Таймири (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 28

Остер Кинн пребывал в центре общего внимания и, судя по всему, получал от этого огромное удовольствие. Лихо перебирая аккорды, он сопровождал игру куплетами песенки собственного сочинения:

— Корабль теченьем не снесет,

ведь мы на якоре стоим.

Погаснет пламя, придет восход -

и страхи развеются, словно дым!

От каюты к краю кормы тянулись веревки с мокрой одеждой, а в центре кружка слушателей, шипя и искрясь, горел костер. Верно, затем, чтобы одежда скорее просохла. Сэй-Тэнь, Минорис, Эдна Тау и еще кучка матросов сидели на коленях, хлопали в ладоши и кивали в такт песне. Среди поклонников новоявленного артиста эстрады не обнаружилось только капитана да Папируса.

Папирус был убит горем. Он недоглядел, и его любимая бочка пала жертвой инквизиции. То есть, не совсем пала. Ее разрубили на куски ржавым, затупившимся топором и без зазрения совести бросили в огонь. Остер Кинн весьма убедительно дал капитану понять, что без костра не обойтись, потому как в критические минуты даже крохотный огонек поднимает дух. Тогда Кэйтайрон предоставил в распоряжение вахтенного пемзовую плиту и всю ту рухлядь, что имелась на яхте. То ли по ошибке, то ли с умыслом бочку Папируса тоже списали в расход.

Когда Таймири выскользнула на палубу, Остер Кинн перестал играть и просиял:

— А вот и наша нимфа! — воскликнул он. Та смущенно потупилась. В ночной рубашке до пят она действительно походила на нимфу.

— Не стесняйся, садись к нам, — позвала ее индианка.

Вокруг царило веселье. Кто-то приятельски похлопывал собеседника по плечу. Кто-то, причмокивая, смаковал из кружки пиво. А кто-то с умным видом порол горячку — и остальные над ним потешались. Оранжевые сполохи высвечивали из темноты лица — у кого с улыбкой до ушей, у кого загадочные и отрешенные.

Если бы над массивом пролетала какая-нибудь мудрая и наблюдательная птица, то глубоко в котловине наверняка заметила бы подрагивающее пятнышко света. Яхта по-прежнему находилась лишь в начале пути. Преодолев бурные пороги и покорив дерзкую вершину, она опять оказалась на отправной точке. Таково уж нехитрое правило жизни: после каждого конца обязательно наступает новое начало.

Таймири скромно присела рядом с Сэй-Тэнь.

— Спасибо тебе за рубашку, — тихо сказала она.

— А! Я тут ни при чем! — отмахнулась подруга. — Благодари капитана. У него в сундуке полно ненужной одежды.

— Не стоило ему беспокоиться. У меня и своей навалом. В плайвере.

Таймири задрала голову, надеясь разглядеть на крыше свою машину.

— Не трудись. Плайвер-то того… Сгинул. Я еще утром заметила. Так что теперь мы с тобой сравнялись. У обеих ни сменной одежды, ни припасов, — подытожила Сэй-Тэнь. После вынужденного купания она обмоталась какой-то простыней. (К слову, Эдна Тау тоже была в чем попало).

— Какая жалость! — вздохнула Таймири. — В плайвере лежало столько всего ценного… Постой, а откуда у капитана женская одежда?

— Говорят, — замогильным шепотом поведала индианка, — у него была жена, и он в ней души не чаял. А потом она умерла. И с того дня он бережет ее одежду как воспоминание.

Таймири передернуло.

— Приятного вечера! — пожелал откуда-то из темноты голос Кэйтайрона. Остер Кинн подбодрил пламя, разворошив дрова кочергой, и оно заиграло ярче. — Сегодня у вас заслуженный отдых. Но завтра чтобы все были в форме! Понятно?

— Угу, — уныло прогудел хор матросов.

— А что касается вас двоих, — обратился капитан к Сэй-Тэнь и индианке, — то вот вам мыло и полотенце. Таз с водой уже приготовлен. Марш в трюм да отмойтесь хорошенько! Не хватало еще, чтобы настил покрылся этой гадостью, этим жиром, — буркнул он.

Матрос, драивший палубу, довольно ухмыльнулся.

— Нас покинули две очаровательные дамы, — притворно всхлипнул Остер Кинн и затянул жалостливую песню.

