Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова - Дружников Юрий - Страница 22

Милиционер сперва участвовал в расследовании дела, но был быстро отстранен. Потом его сделали свидетелем на суде. Затем суд решил привлечь Титова к уголовной ответственности за то, что он не защитил Павлика от кулаков. Причем ему инкриминировали не должностную халатность, а политическую близорукость. Участковый Яков Титов был арестован вскоре после показательного процесса.

Как сообщил нам Иван Потупчик, делом милиционера занимался помощник уполномоченного особого отдела ОГПУ Карташов. "Карташов не любил Титова за то, что тот лез не в свое дело", - сказал Потупчик. Не исключено, добавим мы, что Титов что-то подозревал или знал об убийстве, и Карташов с ним рассчитался. Титова судил военный трибунал Урала. Ему дали семь лет. Он отсидел, вернулся, жил в Тавде. Умер он задолго до нашего приезда. В убийстве детей Морозовых Титов соучастником не был.

Первые секретные документы следствия по делу об убийстве детей, как помнит читатель, подписаны работниками ОГПУ Карташовым и Быковым. Сколько мы ни искали в печати тех лет эти имена, встретить их не удалось. Никто из очевидцев, включая Ивана Потупчика, этих имен не назвал. Однажды пожилая библиотекарша в Свердловске вынула из папки и протянула нам газетную вырезку, которую она хранила для очередной выставки, посвященной пионеру-герою. Под статьей "Песня о нем не умрет", опубликованной в газете "Восход" маленького уральского городка Ирбит, что неподалеку от Тавды, стояла подпись: "С.Карташов".

Через 31 год после убийства, 3 сентября 1963 года, следователь ОГПУ вдруг заговорил о себе в газете. Отбросим словесную шелуху о герое-доносчике и отметим важные новые детали. Следователь сообщает, что Федор был убит обухом топора, а не ножом, что трупы "сложили" рядом. Что нашел убитых детей Данила, который стал кричать, решив, что это снимет с него подозрения. А самое главное, в статье утверждалось, что Павлик с братом ушли в лес и были убиты не третьего сентября, как всегда считали, а на сутки раньше. Карташов - единственный человек, который назвал эту дату.

Почему же Карташов, тщательно избегавший славы, вдруг заговорил о своих заслугах, и не к круглой дате, а тридцать один год спустя? Решил, что дело за давностью лет списалось? Или хрущевская оттепель развязала язык? Сомнительно. Главным было то, что Карташову как раз исполнилось 60 лет и он пытался оформить персональную пенсию. Для этого давно выкинутому из секретных органов больному человеку надо было доказать свои выдающиеся заслуги перед партией, а документов у него на руках было мало. И расчет опытного чекиста оказался точным: персональную пенсию ему начислили.

В потоке юбилейных статей к 50-летию подвига героя-пионера имя Карташова появилось второй раз. Свердловский писатель Балашов в журнале "Уральский следопыт" назвал Спиридона Карташова старым чекистом, "кому мы обязаны тем, что дело об убийстве Павлика Морозова стало известно всей Советской России". В интервью впервые открыто говорится, что делом Морозова занималось ОГПУ. Карташов вспоминает, что он узнал об убийстве Морозова, когда находился в соседнем селе Городищи, выполняя другое задание. Поинтересовавшись, начал ли следствие Титов, и выяснив, что нет, он поехал в Герасимовку, арестовал всех кого надо, и за ночь арестованные признались.

В 1982 году мы приехали к Спиридону Карташову в Ирбит. Сидя с нами в захламленной и убогой комнате, похожей на ночлежку, вспоминая свою жизнь, персональный пенсионер Карташов рассказывал: "У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В гражданскую войну я служил в ЧОНе (часть особого назначения). Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил".

