Кстати, где же теперь находится ваша прелестная дочурка? Лидочка, кажется?

- Галочка. Я ее отправил самолетом обратно в Харьков, как только все это началось. А где она в данный момент, просто не представляю. Очень беспокоюсь. А ваш Петя?

- Я его тоже успел отправить в Москву.

- Шустрый малый. Одно слово - вице-президент!

И они оба замолчали, задумались...

- Стало быть, уточним обстоятельства, - мягко сказал Дружинин, меняя тему. - Простите, вы член партии?

- Нет, я беспартийный, - сказал Петр Васильевич, почему-то слегка краснея. - Но, я думаю, это не имеет никакого значения?

- Конечно, конечно. Я просто уточняю. Мы сейчас все большевики партийные и непартийные. Не так ли? Насколько я вас понял, вы командир Красной Армии?

- Да. Командир батареи. Мне полагалась броня, но я...

- Это понятно.

Дружинин замолчал и молчал довольно долго, видимо что-то обдумывая.

- Петр Васильевич, - наконец сказал он, - нас столкнула судьба... вы сами видите, при каких обстоятельствах. Надеюсь, для вас ясно, что я выполняю определенное боевое задание. Вам не надо объяснять какое. Это задание партии и правительства. Государственное задание.

- Нахожусь в полном вашем распоряжении, - сказал Петр Васильевич.

- Я так и думал.

Дружинин протянул руку, и они обменялись быстрым крепким рукопожатием.

Разговаривая, Дружинин продолжал что-то записывать в блокнот.

- Между прочим, - сказал Петр Васильевич, - когда я блуждал по Парку культуры и отдыха имени Шевченко, то наскочил на какую-то тяжелую батарею. Может быть, вам это будет полезно?

- Сколько вы там насчитали орудий? - быстро спросил Дружинин.

- Четыре.

- Калибр?

- По-моему, стосорокапятимиллиметровые.

- Дальнобойные?

- Да, дальнобойные.

- Они их уже установили?

- Они их устанавливали: рыли огневую позицию.

- Фронтом куда? В море?

- Фронтом в море.

- А может быть, не в море?

Петр Васильевич задумался:

- Нет, по-моему, фронтом в море.

Дружинин поморщился и резко сказал:

- По-вашему!.. Нам важно установить не как "по-вашему", а как на самом деле.

Дружинин вдруг спохватился, что сделал слишком резкое замечание немолодому, хорошему и, в сущности, малознакомому ему человеку. Он густо покраснел и сказал:

- Пожалуйста, извините. Я слишком увлекся работой. Кроме того, я уже три ночи не спал. А эта дальнобойная батарея, которую вы обнаружили, очень показательный факт. Если они ее устанавливают как береговую, то, значит, они боятся десанта, и это необходимо отметить.

- Они ее устанавливают фронтом в море, - твердо сказал Петр Васильевич.

- Спасибо.

Дружинин быстро записал в блокнот несколько слов.

- И еще, - сказал он торопливо, - когда вы добирались из Будак в Одессу, вы ехали по какому маршруту?

- На Аккерман.

- А из Аккермана?

- Из Аккермана через Днестровский лиман.

- На Беляевку или на Овидиополь?

- На Овидиополь.

- Как вы переправлялись? На пароме?

- Зачем на пароме? Там они навели превосходный понтонный мост. Мужиков, которые везут продукты на одесский рынок, они пропускают вместе с войсками через понтонный мост.

- Это замечательно! Это просто замечательно! - забормотал Дружинин, потирая руки. - Два очень ценных факта. Во-первых, по-видимому, крестьяне неохотно везут продукты на рынок, а во-вторых, новый понтонный мост между Аккерманом и Овидиополем.

Дружинин достал трехверстку, засунутую под автомобильное сиденье, и углубился в ее изучение. Изучая карту, складывая и раскладывая, он машинально упирался карандашом в переносицу. Карандаш был химический, и скоро на переносице Дружинина образовался лиловый след. Иногда Дружинин сверялся с записями в блокноте. Иногда он подымал глаза вверх, как бы что-то припоминая, и беззвучно шевелил обветренными губами.

Он работал. Но смысла и значения этой работы Петр Васильевич никак не мог понять.

- Миша, - сказал Дружинин, не отрываясь от блокнота, - нам еще не время выходить в эфир? На моих девятнадцать пятьдесят три.

- Не, - сказал Миша, зевая. - Ваши на три минуты вперед. У меня ровно девятнадцать пятьдесят. По институту имени Штернберга. Точно.

- Ты все-таки пошарь. Может быть, что-нибудь новенькое.

- Вряд ли. Я сегодня, пока вы производили эту операцию, всю Европу обшарил. Только и слышно по всем станциям: "Москау, Москау..." Все время марши передают. Одна голая пропаганда.

- Ты все-таки пошарь.

- Пошарю.

Миша покорно открыл фибровый чемоданчик, вынул из него передаточный ключ, надел наушники и стал крутить ручку настройки. В этом потертом, стареньком фибровом чемоданчике помещалась рация.

- Сильные разряды, - сказал Миша после некоторого молчания. - Видать, меняется погода. Мороз идет... Турки из Анкары дают джазовую музыку. Больше им нечего делать!.. А это, кажись, Каир. Кто-то шпарит по-египетски. Не поймешь что... Теперь - итальянцы. Опять марш. Дались им эти марши! Делать нечего.

- Ты лучше Берлин найди, - пробормотал Дружинин.

Миша покрутил винтики.

- Опять Гитлер треплется, - сказал он через некоторое время, сморщившись, как от зубной боли. - Третий раз за последнюю неделю. Как собака лает: гав, гав, гав... "Москау, Москау..."

- Пусть он идет к черту, надоело! - махнул карандашом Дружинин.

- Сейчас Бухарест поищу... Вот он, Бухарест!

- А ну-ка, давай, что там сообщает Антонеску.

- Тише! - сказал Миша, поднимая руку. - На русском языке.

- Что? - спросил Дружинин.

- Рвут и мечут.

- Ага, дошло! Подробности сообщают?

- Не сообщают.

- Ничего, мы этих фашистских мерзавцев доведем до кровавого пота! сказал Дружинин сквозь зубы и хрустнул переплетенными пальцами. - Будут они знать, как топтать нашу землю!