Змиев Угол (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 4

До дома он добежал за десять минут, самое большое.

Легкие горели и болели так, что больно было дышать.

А голова, что самое удивительное, — нет.

Баб Ядзя поджидала Влади, сидя на порожке. Завидев его, сначала вгляделась пристально — а потом заворчала, по обыкновению:

— Явился… Где гулял-то? Уж второй час ночи, мне мамка твоя чуть голову не сняла. Ох, котомку принес! Вот умница, ай, молодец… Давай сюда. И чего трясешься? Видел что?

Надо было бы, наверно, сказать правду — уж бабка-то бы не стала смеяться над небывальщиной, но Влади почему-то отвернулся и соврал:

— Ага, — кивнул и отдал баб Ядзе котомку. — Гадюка на дорогу выползла. Здоровая такая…

— Ох ты, кровиночка моя… — вздохнула баб Ядзя и тяжело поднялась на ноги. — Вот натерпелся-то, небось, после города от наших краев отвыкши… Пойдем, я тебе чайку сделаю, с пирожком. Заодно мамке на глаза покажешься, успокоишь ее…

Лег Влади в итоге поздно. Полночи проворочался, вспоминая, что у камня случилось. И чем дольше думал об этом — тем все назойливей возвращалась мысль, что этого парня он где-то видел. Света на поляне не хватало, фонарик ведь почти сразу завалился на бок и подсвечивал только траву и валежник. Но Влади почему-то уверен был, что глаза у парня на солнце были бы зеленовато-желтые, как у бабкиной кошки Аськи, а кожа на ощупь — теплая, слегка шершавая и будто бы припудренная, хотя и это он тоже ниоткуда знать не мог.

Так он и ерзал на постели почти до самого рассвета. А когда заснул — примерещился ему кошмар. Будто бы свернулась вокруг дома в три кольца огромная змея с золотыми глазами, подняла голову и заглянула в окно к баб Ядзе.

И все бы ничего, плюнуть — и забыть тот сон. Да вот только по утру зелень на грядках была примята — так, словно кто-то волоком мешок тащил через весь огород…

Три дня Влади ходил как в воду опущенный. Мама сразу это заметила и стала вокруг него хлопотать, как вокруг тяжелобольного. То сладкое что-нибудь подсунет, то по волосам погладит, то просто обнимет вдруг… Отец хмыкал и только иногда говорил:

— Ну Оль, не надо, он не маленький все же. Смотри, ему неловко уже.

И только бабка вела себя точно так же, как прежде — ни единой поблажки. Работой нагружала по самое не хочу. Влади чуть ли не весь огород у нее переполол. И, сидя на корточках между грядок, не раз замечал, как шелестела ботва или показывалось на дорожке на секунду гибкое змеиное тело — черный росчерк на земле.

После прополки баб Ядзя обычно отправляла Влади за водой к колодцу. Умывальник наполнялся в два захода, а вот для того, чтоб бак залить, нужно было раз десять сбегать. На восьмую ходку Влади уже уставал как собака и иногда присаживался прямо на землю, опираясь спиной на прохладный сруб. А за колодцем, поодаль, был ничейный сад — яблони, вишни, здоровенный дуб, на который деревенские привесили качели, да две лавки друг напротив друга. Вот там-то и собиралась обычно местная детвора. Самая мелочь, лет пять-шесть — ребята постарше уже в школу днем ходили, в соседнюю деревню. В основном, девчонки одни были; они то кукол приносили и устраивали дочки-матери, то играли в «магазин», устраивая из лавки прилавок, то в «городки» или «биточки»… А иногда, особенно вечером, усаживались в кружок под дубом и начинали страшные истории рассказывать. Влади обычно не прислушивался, но порой, когда отдыхал вот так, краем уха что-то улавливал.

— …а потом появился огромный Змейс! — с жуткими завываниями рассказывала старшая девчонка. Смешная такая, с топорщащимися черными косичками и вся в веснушках. Влади даже имя ее запомнил — Йолька.

— Полоз, Полоз, да? — загалдели остальные.

Йолька сделала страшные глаза.

— Не-е. Полоз добрый. А этот — Змейс! Он был злой. И за то, что мальчик порушил его дом, каждую ночь он приползал и откусывал от мальчика по кусочку! Пока не осталась одна голова! С-с-с!