…Заканчивались дрова, иссякали слова, закрывались глаза. Многих стало клонить в сон. Таймири подложила руку под голову и растянулась прямо на полу, перед догорающими угольями. Гитара издала последний вздох, пальцы взяли неверный аккорд, и исполнитель шумно засопел. Прохладный ветер колыхал высохшую на веревках одежду, стояло безмолвие…

Пробудилась Таймири, когда вконец продрогла. Она огляделась: команда спала богатырским сном, а от костра осталась лишь зола со светящимися вкраплениями. Небо побледнело. Пошатываясь и поеживаясь, Таймири побрела к каюте. Там она устроилась на кровати, завернувшись в плед. Минорис ночевала в своем излюбленном обветшалом кресле, а философ виртуозно храпел на боку. Сэй-Тэнь с Эдной Тау, наверное, по-прежнему смывают с себя жир. Хорошо им вдвоем. Уж весело, так точно.

***

В бинокль можно увидеть многое. Например, как Сэй-Тэнь примеряет пончо и, изображая из себя манекенщицу, прохаживается по вымышленному подиуму. Индианка аплодирует ей и беззвучно смеется.

А вон матросы, устанавливают фок-мачту. Многострадальный Папирус жмется в уголок. Никак не примирится с потерей любимой бочки. Кто-то должен убрать пемзовую плиту и очистить палубу от следов вчерашней вечеринки. А, отлично! Об этом позаботится тот парень со шваброй. Остеру Кинну можно расслабиться и ничего не делать. Только сперва следует найти капитана. Желательно, чтобы он сидел где-нибудь в рубке или руководил действиями матросов… Да где же он? Где?

— И кого это мы высматриваем? — приторно-любезно осведомился Кэйтайрон. От неожиданности Остер Кинн чуть не выронил бинокль. — Я вам что сказал? Искать водопад. А вы?

Капитан завладел биноклем и принялся изучать береговую линию. Через некоторое время он указал зазевавшемуся дежурному на довольно широкий участок озера, где берег не просматривался.

— Там быстрое течение, — бесстрастно проговорил он. — Туда и поплывем.

— Но… н-но! — заикнулся было Остер Кинн.

— Слабонервным просьба удалиться из зала, — металлическим голосом отчеканил капитан и, печатая шаг, отправился к команде.

Озеро, куда упала яхта, было непростое. В нем имелся внутренний источник, и с него начиналась большая извилистая река массива — Аламер. Начиналась довольно пологим водопадом. Неудивительно, что капитан решил по этому водопаду сплавляться. Бурные потоки Аламера низвергались в Большой котел и текли на запад, разделяясь далее на множество мелких ручьев. А ручьи пропадали под землей. Вода циркулировала по массиву точно так же, как по живому организму циркулирует кровь.

Таймири весьма успешно освоилась в своем солнечном сне и даже научилась летать. Она ощущала в себе столько силы, что могла бы, наверное, передвигать горы и укрощать диких зверей, если в том возникнет нужда. По всей видимости, Эдна Тау с эликсиром малость переборщила. Он был способен исцелить целую армию, а вместо этого достался одной Таймири. Сейчас она, вместе со стайкой птичек, парила над каким-то пожелтелым полем, ощущая радость, легкость и прочие составляющие счастья. «Когда вернусь из сна, — подумала она, — непременно сочиню новый эликсир, где бы присутствовали все эти компоненты. Немного радостного настроя, пара капель легкости. Что дальше?..»

Задумавшись над тем, какие бы еще ингредиенты включить, она ненароком свалилась с кровати. Ничего не скажешь, достойное приземление.

В ночной рубашке, босиком, она выбежала на палубу. Солнце стояло уже высоко. Команде было приказано сушить якорь, и теперь яхта двигалась в направлении водопада. Таймири поспешила к носовой части, где Сэй-Тэнь выясняла отношения с капитаном.

— Решили нас угробить, да? — кричала она с переходом на высокие ноты.

— Что вы! Это совершенно безопасный спуск. Здесь тупой угол наклона.

— Тупой?! Надо еще выяснить, кто тут тупой!

— Остынь, Сэй-Тэнь! — вмешался Остер Кинн. — Другого выхода всё равно нет!

— Но это же чистой воды безумие!

— Безумие — там, за водопадом! — бодро отозвался Кэйтайрон. — А вода здесь и вправду чистая!

12. Об узлах и коварстве

Плотно сжав губы, Таймири старательно обматывала себя канатом. Он прочный, он не порвется. Узел не развяжется. Она намертво закрепит его на фок-мачте.