Каллиграфия (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 14

- Ущипните меня кто-нибудь, - завороженно прошептала она. - Я в стране грез...

- Всего лишь в Зачарованном нефе, - отозвалась Джейн. И голос ее прозвучал так, словно подул с набережной предгрозовой соленый ветер, словно зашептались на этом ветру кусты доцветающей сирени.

В глубине зала, за роялем, она различила барную стойку и несколько высоких табуретов.- Пойдем, позовем официанта. Я хочу пить.

Но за стойкой толкового официанта явно не хватало: белые голуби в забавных жакетиках да смышленый енот не в счет.

- Что будете заказывать? - по-итальянски осведомился енот, не переставая грызть крекер. - У нас есть свежайший мартини, греческий бренди, мерло и портвейн, а также несколько видов ликера и ламбруско. Чего изволите?

- А воды у вас нет? - по-деловому справилась Джейн. Енот аристократично развел лапами:

- Увы.

- Какое безобразие! Нет воды! Вы только подумайте! - принялась возмущаться англичанка. Лиза согнулась пополам и бесшумно затряслась от смеха.

- Очевидно, этот зал не предназначен для людей, - сказала она наконец. - Ни одной живой души!

- Ну, одна душа все-таки есть, - беззлобно раздалось из партера. Когда рассеялась очередная порция пара, девушки разглядели высокого господина весьма представительной наружности, который встал и снял котелок специально затем, чтобы их поприветствовать. Те, в свою очередь, поднялись, а Лиза даже присела в реверансе. Она не могла отделаться от мысли, что очутилась в сказке.

- Разрешите представиться, Донеро, - вежливо произнес господин. - Не правда ли, я элегантен? - тут же поинтересовался он, приподняв бахрому своего клетчатого шарфа.

Девушки обменялись недоуменными взглядами.

- Мне нравится этот зал, - ничуть не смущаясь, продолжил франт. - Он дает пищу для размышлений и прямо-таки пышет загадками!

В этот миг из-за кулис вырвалась струя искрящегося серого дыма.

- Но кто-то ведь должен стоять за всеми этими спецэффектами! - воскликнула Лиза.

- По правде говоря, мне совсем не хочется разрушать таинственную атмосферу зала, - признался Донеро. - Искать причины, докапываться до истины, вытаскивать на свет мастера мистификаций... Да может, и нет никакого мастера!

Он придвинулся к стойке.

- Налейте мне бургундского, да поживее.

Енот повиновался и нырнул в погреб.

- А вы какими судьбами сюда забрели? - спросил щеголь, наматывая конец шарфа на палец. Между тем хвостатый бармен водрузил на стол бутылку и бокал. - Благодарю!

Джейн замялась.

- Ну-у, я думала, что визит поможет разрешить сомненья Лизы...

- Сомненья прочь! Они вредны, - принялся вдруг декламировать Донеро и нечаянно смахнул бутылку. Та разлетелась вдребезги, и на полу образовалась багровая лужа. - А в чем, собственно, состоят сомнения? - спросил он после неловкой паузы.

- Видите ли, - застенчиво сказала Лиза. - Слишком много кафедр, а я не могу понять, к чему лежит душа.

- Хм, - Донеро почесал в затылке, сдвинув шляпу на лоб. - А как вы относитесь к географии? Привлекают вас острова, океаны, рифы, глубоководные впадины?

Россиянка встрепенулась:

- Впадины? Рифы? Очень даже! Но я и не подозревала, что в Академии есть такая кафедра!

- Это потому, что она в глаза не бросается, - самодовольно отозвался профессор. - Если голову задерешь, и то не разглядишь. Поэтому о ней частенько забывают. Там она, - Донеро многозначительно ткнул пальцем в потолок. - Я вас проведу, если только вы согласны.

- Согласна! Согласна! - зааплодировала Лиза. Зачарованный неф оправдал себя, хотя отзывы о нем в основном отдавали ересью и мистицизмом, и большинство студентов панически боялось его навещать. Сложно было предугадать, что или кто встретится тебе в стенах этого капризного, изменчивого зала, у которого, словно у какого-нибудь привереды, было семь пятниц на неделе.

На восьмом этаже Донеро остановился, чтобы перевести дух. Его котелок съехал набекрень, а лоб покрылся испариной. Лиза опасливо глянула в пролет.

- А не высоко ли мы забрались?

- Хе-хе, это еще только начало, - ухмыльнулся географ. - Дальше - выше! Недаром мою кафедру прозвали вторым Эверестом!

«Самая высокая точка... - подумалось Джейн. - Значит, не погрешила книга предсказаний. Значит, и мне она всё верно предрекла».

Следующий ее шаг пришелся на изрешеченную металлическую ступеньку. Краска на стенах пооблезла, бетонная лестница осталась внизу. Из приоткрытого в крыше люка сочился дневной свет. Джейн держалась стойко, хотя ужасно боялась высоты. А Донеро чувствовал себя хозяином ситуации ровно до тех пор, пока взорам учениц не предстало его жилище. Первым, что сказала Лиза, высунувшись из люка, было:

- Ой! Вот те раз! Избушка на курьих ножках! - Произнесла она это с петербургским акцентом, ничуть не заботясь о слухе окружающих. Мнительный Донеро отпрянул от нее и, к величайшему удивлению Джейн, с тем же акцентом отпарировал:

- Чур меня! Если это избушка на курьих ножках, то я, ни много ни мало, Бабка Ёжка! А коли так, то мне надо опасаться самого себя, что ни в какие ворота не лезет!

Джейн в русском языке аза в глаза не знала, поэтому их разговор привел ее в откровенное замешательство. «Главное, Лиза нашла свое призвание», - сказала она и бесшумно ретировалась, как принято у англичан.

Чтобы попасть в «избушку на курьих ножках», требовались скорее сноровка и недюжинное терпение, нежели сказочный призыв Ивана-Царевича. И усмирять следовало отнюдь не пресловутого змея, а всего-то веревочную лестницу. Но очень своевольную веревочную лестницу. Лиза одолела ее лишь после десятой попытки, с горем пополам добралась до входа в маленькую шаткую будку, и на нее пахнуло древесной амброй. «Курьи ножки» представляли собой не что иное, как ввинченные в крышный настил толстые пружины, приплясывающие на ветру и немилосердно раскачивающие будку географа. Внутри будка была вдоль и поперек исполосована картами: физическими, политическими, экономическими. Ковер заменяла карта океанских течений, и при этом южное пассатное течение начиналось от входа, следуя красными пунктирными стрелками в гущу разноцветных подушек, сваленных под окном. Старый деревянный барометр показывал «переменно», компас, намертво приклеенный к столу, шалил. Любой здравомыслящий критик заявил бы, что в таких условиях невозможно работать, и оказался бы прав. Те, кто не знаком с Донеро, сказали бы, что он лодырь, и в этом имелась бы доля истины. Никто столько не отдыхал, как он. И в то же время никто так не погрязал в исследованиях, как чудаковатый географ. Он не отделял отдыха от трудов, ибо за работой он расслаблялся.