Медовые яблоки (СИ) - Романова Наталия - Страница 19

— Ты говоришь неправильные вещи!

— Маленькая… какие правильные?

Я скажу все, что угодно… сейчас…… потом…… всегда…

— Обмани меня…

— Хорошо… как?

— Скажи, что люююбишь меня, — всхлип, слезы.

Если бы я обманывал тебя… Лиза… станет тебе легче, маленькая… от этого…

— Я не говорил? Какое непростительное упущение, смотри на меня, посмотри мне в глаза, — захватив лицо девушки в мягкий плен ладоней, смотря в синие глаза. — Лиза, я люблю тебя. Очень сильно. Очень. Я Люблю Тебя.

— Это было на самом деле? Не в шутку?

— Нет, Лиза. Не в шутку. Все было не в шутку. Я Люблю Тебя, — срываясь, будто поперхнувшись, — Люблю…..

Люблю… Люблю…

— И я…

Я знаю…

— Вот и хорошо, пойдем, времени уже не осталось.

Перед посадкой, уже в аэропорту.

И снова слезы и вцепившееся руки, которые сейчас трясутся, когда Лиза в каком-то изнеможении стекает к ногам Андрея.

Господи… маленькая… ну должны же быть слова! Что-то должно быть…что-то я должен сказать… уговорить…

— Смотри на меня. Слушай. Смотришь? Не плачь. Внимательно слушай… Твой отъезд сейчас — это лужа. Просто грязная, круглая лужа посредине альпийского луга. Неинтересная лужа. Дурацкая лужа. Но подумай, сколько ты увидишь всего… Подумай, представь… Иногда лужа не имеет значение… Может, надо дойти до этой лужи, может, надо обойти эту лужу, чтобы увидеть многое… Вот это имеет значение… а не лужа.

Подумай. Целый мир, где много света, цвета… неба… не надо думать о луже, подумай о том, что вокруг… Хорошо? — целуя. — Хорошо, маленькая? — осыпая лицо невесомыми поцелуями, — просто лужа и целый мир.

— Хорошо… — кажется, не плача.

— И… сделаешь для меня кое что, маленькая? Когда построишь свой идеальный дом, пришли мне фотографию, ладно? — подмигивая.

— Хорошо, — уже улыбаясь.

Отлегло… только больше не плачь…

— И… Андрей, это тебе, — протягивая альбом для рисования на пружинах, — тут… потом посмотришь.

— О, тогда и ты потом посмотришь, — доставая из кармана синий бархатный мешочек с серебристой тесемочкой, зная, что там тоненькая цепочка из белого золота, специально белого, потому что он никогда не видел на Лизе обыкновенного, значит не любит, с маленькой подвеской — яблоком, где на листике примостился камушек, как капелька дождя… или меда.

Через полчаса, проводив глазами самолет, покрутив в руках альбом, так и не открыв его, Андрей выезжает со стоянки, вливаясь в стремительный поток на трассе, жмет на газ с максимальной силой и едет… едет… едет…

Глава 7

Андрей сидел во дворе дома, мучаясь то ли от духоты, что вступила в свои права, удушая ночами, не давая покоя днем, то ли от того, что не спал уже бог знает сколько.

Но скорей всего от того, что поминутно смотрел на смс «Поступила!!».

Девять букв, пробел и два восклицательных знака, еще смеющийся смайлик. Смотрел, будто в какой-то момент текст этого дебильного смс мог измениться, будто эта желтая улыбающаяся падла перестанет щерится, будто бесконечное чтение одних и тех же девяти букв, одного пробела и двух восклицательных знаков могут изменить хоть что-то.

Поступила… Поступила… Поступила…

Это не могло не случиться. По-другому не могло быть. Земной шар крутится вокруг своей оси, планета Земля бежит по своей орбите, миллиарды звезд и планет бегут по своей. Все закономерно. Правильно. Идеально.

Идеальный дом…

Идеальная веснушка…

Идеальная Лиза…

Год, как плохая мелодрама о любви.

Год, как дерьмовая драма.

Год, как третьесортная трагикомедия.

В самом начале на почту Андрея прилетали письма, много писем, они были странные, сумбурные, всегда начинались правильно, без ошибок, выверенным стилем, потом, к середине письма появлялись огрехи, а к завершению и вовсе начинали прыгать, перескакивать буквы, окончания слов перемежались с запятыми, будто мысли бежали впереди пальцев, впереди букв, эти буквы просто захлебывались в нехитрых новостях.

