Сердце Города (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 8

Дальше Мирилл слушать не стала — вывела из гаража машину и поехала в парк.

На первый взгляд камни совсем не изменились. Та же молочно-тёплая белизна, та же шершавая, живая структура — то ли нагретая солнцем кость, то ли загрубевшая кожа. Череда белых валунов выступала из травы под густым переплетением ветвей исполинских дубов и тисов — как цепочка позвонков на выгнутой до боли, до слома спине. Мирилл отцепила от штанины приставучую ежевичную лозу и невесомым шагом, точно боясь потревожить чей-то древний сон, пересекла поляну. Солнечные лучи сюда практически не проникали, но света хватало; он был рассыпан в воздухе тончайшей взвесью, сияющей пыльцой.

— Ты ведь здесь, да?..

Прозвучало это даже не жалобно — жалко.

Мирилл сделала ещё шаг, другой — и опустилась на землю, обнимая белый камень, прижимаясь к нему щекой и почти ощущая мерную пульсацию. Вьюнок прорастал из влажной земли, из мха — прямо сквозь камень, не кроша его, но прошивая насквозь, как нити грибницы — рыхлую гнилушку. Жесткие плети — чёрные с красноватым отливом, круглые глянцевитые листочки, и крупные, почти с глазное яблоко, цветы-розетки — ярко-синие, с длинными пурпурными тычинками и острым запахом ржавчины и морской воды.

Лепестки подрагивали в согласии с пульсацией камня.

Тумм. Думм. Тумм. Думм. Тумм. Думм…

— Почему ты не рассказал мне о проекте?

Шею пощекотал смешок:

— Это упрёк?

— Он самый.

— Оглушительная честность, — рассмеялся Город, и Мирилл с облегчением выдохнула.

— Так почему?

Плеть вьюнка по-змеиному обвилась вокруг лодыжки, забираясь под обтрёпанный край штанины. Усики ткнулись в кожу, пробуя на прочность — или на вкус? — и замерли.

Тум-дум. Тум-дум. Тум-дум…

— Потому что уже ничего нельзя изменить. Мне до них не дотянуться — слишком далеко, слишком много людей с этим повязано. И денег, — тихо признался он. — Я уже давно чувствовал, что однажды это произойдёт. Опасность извне. Но вот какая…

— …ты не знал. И поэтому зачищал на всякий случай каждую занозу.

— Ну да, — с коротким смешком подтвердил он.

И замолчал.

…тум-дум-тум-дум-тум-дум-тум-дум…

Мирилл сглотнула — звук получился неприлично влажный и интимный — и спросила:

— А что с тобой будет, когда… города сольются?

Запах ржавчины и моря стал сильнее.

— То, что бывает, когда крупинку сахара бросают в таз с горячей водой.

…тумм.

— А ты не можешь?.. Ведь целый город — это не крупинка сахара всё-таки. Или дело в переменах? Ты изменишься или?.. Но ты ведь хозяин, и…

Она почему-то не могла договорить до конца ни одну фразу, глотая окончания, как недоутопленник — свежий воздух.

— Нет. Мирилл, — мягко позвал он; так мягко и тихо, как опускаются на тротуар первые крупные хлопья снега в ноябре. — Я уже давно здесь не хозяин. Был когда-то. Пока не появился город.

Небо и земля резко поменялись местами.

— Что?

— Я не хозяин, — терпеливо пояснил он. — Я просто… жил здесь. До всего этого. Очень давно. А потом вырос город, и я сам не заметил, как меня сожрали.

Просто поменяться местами им, видимо, показалось мало, и небо с землёй устроили чёртову карусель. Под ложечкой мерзко засосало.

— То есть как — сожрали?

— С косточками, — коротко хохотнул он. — Только я оказался… гм, больше, чем он смог проглотить, и пророс сквозь него.

Мирилл тронула раскрытой ладонью жёсткий вьюн — чёрные стебли, сине-синие цветы, запах ржавчины и моря… крови.

Вены и капилляры, которые делают мёртвый камень — живым.

— И получается, что ещё два города…

— Слишком большой кусок для меня. Мирилл, — невесомо прикоснулся он к её плечу кончиками пальцев. — Это, наверное, не сразу произойдёт, и кое-что я ещё смогу устроить… но тебе придётся привыкать к другой жизни.

Мирилл словно от сна очнулась.

— А я… не исчезну? Без тебя?

— С чего бы? — фыркнул он. — Ты — обычный человек.

— А мои… — «родители», хотела сказать Мирилл, но вовремя прикусила язык.

Впрочем, тому, кто её слушал, слова были не нужны.

— Смотри.

