Скрипачка - Бочарова Татьяна - Страница 8

Аля решительно набрала Васькин номер. В ухо ей ударили короткие гудки, — очевидно, тот продолжал обзванивать оркестр. Что и говорить, работа у Васьки нервная — и характер вырабатывает соответствующий, железный: палец в рот не клади. Алька терпеливо накручивала диск, раз за разом, пока не прозвонилась и не услышала усталый и недовольный чегодаевский голос.

— Вась, это я, — вкрадчиво начала Алька.

— Чего? — коротко и сердито спросил Чегодаев. — Заболеть не удастся. Всем быть — хоть чучелом, хоть тушкой. И не пытайся меня разжалобить.

— Да я не за этим, Вась. Я сказать хотела. Поедем завтра, если ты еще не передумал.

— Не передумал, — сразу смягчился Васька. — А чего это ты так вдруг?

— Да просто, — засмеялась Алька. — Подумала и решила.

— Ну молодец, что решила, — похвалил Чегодаев. — Гуд бай давай, а то я еще не всем сообщил о панихиде.

— Гуд бай.

Ну вот, завтра Аля узнает все, что ее интересует. Так и быть, доберется она из Бутова на метро, не убудет ее.

6

Гражданская панихида началась ровно в десять. Выступающие сменяли один другого, их было, как показалось Але, бесчисленное множество. «…Тяжелая утрата… огромная невосполнимая потеря… трагическая случайность унесла из жизни величайшего музыканта…» Слова ораторов постепенно смешивались у нее в голове, а оркестр все играл и играл, провожая со сцены одного и встречая другого. Наконец в одиннадцать открыли доступ к телу Кретова, и потянулась бесконечная толпа желающих проститься с одним из крупнейших музыкантов и дирижеров последнего двадцатилетия. Шли официальные лица из Союза музыкальных деятелей, представители городской власти, друзья, коллеги и просто почитатели кретовского таланта. У гроба дирижера молча и неподвижно, словно изваяния, стояли две пожилые женщины в черном, одна — бывшая жена Павла Тимофеевича, другая — его сестра. Детей у Кретова не было.

К четырем часам, после кладбища, музыканты еле стояли на ногах. Аля закинула скрипку на заднее сиденье чегодаевской «десятки», сама бухнулась с ним рядом, стянула перчатки с онемевших рук и принялась яростно тереть пальцы.

— Замерзла? — сочувственно спросил Чегодаев. — Сейчас печку включу, согреешься.

— Просто руки отсохли играть, — призналась Аля. — Для меня это первая панихида. Невольно вспомнишь добрым словом кретовские репетиции.

— Не боись, — философски заметил Васька, — все еще впереди. Когда-то и я играл на первой панихиде, только давно это было.

— Типун тебе на язык, — суеверно пробормотала Алька и перекрестилась.

Машина весело неслась по кольцевой дороге, в салоне стало тепло, и Алька начала было клевать носом, но тут показалось Северное Бутово — новенькое, краснокирпичное, с причудливыми остроконечными крышами, огромными супермаркетами и красочными, нарядными рекламными щитами. Васька проехал мимо всего этого великолепия к более скромному кварталу и остановился около панельной семнадцатиэтажки.

Сорокалетний Чегодаев был трубач, и трубач весьма крепкий. Помимо своего основного места работы — Московского муниципального оркестра, которому он отдал без малого тринадцать лет жизни, Васька подвизался еще в нескольких ансамблях и время от времени делал записи на компакт-диски. Трехкомнатную квартиру в Бутове он купил меньше года назад, оставив при разводе прежнюю жилплощадь жене и ребенку, и новая просторная квартира стояла пока полупустая. Полностью обставлены были лишь спальня и широкая светлая кухня, где красовался шикарный испанский гарнитур. В углу, точно белая, монументальная колонна, высился холодильник фирмы «Электролюкс», телевизионная реклама которого как нельзя более точно отражала Васькину сущность — все делать основательно и с умом.

Васька пошел в душ, а Аля тем временем разложила на кухонном столе купленные по дороге продукты: курицу-гриль, киви, пирожные, бутылку «Гжелки», и принялась нарезать помидоры для салата. На кухне царили чистота и уют — аккуратный и педантичный Чегодаев придирчиво следил за порядком не только в оркестре, но и в своем холостяцком доме. Альке нравилось хозяйничать у Васьки, иногда она даже мечтала, что неплохо было бы перебраться сюда совсем, в качестве молодой чегодаевской жены. Однако мечты эти не носили конкретный характер, да и Васька отнюдь не спешил делать Альке предложение. Он был щедр, внимателен, опекал ее в новом для Альки коллективе, но и только. К чести его сказать, свободу Алькину он никак не связывал и ни к кому не ревновал.

