Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр - Страница 41

«Интересно, он значит что-нибудь?»

Сверху спланировало перо. Желто-зеленое птичье перо, с алой каймой, блестящей в лучах рассвета. Красивое. И в косу удобно вплести, давно руки чесались — разбавить ярким пятном унылую синь униформы.

Хрустнула ветка, даже, как будто дрогнула земля. Ирина не обернулась, и так почувствовала — Эрвин идёт. Видимо, он встал ещё раньше, нарубил дров для костра. Охапка веток в руках, флотский, казённый топорик — за поясом. Тяжело идёт, прочно. Он всегда ноги ставит так — крепко. Но шумный, гремит на ходу, что твой Сотрясатель. Увидел Ирину проснувшейся, улыбнулся, помахал ей рукой — привет, мол. Ирина невольно улыбнулась в ответ. Чирикнула птица. В ветвях дерева над головой — маленький жёлтый комочек. Хлопнул крыльями, застыл, косясь на Эрвина чёрным, недоверчивым глазом. Чирикнула еще раз. Эрвин прыгнул — нет, не прыгнул, будто перетёк с места на место. Теперь — беззвучно тихо и быстро, лишь опять дрогнула под сапогами земля. Раз — и вот он уже стоит рядом, смотрит наверх, загораживая её от пёстрой птички. И топорик в руке проворачивается. Медленно. Нехорошо так.

— Эрвин, не надо, — окликнула она его. Птица вверху ударила крыльями, перелетела с ветки на ветку. Топор в руке Эрвина провернулся еще раз.

— Надо, — тихо прошипел он. Грозно, сердито, хорошо хоть коротко, — Одна такая тебя покусала, забыла уже?

Птица ударила крыльями, перелетела опять — повыше. Каркнула, кося на Эрвина чёрный, без радужки глаз. Достань меня мол. Эрвин сощурился, замер на миг. Нехорошо, так что Ирина вздрогнула — поняв: Попадёт.

«А птицу жалко, красивая» — подумала Ирина и свистнула вдруг — аккуратно, чирикающим звонким напевом. И добавила тихо, уже человеческим голосом:

— Не надо. Пожалуйста.

Топор исчез. Птица сердито крикнула им сверху и улетела.

— Все нормально, Эрвин. Не надо на них так…

— Извини, но я волновался.

Похоже, что да — вид у него и впрямь был растрёпанный. Рубашка расстёгнута и волосы торчат. Черный шеврон с группой крови — слева, на широкой груди — надорван и висит на одной нитке. А улыбка на лице — до смешного широкая… Такая, что Ирина улыбнулась в ответ.

— Хорошо, что ты выздоровела. И, кстати, я тут… — Эрвин опустил руки в карманы, замялся на миг. Странно для него, мгновение назад ледяного и собранного. Достал свистульку. Деревянную, простую — десяток собранных пакетом трубочек… такие они резали в детстве. Дома.

— Держи. Делать было нечего…

— Спасибо, — машинально ответила она. Делать ему было нечего как же. Вон, с утра запаренный весь. А звук у трубки вышел отменный — мелодичная птичья трель. Ирина улыбнулась. А с неба, словно в ответ — протяжный крик и хлопанье крыльев. Птицы вернулись, свили карусель над их головой. Широкие крылья, мощные лапы, хохлатые умные головы. Пух на перьях — зелен, жёлт и переливчато-ал. Как радуга. Или закат на родном Семицветье. В небе закружилось, спланировало в руки перо. Нежно-алое, искрящееся по краям перламутром. Точно в ладонь, словно подарок.

Эрвин застыл. Ирина вплела подарок в косу… Вышло на вид, здорово, Эрвин подтвердил. Не словами, их он опять не нашёл. Но рожа у него была до того выразительная.

Потом оглянулась и увидела страшное. Их поляна в лесу — дальний край поляны был пуст. Два дерева, тент, а посреди — пусто. Пропал БТР. Их БТР. Только следы — черные, дымящиеся влагой рытвины там, где взрыли землю колеса.

— Эрвин… А…, - аккуратно спросила она, показав пальцем назад. Туда, где меж вековых стволов пугающе стыло пустое место. Пугающая — это да. Перспектива шагать пешком по влажному, звенящему на тысячу голосов лесу откровенно пугала.

Эрвин проследил её взгляд и улыбнулся. То есть попытался улыбнулся, пожать плечами и махнуть рукой — одновременно. Было бы смешно, если бы Ирине было до смеха.

— Все в порядке, Ирина. Просто Миа встала пораньше. Тренируется.

«Зачем ей, — мелькнула обидная мысль. Тут же сменившись другой, страшной, — эта татуированная БТР не угонит? Или не убьёт? Без машины в лесу…»

— Не загнемся, — Эрвин улыбнулся, будто прочел ее мысли, — все хорошо, Миа справляется. Я потом схожу, посмотрю.

