Город - Константинов Владимир - Страница 19

После издевательских слов премьера лицо председателя гомосексуалистов покрылось красными пятнами, глаза гневно засверкали и, уже не сдерживаясь, он саркастически проговорил:

- Не надо грязи, дядя! Что толку, что вы имеете четырех жен. Ведь трахают-то их все равно ваши телохранители.

В ответ раздался душераздирающий рев Грязнова-Водкина. Он схватил со стола пепельницу и запустил ею в Моисеева-Касаткину. Тот не успел уклониться и пепельница ударила его точно в лоб. Он вместе со стулом грохнулся на пол и визгливо завопил:

- Караул!! Убивают!!! - и совсем стал походить на худую бабу. Премьер был прав - у этих гомиков от мужиков осталось лишь одно обличие - не больше.

Отец Валаам истово крестился и повторял: "Свят! Свят!". Остальные члены ГЧК посмеивалсь, сожалея, что пепельница была пластмассовой, а не, к примеру, хрустальной.

В кабинет ворвались два дюжих куклявых охранника и, выпучив глаза, смотрели на премьер-министра - ждали указаний.

- Уберите это дерьмо, - приказал Грязнов-Водкин, указывая на председателя общества сексуальных меньшинств.

- Куда прикажите? - рявкнул старший из охранников.

- В карцер его, сукиного сына! На хлеб и воду. Чтобы научился уважать старших.

- Это вопиющие беззаконие! - вновь завизжал Моисеев-Касаткина. - Я буду жаловаться Наисветлейшему!

Охранники подхватили его под руки и выволокли из кабинета.

- Уф, даже атмосфера стала легче! - проговорил премьер-министр, откидываясь на спинку кресла. - Скоро никакого житья от этих гомиков не будет. Не понимаю, куда только церковь смотрит.

Отец Валаам заелозил на стуле, поправил очки, огладил козлиную бородку, откашлялся, в замешательстве проговорил:

- Но у отца нашего небесного Линитима Искусителя нет прямого запрета гомосексуализма. Кроме того, святые Озалий и Кентукий были в связи, так сказать.

- Вот это и плохо, - вздохнул Грязнов-Водкин. - Потому-то они и расплодились. Давно надо организовать крестовый поход против педерастов.

- Мы, господин премьер, думаем над законопроектом, - откликнулся прокурор.

- Вот это правильно, - одобрил тот. - Только долго думаете. Однако, перейдем к делу. Так что вы предложите мне доложить Наисветлейшему Пантокрину Великому?

- Да, совсем забыл, - хлопнул себя по лбу Кулинашенский. - Нюхач в десятом микрорайоне обнаружил подвал, где скрывался шпион.

Нюхачем в городе звали старого беса, бывшего когда-то в услужении у самого Сатаны, но списанного по случаю утраты зрения. Теперь он проживал в Остальном мире и, как мог, творил людям мелкие пакости. Он обладал исключительным нюхом, которому позавидовала бы любая овчарка.

- Ну и? - встрепенулся премьер.

- Мы обнаружили в этом подвале специально оборудованную комнату.

- Дальше, дальше что?

- К сожалению, дальше ноздри Нюхача были забиты нюхательным табаком и он потерял след.

- Это лишний раз говорит о мудрости и прозорливости нашего Несравненного правителя, - Грязнов-Водкин со значением воздел палец вверх. - У шпиона остального мира в городе оказались сообщники. Пока мы не раскроем заговор, мы не можем спать спокойно. Город в любую минуту может взлететь на воздух.

- Свят-свят! - в страхе прошептал отец Валаам, перекрестившись.

В это время в кабинет влетел первый телохранитель премьер-министра и заорал:

- Господин премьер, вас строчно вызывает правитель!

- Дождался! - тяжело вздохнул Грязнов-Водкин, вставая из-за стола. Ну, ежели что, то я с вас, сукины дети, с живых шкуру спущу и голыми в Африку пущу! - И премьер-министр потряс в воздухе увесистым кулаком, направляясь к двери.

10. Пантокрин сердится.

Правитель сидел за своим огромным письменным столом насупившись, будто сыч, и недобрым взглядом смотрел на вошедшего Грязнова-Водкина.

"Знает! - захолонуло у того в груди. - Какой-то козел исполнил свой патриотический долг - заложил".

- Ну и чего скажешь? - нарочито ласково, растягивая слова, спросил его Пантокрин.

- Неувязочка вышла, Наисветлейший! - упавшим голосом проговорил премьер, стараясь не встречаться взглядом с правителем. - Сбежал шпион по дороге. - И, помятуя, что повинную голову меч не сечет, низко склонил её.

- Это как жа тебя, Петечка, понимать?! - продолжал фарисействовать Пантокрин. - Шутишь ты, али как?!

Грязнов-Водкин прекрасно изучил своего правителя, знал, что последует за этим приторно-елейным тоном Наисветлейшего, и приготовился к самому худшему.

- Какие уж тут шутки! - тяжко вздохнул он.

- Та-а-ак! - протянул Пантокрин, грозно приподнимаясь из-за стола. Но тона не изменил: - А кто это давеча мне докладал, что шпион пойман и все такое?

- Поторопился малость, Наисветлейший. Извини!

Покорность премьер-министра действовала на правителя, как красная тряпка - на быка, - лишь все более возбуждала. И уже не в силах сдерживать клокотавшую в нем ярость, Пантокрин подбежал к премьеру и так звезданул его кулаком в лицо, что, уж на что тот был крепок, но и то не удержался на ногах - упал.

- Я тебе покажу извинения, сучий ты потрох! - заорал правитель города благим матом, топая ногами. В такие вот минуты он чувствовал себя особенно хорошо, ощущал прилив энергии, бодрости, будто молодел разом на добрый десяток лет, а то и на два. - Засунь эти извинения себе в задницу, охламон. Совсем работать, понимаете ли, разучился. На пенсию что ли собрался?

- Обижаете, Ваша Гениальность! - слезно проговорил Грязнов-Водкин, поднимаясь и вытирая носовым платком текшую из разбитой губы кровь. - Не заслужил я подобных слов.

- Молчать, негодяй! - пуще прежнего закричал правитель, брызжа слюной и выкатывая глаза. Вены на его старческой шее настолько вздулись от натуги, что, казалось, вот-вот лопнут. - Ты почему себе позволяешь, когда правитель?!... Пошто перебиваешь?! Я тебя в люди, можно сказать!... Приблизил, понимаете ли, и все такое. А ты - перебивать, засранец! - И правитель попытался вновь ударить премьера. Но тот был на чеку и вовремя уклонился от удара. Это привело Пантокрина в ещё большее бешенство.

- Это ты почему так?! - завопил он, схватил премьера за грудки и принялся трясти, будто грушу. - Если в течении двенадцати часов ты мне шпиона не найдешь, негодяй, разжалую. Будешь старшему бесу гальюн чистить. Понял ты, жирный боров?!