Таймири (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 24

Вот они, «записки», невредимы! Теперь уж лучше пусть лежат в каюте. Там за ними присмотрит философ. Уж он-то знает цену книгам.

10. О ливнях и вершинах

«Хлоп-флип! Хлоп-флип!» — всхлипывали «ноги-прилипалы». Тяжек был для них труд восхождения в гору. Минорис отважно стояла на носу корабля и смотрела вниз: от высоты захватывало дух. Но стоило возвести глаза — и ты оказывался лицом к лицу с многовековой гладью утеса.

— Вам меня не одурачить! — как бы сквозь пелену расслышала Минорис. — Думаете меня провести, проникнуть в мои пещеры и завладеть моими сокровищами? Не выйдет! Едва вы достигнете вершины, всесокрушающий ветер свергнет вас в бездну!

Минорис с опаской глянула на реющие флаги и подрагивающие на ветру приспущенные паруса. Действительно, если на яхту обрушится шквал, на скале ей не удержаться. Надо срочно предупредить капитана!

Но капитан предостережению не внял.

— Не хватало еще, чтобы всякие молокососы учили меня, как следует жить! — вспылил он.

Минорис сникла. И правда, кто она такая, чтобы лезть со своими советами к искушенному человеку.

Распахнув дверь каюты, Диоксид не поверил своим глазам: над яхтой угрожающе нависала затвердевшая гигантская волна. Он понятия не имел, что это за диво, но на всякий случай решил записать. Вдруг в ученых кругах его заметку сочтут открытием века? А волна была не чем иным, как высоким утесом, с которого начиналась горная цепь.

Изнутри массив Лунных гор полый. То есть, на самом деле это не такой уж и массив, и по строению он далеко не однородный. Этакий коренной зуб без пломбы. Индейцы зовут его родиной рек. И, надо сказать, неспроста. Потому что донце «коренного зуба» просто кишит этими самыми реками — бурлящими, свободолюбивыми и никем не укрощенными.

Яхта ползла по склону с размеренным чавканьем — ну, точь-в-точь как чавкает изголодавшийся Остер Кинн. Слева по борту отдаленно гудел водопад. Прислушиваясь к гулу, Сэй-Тэнь и Эдна Тау держались за руки. После недавней схватки они очень сдружились и открыли друг в друге много общего.

— Что дернуло меня навязаться вам в попутчики? — гадала Эдна Тау. — Плыла бы сейчас себе спокойно, пела бы песенки да выдергивала рыбу из воды…

— А по-моему, рыбачить совсем не весело, — возражала Сэй-Тэнь. — К тому же, ты могла задремать от собственных песенок.

— Случалось пару раз, — усмехнулась та. — Помнится, старая Овдорна меня еще и бранила. Нет, положительно, я бы много потеряла, если б не повстречался мне Остер Кинн. Ведь это он меня на яхту пригласил.

— И правильно сделал, — заметила Сэй-Тэнь. — Здравомыслящий человек нам не помешает. На нашего капитана положиться нельзя, а уж на матросов и подавно.

Эдна Тау с сомнением посмотрела на чмокающие у форштевня красные присоски.

— Интересно, могут они шибче? Или только так, по-улиточьи? Вершины что-то пока не видать.

Сэй-Тэнь задрала голову — макушка утеса дремала в облаках и сизоватой дымке. И дымка эта окутывала скалу подобно легчайшему шелку. Точно вестник грозной бури, налетел хлесткий, шквалистый ветер. Он взъерошил волосы Сэй-Тэнь, которые за время путешествия несколько отросли. В вышине прогрохотало.

— Вот ведь напасть! — воскликнула Эдна Тау. — Эдак нас сдует, как соринку! Придется убирать мачты.

— Куда же их убирать? — изумилась Сэй-Тэнь.

— Капитан знает, куда. В трюме полно свободного места. А мачты наверняка складные. На этой яхте всё не как у людей.

Капитан нервно попивал в рубке кофе и без толку гипнотизировал свой блокнот, когда к нему ворвалась индианка. За нею, бледная и дрожащая, следовала Сэй-Тэнь.

— Негоже с расправленными крылышками на ветру красоваться. Того и гляди, снесет! — сказала Эдна Тау с порога.

— Предоставьте мне самому решать, когда и что негоже! — огрызнулся Кэйтайрон. — Или кто я, по-вашему, безмозглая кукла?!

— Но вы посмотрите, какой ветер! Еще пара баллов — и мачты переломятся, как былинки!

