Над пропастью
(Роман) - Халмирзаев Шукур - Страница 22

Тугайсары не выдержал.

— Вы сказали сущую правду! — воскликнул он. — Это и теперь не поздно! Прикажите — и я… именно так: как грязного раба!

— Молодой человек, не горячитесь! — перебил ишан Судур. — В этом деле мы будем исполнять волю его превосходительства, уважаемого Ибрагимбека. Дело в том, что на своей родине, в Турции, — как справедливо говорили вам гонцы, — уважаемый бек, Энвер-паша почитается великим человеком. Что он зять турецкого султана, тоже правда. Вас удивило появление его в Восточной Бухаре, не на много меньше поразил этот факт и меня, вашего покорного слугу. О появлении человека, считающего себя правомочным вызвать вас к себе, должны были сообщить из Кабула, — правильно?

— Верно, таксыр, — согласился Ибрагимбек, досадуя на себя за то, что сам не додумался до этого.

— Это — первая загадка. Не разгадав ее, мы не подберем ключи ко второй загадке: как ему удалось с большим отрядом среди бела дня уйти из закрытого города. Вы правы в своих сомнениях! Но мне еще раз хочется выразить вам свое восхищение: в этих непростых условиях вы проявляете выдержку! Эта черта характерна для сильной личности.

Эту хвалу Ибрагимбек принял как должное.

— Однако, — заметил он, — без покровительства влиятельной личности он запросто не ушел бы из Бухары. И не оказался у нас под боком. А власть в Бухаре пока… вы знаете…

— Пока… да, — словно бы в рассеянности повторил хазрат. Теперь он смотрел прямо на Тугайсары, — Молодой человек, вы скажете этой особе, чтобы он сам прибыл к его превосходительству Ибрагимбеку. Мало того, пусть принесет извинения за бестактность!

— Все сделаю, как вы говорите!

— Ну ты там не очень груби, Тугай, — негромко предупредил Ибрагимбек. Наклонившись к дастархану, он делал вид, что тщательно отбирает мелкий, изумрудного цвета, самаркандский кишмиш, а сам думал: «Он мне желает добра или зла?.. Хазрат сказал про две тайны. Не быть бы третьей… Тайны эмира — опасные тайны».

Тугайсары всю дорогу мучила мысль: почему ишан Судур многое умалчивает об Энвере-паше. А ведь знает. Он много знает!

— Вы можете ручаться за свои слова? — напомнил Курбану.

— Что слышал от людей? Да.

— Как удалось Энверу-паше уйти из Бухары?.. Да и что он за человек? — Тугайсары, как бы между прочим, бросил последнюю фразу, поглядывая по сторонам.

— К сожалению, ничего о нем — ни хорошего, ни плохого — сказать не могу. Не встречался, — ровным невыразительным голосом тянул свое Курбан.

«Будь предельно осторожен. Ни на минуту не расслабляйся! Тебя постоянно будут подвергать проверке… сомневаться в каждом твоем слове… И все дело в том, что ты долго был оторван от ишана Судура. Помни: они не дураки!» — вспоминались наставления Василия Васильевича.

Вконец расстроенным, растерянным возвращался Тугайсары в Кукташ. Что значит приглашение бека Энвером-пашой? Неужто паша так уверен, что Ибрагимбек глупец, и явится в Илыккуль один? Ничего, придет паша в Кукташ, все его тайны откроются. Скоро, очень скоро он придет в Кукташ!

— А что думает о происходящем его преосвященство ишан Судур? — простодушно спросил Курбан. Спросил — вроде бы для того только, чтобы поддержать беседу.

— Он думает, как мы.

— Не посчитайте за дерзость… можно мне узнать, какое положение вы занимаете в исламской армии?

Дружелюбно положив руку ему на плечо, Тугайсары ответил веско и точно:

— Я — правая рука Ибрагимбека.

Сотня шла по унылым предгорьям. Тугайсары, покачиваясь в седле, думал о Курбане… «Он ученик его преосвященства. Но он идет от красных! Он должен немало знать! Сколько красных в Байсуне, как они вооружены, к чему готовятся? Чем недовольны, о чем говорят? Все, все надо расспросить. Ладно, с этим еще успеется: не в гости же он к нам пожаловал — насовсем пришел. Все сам расскажет».

Курбана укачало в седле, сонными глазами поглядывал он на окружающее — так казалось со стороны, а на самом деле он обдумывал свою первую информацию в центр. «О связном не беспокойся, он найдет тебя, как только прибудешь в Кукташ, — говорил, прощаясь в Байсуне, Аркадий Иванович. — Твоя забота — только информация! Заметишь, кто тебе мешает, сам не лезь. Скажи связному — уберет».