Алька закончила с салатом, переложила его в большую полосатую миску, поставила приборы, рюмки и оглядела стол, любуясь своей работой. В дверях ванной показался посвежевший, довольный Чегодаев. Густые, темные волосы его красиво блестели, на сильных, мускулистых руках перекатывались бицепсы. Аля с невольным уважением окинула взглядом голую по пояс, безупречную для своего возраста Васькину фигуру. Они с аппетитом уничтожили еду, которая под «Гжелку», особенно любимую Чегодаевым, шла отменно, тем более что оба завтракали в половине девятого утра, а сейчас было уже шесть. Наевшийся, разомлевший Чегодаев с ласковой снисходительностью посматривал на Альку, уплетавшую киви.

— Ну иди сюда, котенок. — Он протянул руки, взял Альку к себе на колени. — Соскучился я по тебе со всей этой чертовщиной.

Васька принес девушку в спальню, уложил на широкую кровать, откинув покрывало, и принялся раздевать. Делал он это не спеша, с толком, и от его мягких и одновременно властных прикосновений Алька заводилась все больше и больше. С последней снятой тряпкой она была совсем готова, и Васька налег на нее всей тяжестью. Алька видела: он старается для нее, и сама честно старалась изо всех сил. Но почему-то в самый решающий момент перед глазами у нее вдруг всплыло чуть насмешливое Валеркино лицо. Это сломало ей весь кайф, и, как она ни пыталась прогнать непрошеное видение, оно продолжало преследовать ее.

Васька закурил, подозрительно покосился на Альку:

— Устала, что ли?

— Есть немножко, — виновато пробормотала она, проклиная себя за слюнтяйство и больше всего опасаясь, что Чегодаев рассердится и визит к нему окажется напрасным.

— А в гостинице не устаешь из койки в койку прыгать, — обиженно бросил Чегодаев.

Алька почувствовала, как в голову ей ударила жаркая волна гнева. Вот гнида! Да как он смеет с ней так!

— Не твое дело! — Она вскочила и стала лихорадочно натягивать на себя одежду. Губы ее дрожали от обиды на Чегодаева, а заодно и на Валерку, словно тот был не в тюрьме, а нарочно явился побеспокоить Альку.

Васька молча курил, спокойно глядя на Алькину суету. Та резко рванула «молнию» на юбке, глаза ее мрачно сверкнули.

— Класс, — произнес Чегодаев. — Люблю, когда ты злишься, ни дать ни взять, разъяренная кошка. Аж глаза светятся.

— Пошел ты! — Алька дернулась к двери спальни, но Васька поймал ее за руку и крепко сжал.

— Погоди, не гони волну. Сядь. — Он с силой потянул Алькину руку. — Сядь, кому говорят.

Алька нехотя уселась рядом с Чегодаевым.

— Нравишься ты мне, Алина, — раздувая ноздри, пробормотал Васька. — Ох нравишься. Характер только скверный, но по мне — лучше такой, чем никакой, ни рыба ни мясо. Ну, мир?

Не дожидаясь ответа, он опрокинул Альку навзничь, распластывая на цветастой крахмальной простыне.

7

Заверещал мобильник, лежащий на тумбочке. Алька, проклиная всех любителей звонить Чегодаеву в пять утра, поспешно протянула руку и отключила телефон. Потом осторожно выбралась из-под одеяла. Васька во сне что-то недовольно пробормотал и отвернулся к стенке.

Аля, тихонько ступая по пушистому ковру, стянула со стула свои вещи и крадучись вышла из спальни.

Где Чегодаев может хранить адреса и телефоны оркестрантов? Алька юркнула в прихожую, торопливо обшарила карманы Васькиной кожаной куртки, вытащила толстую записную книжку. Боясь зажигать свет в коридоре, прошлепала на кухню, уселась за стол, открыла страницу на букву «К». Список телефонов оказался внушительным, но номера Кретова среди них не было. Немудрено — Васька знает Павла Тимофеевича так давно, что наверняка и адрес его, и телефон выучил наизусть.