Андрей, улыбаясь, вспоминал лукавый блеск синий глаз, размеренный шепот, который переходил в быстрый, еще быстрей и заканчивался «вот» или тонул в его губах…

Порой было не одно письмо, в одном со скрупулезной точностью были описаны события дня, всегда одни и те же. А потом вереницей шли «о, вот еще» и «еще забыла» и «а, точно, еще…». Надо сказать, что Андрей не был мастаком писать письма, пришлось учиться, кто бы мог подумать, что это так сложно…

Шесть часов разницы во времени, много ли это? Мало?

Когда Андрей приходил с работы, Лиза уже ложилась спать. Когда Андрей вставал, Лиза сидела в школе.

Он точно знал её расписание, звонил на большой перемене.

Школьница……

Дразня её, а больше себя. Он бы не звонил, не стал, есть предел и у хроника-мазохиста, только слыша «ты позвонишь завтра?» неизбежно отвечал «Да!».

Лиза показала ему свою комнату, через камеру ноутбука, все стены которой были оклеены её картинами и записками, а стол был завален учебниками, которые она отодвигала в сторону, но они все равно маячили то слева, то справа.

Школьница…..

Потом писем стало меньше, буквы не скакали, не путались, не менялись местами, пока однажды и вовсе не перестали приходить.

Бесчисленное количество раз Андрей хотел написать, позвонить, но останавливал сам себя, шар крутится вокруг своей оси, всегда. В другом часовом поясе, в другой климатической зоне была совсем другая вселенная, где правила всем веснушка, нашедшая пристанище между маленьких грудок с горошинками сосков…

Все правильно, все верно, думал Андрей. Так и должно быть.

Есть лужа, а есть целый мир… так ты говорил…

Он смотрел на фотографии Лизы, улыбаясь чему-то, сквозь удушающую пелену боли, боли, которую он откидывал, сбрасывал, не хотел. Лиза улыбалась с этих фотографий, она была очень забавной в вязаной голубой шапочке с помпоном и в белой куртке. Она казалась очень серьезной в черном строгом костюме, сидя на парте, корча рожицы, в обнимку с другой школьницей. Она была почти несчастной, стоя в длинном пуховике на снежной дорожке, а у ног валялись два огромных рюкзака и папка для рисования большого формата. Она была желанной, до невозможности, до боли, до выбитого махом дыхания. Она была недоступной. Она не отпускала, или Андрей не отпускал, не мог…

Дорожка у дома Андрея тоже покрылась снегом, и он тоже выглядел почти несчастным.

Мария Степановна отчего-то оставила попытки скоропостижно женить младшего сына, видимо отчаявшись, однако, не сняв с себя обязанности обеспечивать ему по утрам большую головную боль, боль, которая никак не могла заглушить другую, как не пытался Андрей.

Казалось будто кто-то давит на шею, душит, душит… и никакого гуманизма у него нет, никакого чувства жалости, потому что силы заканчивались, воздух заканчивался, хотелось уже сдохнуть нахрен, чтобы не чувствовать эту боль, удушение, нехватку воздуха. Но вместо сдохнуть, Андрей, в очередном приступе самобичевания, открывал страницу и смотрел, смотрел, смотрел…

Лиза шла с каким-то парнем, правильным парнем, подходящим, из её вселенной, она улыбалась, когда он сдергивал с неё смешную голубую шапочку, так подходящую к её глазам.

Она улыбалась, когда лбом ко лбу они читали что-то на фоне ламп… Кафе?

Какой-то талантливый человек фотографировал их, её… потому что фотографии всегда были живые, эмоциональные, улыбающиеся. И Андрей улыбался. Улыбался этому носику и своей глупой, не отпускающей боли.

Отчего-то вдруг вспомнив Ирку — его первую, острую, пронесшуюся, как комета, первую любовь, которая длилась едва ли три месяца и закончилась так же, как и началась. Быстро. Сейчас, встретив Иру на улице, едва вспомнив, узнав, он вежливо улыбался, встречая такую же вежливую улыбку.

Отпустило тебя, маленькая… отпустило… вот и хорошо… это правильно… идеально…