Дорога… Горы. Долины. Разговоры без конца. Разные думы, настроения…

Гуппанбай и еще несколько молодых всадников, заметил Курбан, с полуслова понимали Тугайсары и друг друга. Видимо, из всей сотни только они знали, куда и зачем ходили. Это должен узнать Курбан. Узнать — как?..

Стемнело. Сотня подошла к кишлаку, раскинувшемуся в низине, между двумя высокими предгорными холмами. Их встретил Муртаз и повел по узкой каменистой улице. Перед большими резными воротами, пахнущими арчой, остановились. Встречал их, согнувшись в поклоне, хромой хозяин с оскаленными в улыбке крупными зубами, придававшими его лицу что-то звериное. Просторный двор его дома был огражден высоким дувалом, сложенным из камня. Похоже на крепость.

Через низкий айван хозяин провел их в холодную мехманхану, устланную коврами, вдоль стен — одеялами из зеленого бархата. На резной широкой хан-тахте, во всю длину комнаты, высились горы румяных яблок, красного граната, янтарные гроздья винограда, желтых груш, стояли полные вазы с очищенным грецким орехом, миндалем, фисташкой, черным, янтарным, изумрудным кишмишом, разнообразные сладости, стопки мягких лепешек.

Тугайсары не спеша оглядел это великолепие, благодарно кивнул хозяину, который широким жестом приглашал гостей за дастархан.

Вошел старик с порозовевшими щеками, видимо, спал у жаркого сандала.

— Отец, где же мое вино из белого кишмиша? Я его сам давил летом! — озорно подмигнув, крикнул ему Гуппанбай.

Старик, посмеиваясь, вышел и вскоре приволок кувшин из обожженной глины. Вслед за ним вошел хозяин дома, неся стопку маленьких пиал из китайского фарфора. Тугайсары, не глядя ни на кого и не говоря ни слова, выпил подряд две пиалы желтоватого вина, закусил орехами. Вслед за ним выпили все, кроме Курбана.

Тугайсары, полулежа на боку, накрыв ноги одеялом, прищурившись, смотрел на Курбана.

— Выпейте! — сказал он. И тут же перешел на «ты»: — Пей! Хотя ты и красный аскер…

Курбан понял — эта ночь будет неспокойной. Притвориться больным? Кто поверит! Начнут приставать, оскорбятся: «гнушаешься… брезгуешь…»

— Ваше превосходительство, я никогда не пил этого зелья… да и мой сан не позволяет мне нарушать законы шариата. — Кажется, убедительно?

В комнате воцарилась тишина.

— Пей! — настаивал Тугайсары. — Грешно? А какой грех неискупим? Никто не вечен в этом мире!

— Ваше превосходительство! — прервал его Курбан. — Мой учитель, ишан Судур, гневался даже во дворце, когда при нем пытались пить вино. — Дальше он решил не перегибать, иначе ему придется уйти, А уходить нельзя — в хмельном разговоре нередко раскрывается то, что в трезвости прячется за семью замками. — Пейте, пожалуйста, на здоровье, — как можно теплее проговорил Курбан. — Не обращайте на меня внимания, не обижайтесь…

Тугайсары грустно кивнул.

— Правильно… Не пей! — пробормотал он. — Нам можно. Верно я говорю? Наливай, Юлдаш! Отведем душу! — пристал к Гуппанбаю. — Сколько у тебя скота, а? Ну, скажи! Есть тыща голов?.. Молчишь… Мал ростом, но башка у тебя… дай бог каждому. Эх-хе-хе!..

Тугайсары взял из рук Муртаза очищенную грушу. Курбан заметил, что Муртаз совершенно трезв и заметно для всех прислуживает Тугайсары.

Они встретились взглядами, Муртаз насмешливо улыбнулся, какое-то время пытался не опустить глаза — нет, все же не выдержал холодного пристального взгляда Курбана, отвернулся. Зябко передернул плечами.

В мехманхане стоял пьяный гвалт и было невыносимо душно. Курбан вышел во двор. Так и не удалось ему ничего узнать. Прошло добрых полтора часа, но никто не произнес ни слова о походе, где были, что делали. Только Гуппанбай говорил о понравившихся ему каких-то озерах возле Самарканда. А сейчас пошел разговор о женщинах. Хвастают, острят, говорят пошлости. Взрывом хохота сотрясают дом, а один из людей Тугайсары, схватившись за живот, громко стонет от смеха…