Одно время Карташов служил в Одессе в погранотряде и с группой чекистов задержал пароход с людьми, пытавшимися бежать от большевиков. Всех их построили на берегу моря и расстреляли. Потом наступила коллективизация, и Карташова, выросшего из солдата в помощника уполномоченного особого отдела ОГПУ, прислали в Тавду. Ему давали разнарядку сколько человек раскулачить. Карташов вспомнил, как он с солдатами карательного батальона сгонял под конвоем в церковь зажиточных крестьян со всего района. Оттуда без суда их сразу отправляли в ссылку.

"Коллективизацию проводили всяко, - вспоминает он. - Бывало, сгонял единоличников в помещение, и кто не хочет вступать в колхоз, сидит на собрании под дулом моей винтовки до тех пор, пока не согласится". Карташов всегда носил два нагана: один в кобуре, другой, запасной, в сумке.

В 1932 году районный аппарат ОГПУ получил секретный приказ выявить, кто в деревнях антисоветчики и кто выступает против колхоза. Возле их фамилий в списках ставили букву "Т" - террор. В Герасимовку Карташов стал часто ездить потому, что там никто не хотел вступать в колхоз. Осведомителями у него в этой деревне были Иван Потупчик и еще двое.

"Вечером 11 сентября (новая дата, а не 13-е, как в журнале "Уральский следопыт". - Ю.Д.) я приехал в Герасимовку и остановился на квартире у Потупчика, - рассказывал Карташов. - Детей уже похоронили, и осталось привлечь убийц. Никого Потупчик сам не арестовывал. Он был у меня осведомителем. Он только нашел трупы. Лица, настроенные антисоветски, уже были в списках с буквой "Т", они и убили детей. Я их сразу арестовал. На место убийства я не ходил, так как все было ясно. Никаких экспертиз не было. Преступники сознались - зачем же проверять?"

Карташов вызвал конвой из Тавды. Пришли пять солдат, и арестованных этапировали туда. "Конвоирование врагов советской власти на деревню подействовало хорошо, - сказал Карташов. - Тут же было организовано собрание, чтобы зачислить крестьян в колхоз".

Мы спросили помощника уполномоченного о его начальнике.

- Быков в Герасимовку вообще не приезжал, - ответил Карташов, - он руководил из района. Без меня с этим делом Быков бы не справился. А командовали нами из Свердловска и Нижнего Тагила. Быков потом еще недолго работал и исчез.

- Куда исчез?

- А куда все. Работа у нас такая.

И Спиридон Карташов показал нам приказ по ОГПУ о себе: ему объявлялась благодарность "за преданность, дисциплинированность и стойкость при исполнении служебных обязанностей".

Многое выветрилось из памяти Карташова за истекшие полвека. Простим помощнику уполномоченного районного ОГПУ его стремление все заслуги в расследовании убийства приписать себе. Авторы книг о Павлике Морозове его вообще не упоминали, работа Карташова в те годы была не из легких.

- Я подсчитал, - скромно сказал он, - мною лично застрелено тридцать семь человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно.

- Это как? - удивились мы.

- Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Я умею это делать - убивать. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел. Припадки были еще до войны, но я не придавал им значения. А в войну попал в госпиталь.

В медицинском заключении говорится, что Карташову в связи с эпилепсией противопоказано нервное перенапряжение.

Мы спросили о протоколе от 4 сентября.

- Не помню такого, - ответил Карташов. - Это Потупчик врет. Я был в те дни в Тавде, с Быковым, в Герасимовку приехал 11 сентября.

Разговор наш закончился после полуночи, и Карташов, несмотря на возражения, заявил, что проводит меня до гостиницы. Он порылся в какой-то тряпке и сунул под пиджак за пояс солдатский клинок. "Немецкий, - сказал он, - сталь хорошая. А то у нас на улицах, бывает, балуются. Вы идите впереди, а я сзади". Мы молча шли в полной темноте минут двадцать. Спокойнее стало, когда показался фонарь возле гостиницы. Через лестничный пролет я увидел, как Карташов подошел к дежурной гостиницы и что-то записал на клочке бумаги, - наверное, сведения обо мне.