…Лето. Оглушительная жара — даже дышать горячо. Цикады трещат так, что заглушают даже рёв автомобильных двигателей на шоссе. На обочине припаркована машина с погнутым бампером; к ней прислонилась высокая светловолосая женщина с узким лицом — черт не разглядеть, картинка двоится, троится, дробится пикселями и трескается белым шумом.

Женщина курит.

Когда пепел доходит до фильтра, она тушит сигарету об асфальт и открывает заднюю дверцу автомобиля.

— Выйди ненадолго, деточка. Маме нужно кое-куда съездить — подождёшь меня здесь?

Девочке на вид года четыре, и это всё, что о ней можно сказать. Вместо лица — тёмное пятно, волосы меняют цвет и вид ежесекундно. Но, видимо, к таким ситуациям она уже привыкла — мычит что-то согласное в ответ, тянется в салон за оранжевым ведёрком и совком, а затем усаживается под куст шиповника чуть в стороне от трассы и начинает ковырять сухую землю.

На небе — ни облака, ни тени. Солнце белое и колючее.

Женщина заводит двигатель и, вздымая клубы пыли, выруливает с обочины на трассу. Когда автомобиль исчезает за горизонтом, солнце срывается с зенита и падает в горизонт, а цикады умолкают.

— Она за мной не вернулась? — едва разлепила Мирилл онемевшие губы.

Тело сковал холод. Стебли вьюнка оплетали ноги уже до колен, но слабо — точно готовы были соскользнуть в любую секунду.

— Нет, — ровно ответил он. — Не вернулась. Мне стало интересно, и я подошёл ближе… А ты меня увидела. В первый раз лет за триста кто-то смотрел мне в глаза — и видел. Любопытный факт, знаешь ли. А на окраине как раз пустовал дом… Дальше ты знаешь.

— И давно это было? — спросила Мирилл, размыкая ресницы. В глазах до сих пор плясали белые пятна. Ресницы слиплись, как после долгого сна.

— Давно. Забудь об этом, — длинно выдохнул он ей в затылок. — Всё равно уже ничего не изменишь. Возвращайся домой, Мирилл. Уже вечереет.

— Я… — голос сорвался, — …лучше к Бриджит.

— Хорошо, — равнодушно согласился он.

По пути Мирилл нарочно сделала крюк — вокруг парка, мимо заправки. До трассы не доехала, но и издалека разглядела достаточно; густые заросли шиповника, изломанные крыши старых кварталов, пустырь и солнце, склонившееся к линии горизонта. Точь-в-точь, как в том воспоминании, только не было такой удушающей жары, да и цикады отчего-то молчали.

Бриджит ждала на пороге, точно чувствовала. Белый сарафан до пят и бандана на голове немного напоминали прежние ритуальные одежды, и сходство царапало глубоко внутри острым коготком надвигающегося кошмара. Розмарин, подсушенный жарким июльским солнцем, источал оглушительно-резкий запах.

— Поговорили?

— Поговорили, — скованно кивнула Мирилл и захлопнула дверцу «Жука». Пальцы зудели.

— И что теперь будешь делать? — Бриджит задрала голову, глядя на Мирилл снизу вверх, и белки глаз на фоне шоколадной кожи выглядели налипшими кусочками яичной скорлупы.

Мирилл протянула руку и коснулась тёплой, чуть влажной от жары щеки.

— Бриджит, как думаешь, я человек?

Она свистяще выдохнула — как из шарика выпустили воздух. Тяжёлые веки задрожали.

В зрачках отражалось розовеющее к западу небо, густая синяя мгла на востоке, жёлтый огонёк фонаря, отблеск в лобовом стекле «Жука», суховатый розмарин и пустая дорога.

— Извини, — отступила Мирилл, опуская руку. Бриджит тяжело согнулась и раскашлялась, цепляясь пальцами за нагретое дерево порога. — Включишь ноутбук? Я хочу пока посмотреть кое-что на сайте Совета графства.

— Решилась-таки, ага?

— Ага, — эхом откликнулась Мирилл и обернулась, не видя — но чувствуя.

Солнце с беззвучным шипением погружалось в воды залива. Свет постепенно задирался вверх и скатывался с крыш домов, цепляясь только за самые высокие. Дороги и улицы были полупусты, а редкие велосипедисты в ярких майках и старые, нелепо вытянутые и угловатые автомобили расползались по дворам и гаражам — с высоты они казались пластмассовыми игрушками. Часы над заливом — несуразная стела, увенчанная бирюзовым циферблатом — мерно отсчитывали время в такт пульсации в белых камнях и чёрном вьюнке.