— Погоди, я с тобой, — ответила Ирина, резво накидывая форменку на плечи. Эрвин был прав. Зрелище того стоило.

Невдалеке от лагеря, за лесистым холмом — овраг, заросший плотным подлеском. Высокие деревья, пузатые, широкие в кронах стволы звенящие серебряной листвой в небесной, лазурной выси. Колючие кусты, выцветшие, пыльные ветки. Зелень листвы и яркие пятна алого цвета. И бэха, пляшущая между них, то скрываясь из глаз, то наоборот — выныривая на склон в облаке выхлопных газов. Змейка, горка, разворот — на трех точках, быстро под скрип колес и рычание мотора. Замереть, вывернуть руль, переключится на заднюю, повторить. Стандартный набор упражнений. Но выполнялся в три такта, в четком, бьющемся ритме.

В руках у Мии бэха танцевала.

Эрвин рядом присвистнул — у него невольно разгорелись глаза. Будто это он там крутил руль, слившись в танце с огромной машиной. На глазах Иры беха нырнула в кусты, вынырнула, развернулась под треск и скрип тормозов — так выныривает из глубины стальная летучая рыба. Блеснуло солнце на лобовом — венцом, короной из ярких бликов. Опять разворот — почти пируэт, плавный и четкий. С наклоном, под песню рессор. Антенна качнулась, описала круг у Мии над головой — изящно, так машут платком танцовщицы на юге. Чуть укололо сердце — тоскливой моросью по спине, стыдом за себя, и недавние мысли. Ирина встряхнулась, поднесла подарок Эрвина — дудку к губам, свистнула — протяжно, в тон ревущей машине. Птичья стая сорвалась вниз, закружилась вокруг, закричала, захлопала крыльям. И, на глазах изумленного Эрвина, собралась в почетный эскорт впереди и по бортам бэхи. Впереди, по бокам, крыло к крылу, строем — четким как на параде. Алое золото перьев, суровая зелень брони. Протяжный крик затрепетал в воздухе, сливаясь с ревом мотора в торжественный гимн. Эрвин вернул челюсть на место. С трудом. Беха сбавила ход, остановилась. Изящно и медленно, не глуша мотор.

— Господи, боже мой, — аккуратно прошептала Ирина. По бортам и капоту — гирлянды лент и цветов. Радиатор, скаты, лобовое, антенна — все в желто-зелено-алом, пестром узоре разноцветных, трепещущих на ветру маленьких лент. Остро захотелось заглянуть в кабину, посмотреть на педали и рулевое колесо. Но, почему-то Ирина была уверена и так — на трех педалях завязан аккуратный, кокетливый бантик.

— Зачем? — невольно пробежало в мозгу. Впрочем, вопрос нелеп. Вон, как изящно крутилась у Мии в руках могучая стальная машина. Бэхе понравилось. Явно. И, значит, Ирине грех возражать. И плевать, что по уставу не положено. Ирина перевела дух.

А Миа спрыгнула через борт — быстро, коснувшись на мгновенье брони. Спрыгнула и замерла на миг, прижавшись спиной к нагретой, дрожащей стали. Тихо, лишь дыхание рвалось через губы ввысь, сминая и топорща на высокой груди рубашку. Глаза затуманены, полузакрыты. Тонкие губы шепчут на чужом языке: «Спасибо». Железной машине. Мотор довольно урчал, стальная броня дрожала, возвращая ладоням случайную ласку. Яркий отблеск рассвета — волной по лицу. И в уголке губы — тонкая струйка крови.

Ирина подумала, что надо что-то сказать. Наверное. Но не смогла решить сразу — что. Слишком дикая, необычная глазу картина. Слишком быстро закончилась. Миа выдохнула, шагнула вперед и просто кивнула ей, сказав обычное: «доброе утро». Простые слова. Ирина услышала — почти физически — как треснуло и сломалось в воздухе непонимание.

«Девчонки, вы молодцы», — тихо выдохнул Эрвин. Ире в руки упало перо. Алая пушистая молния — с неба. Прямо в ладонь. Ирина сложила губы, просвистела «спасибо». Невольно. Птица ответила. У Мии округлились глаза. Странно, на самом деле — их пересвист, будто разговор. А перо красивое, в тон черным Мииным волосам или узорам на броне бэхи.

«Мии пойдет.», — подумала Ирина. Почему-то. Птицы взмахнули крыльями над головой, улетая. Иришка передала перо Мии — сама не зная, зачем, просто показалось на миг, что так правильно. Та приняла. Вежливо, с легким поклоном. Пальцы соприкоснулись, Ирина почувствовала, как дрожит Миина теплая ладонь. Вот бедолага.