Грозно зашипев, Йолька встала на четвереньки и поползла на подругу. Та взвизгнула и, хохоча, кинулась прочь. И через минут над садом уже стоял гвалт:

— Не догонишь, не догонишь, Змейс! Растяпа, растяпа! У-у, не боюсь!

А вот Влади стало страшно.

Закончив с водой, он уселся на порог, пригретый весенним солнцем, и стал думать. Можно было б, конечно, завтра же попросить родителей — и уехать из деревни. И пусть его тогда тот змей со всеми долгами ищет хоть до посинения… Но если уже совсем честно сознаваться, то не хотел Влади уезжать в город. Там каждый день болела голова, там была жуткая больница с улыбающимися врачами и тоненькой папочкой, куда ему заглядывать запрещалось. Там мать со отцом на кухне о чем-то спорили до хрипоты и умолкали тут же, как только Влади появлялся в дверях…

Может, рассказать им обо всем?

Влади представил, как описывает матери ночное происшествие, и скривился. Да уж, она бы сразу побежала в полицию звонить, заявлять о нападении маниака на любимого сына… И что бы тот сын в заявлении написал? Что странный парень со змеиной кожей пощекотал ему ухо раздвоенным черным языком? Что у его ног вились гадюки и ужи? Что глаза у того парня светились?

Нет, не пойдет…

— Что пригорюнился? Али сделал уже все, что я говорила?

Баб Ядзя подошла тихо — ни одна доска в капризном полу и не скрипнула. Влади посмотрел на бабку снизу вверх, вздохнул — а потом решился.

— Баб Ядзя… А вот если бы тебе кое-кому надо было что-то подарить за помощь — ты бы что подарила?

Она задумчиво оперлась плечом на дверной косяк.

— Уж и не знаю. Смотря какому человеку и за какую помощь.

— Найти он мне помог кое-что, — Влади уставился в пол и закончил совсем тихо: — И он, может, очень странный человек…

— Вот оно что, — протянула баб Ядзя. — Ну, ты сегодня карасей наловил. Вон они, в ведре плещутся. Их и отнеси — чем не подарок? Только сырых несподручно дарить как-то. Давай-ка мы из них пирог сделаем?

— Давай, — у Влади от сердца отлегло. — А что мне надо делать?

— Ну, перво-наперво ты тех карасей почисть. Потом луку с тобой нарежем для начинки и тесто замесим… Ты иди, а я пока печь затоплю.

С пирогом управиться получилось только к ночи. Баб Ядзя, укладывая гостинец в корзинку, несколько раз переспросила:

— А точно тебе сейчас идти надобно? Может, утром? Утро вечера мудренее.

Но Влади только головой мотал упрямо. Боялся, что если теперь не пойдет, то до завтра всю решимость растеряет.

Перед выходом выбирать пришлось, что взять — клюку бабкину или фонарик, вторая-то рука с корзиной занята была. Безоружным совсем в такое змеиное место идти — страшно. А с другой стороны, что та палка против Змея? Так, тростиночка. Он, вон, какой сильный… А вот без с фонаря в потемках можно так с горы укатиться, что костей потом не соберешь.

Так что пошел в итоге Влади с фонариком в одной руке и с корзиной — в другой.

Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в висках нудно тумкали невидимые молоточки.

Дорога, которая в прошлый раз показалась длинной, в этот за один вздох промелькнула. Влади даже подготовиться мысленно не успел, как выскочил с тропки на поляну перед алтарным камнем.

Полная луна была в зените, и холодный свет заливал все вокруг. И узколистные травы, колышущиеся, как от ветра; и красноватые еловые стволы, прямые, будто по линейке выровненные; и дыру-колодец, и черных гадюк, играющих на прогалине, и алтарный камень — и желтоглазого парня, развалившегося на камне, что твой кот.

— Пришел таки… — довольно зашипел голос у Влади над ухом. — Показывай, что принес.

— П-пирог, — от волнения Влади заикаться начал.

Странный парень с интересом приподнялся на локтях. Черный язычок трепетал между губ.

— Пирог? Ну-ка, поди сюда.

Влади, склонив раскалывающуюся от боли голову, послушно шагнул вперед. Когда подошел совсем близко, змей перегнулся через выступ, сцапал его за шкирку и легко, как игрушечного, втянул наверх, на теплую каменную площадку. Усадил рядом с собой — и требовательно руку протянул:

— Давай пирог.