— Ерунда! — гаркнул тот. — Возвращайтесь в каюту. И чтобы никакого паникерства!

Эдна Тау пребывала в столь сильном раздражении, что даже старая Овдорна (не то, что вождь!) предпочла бы с нею не связываться.

— Надо было наброситься на него, скрутить — и в трюм. Я могла бы отлично его заменить, — высказалась она и от негодования поджала губы.

— Но теперь нам лучше самим спрятаться в трюме. Каюта слишком тесна, а буря вот-вот налетит, — примирительно сказала Сэй-Тэнь. Тут небо озарилось фиолетовой вспышкой, лопнуло, как сотня рвущихся снарядов, — и захлестал густой, тяжелый дождь.

— Аи-аи-у-у-у! — взвыла индианка. Кто их знает, зачем они воют? Если для того, чтобы призвать на помощь высшие силы, то напрасно стараются. Высшим силам такие завывания не по нутру.

Не успела Сэй-Тэнь опомниться, как очутилась в полутьме. С грохотом захлопнулась железная крышка люка. Они умудрились вымокнуть с головы до пят.

— Дико боюсь грозы, — призналась Эдна Тау. Это была, пожалуй, единственная ее слабость.

По всему трюму распространился стойкий запах рома, и какое-то привидение жутковато постанывало за большим кованым сундуком. Судя по тому, как решительно Эдна Тау двинулась к сундуку, с привидениями она была на короткой ноге. Но оказалось, что постанывал не кто иной, как Папирус. Он вдребезги расколошматил стеклянный графин, опустошил бочку с ромом, и теперь ром булькал у него в животе. Сам же Папирус был похож на потревоженного ленивца и бестолково водил перед собой руками. Его за шиворот извлекли из-за сундука, поставили на ноги (у Эдны Тау это получалось мастерски) и глянули на него отрезвляющим взглядом.

— А-а-а! Вот и вы! — нечленораздельно произнес Папирус. — Не хотите ли… бульк!.. капельку рома?

Сэй-Тэнь подалась назад, а индианка с отвращением отпустила «бортового писаку», и тот повалился на сундук.

— Три слона и черепаха окочурились от страха! Пошатнулся шар земной! Я напился, ой-ой-ой! — вдруг обалдело пропел Папирус.

— То-то и видно, что ты напился, — сказала Эдна Тау. — Эх, не оставлять же тебя в таком состоянии!

— А по-моему, он еще хоть куда, — неуверенно заметила Сэй-Тэнь.

— Да он же пьян в стельку! — воскликнула индианка. — А ну, подсоби-ка мне…

В этот момент Папирус как-то подозрительно икнул, откинулся назад, и голова его свесилась, словно у марионетки.

Они вдвоем с горем пополам дотащили бедолагу до каюты, несмотря на проливной дождь и частые вспышки молний.

— Одно слово, мешок с костями, — прокряхтела Эдна Тау, сгрузив «бортового писаку» на кровать к Таймири. Та подскочила, словно ей нанесли глубокое оскорбление.

— Его — ко мне?!

— А куда ж еще-то?

— Он мне всё одеяло вымочил! И то, что под одеялом, тоже. Где я теперь буду спать?!

— Сейчас о других вещах думать нужно, — возразила Сэй-Тэнь. — Нам бы Папируса в чувство привести.

— Н-не надо в чувство! — пролопотал тот. — Мне и т-так хорошо. Только чарочку рому, если не воз-зра-жаете…

— Ты его весь выхлебал, — скрестила руки Эдна Тау. — Лучше лежи и не рыпайся.

Позднее он признался, что сочетание качки и высоты вызывает у него панический ужас. От качки ему становится дурно, а при виде стремительно отдаляющейся земли хочется прыгнуть вниз. Поэтому всякий раз, как капитан экспериментирует со своей яхтой, он идет в трюм и напивается до чертиков.

— А что, восхождения и раньше бывали? — спросила Сэй-Тэнь.

— Бывали, бывали, — подтвердил тот. — Правда, с помощью других механизмов и не так высоко. Чувствую, последнее восхождение дорого нам обойдется.

— Как бы дорого ни обошлось, хвалить тебя не за что, — подал голос философ. — Каждый из нас чего-то боится. Но кто-то преодолевает свои страхи, а кто-то идет у них на поводу. Кто-то борется, а кто-то с позором отступает. Твое пристрастие к рому и есть позор. Борись, пока еще не слишком поздно.

— Буду, — пообещал Папирус, у которого только-только перестало двоиться в глазах. — Мне бы на пару слов к капитану…