Красота и темнота (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 37

— Ты знаешь, куда они пошли?

— Да, — и сразу указывает на противоположную сторону.

Я смотрю в том направлении, которое она показывает, не ожидая особо ничего увидеть, но замечаю верх полиэтиленового пакета, в которые Кайя кладет покупки клиентов, в мусорном ведре, прижатым сверху крышкой. Он трепещет на ветру, как флаг. Даже с моего расстояния, я понимаю, что внутри пакета что-то есть. Я вытаскиваю его.

Плитка темного шоколада.

— Это ее шоколад, — говорит Кайя рядом со мной.

Я поворачиваюсь к ней. Ее глаза смотрят испуганно.

Я достаю телефон из кармана и набираю номер Софии. Закрываю глаза, как только слышу звонок телефон из мусорного ведра рядом. У меня вылетает вой ярости. Они забрали ее. Они просто пришли и забрали.

Они, блядь, забрали мою женщину. Мое сердце. Как, мать твою, я этого не заметил? Я должен был увидеть. Мне следовало лучше защищать ее.

Кайя рядом со мной говорит:

— Надо вызвать полицию.

42.

София

https://www.youtube.com/watch?v=W_rZ9rHFwGY

Я ничего не чувствую.

Я сижу на заднем сидении автомобиля полностью онемевшая и отстраненная. У меня нет желания что-либо предпринять. Я не пытаюсь привлечь внимание других водителей к тому, что меня похищают. Несмотря на то, что мои руки не связаны, я не пытаюсь открыть двери и не ударить ногами по затылку Горького и Богдана.

Горький сидит за рулем, Богдан курит сигарету. С его стороны открыто окно и холодный воздух дует в машину. Они так расслаблены, потому что знают, я ничего не буду предпринимать. Меня предупредили, если я попытаюсь совершить какую-нибудь глупость, пострадает Джек.

На светофоре милая девочка с косичками на заднем сиденье внедорожника ухмыляется и машет мне рукой. Я молча смотрю на нее. Я вижу, как с ее личика исчезает улыбка, и мне становится плохо. Наша машина едет вперед, и девочка исчезает навсегда.

Я всегда чувствовала, что все слишком хорошо, чтобы так продолжаться.

Праздник закончился. Я возвращаюсь к Валдиславу.

В час пик на дороге много машин, и мы едем больше часа прежде чем, прибываем к пункту назначения. Горький паркует машину на обочине, и мы поднимаемся по дорожке к террасе дома со стороны сада. Они стучат и огромный, устрашающего вида лысый, которого я не знаю, открывает дверь.

— Что так долго? — лает он.

— Пробки, — говорит Богдан.

— Он ждет тебя.

Внутри пахнет также, как в любом борделе, в котором я была. Духами и сексом. Молодая женщина в шортах и коротком топе выходит из дверного проема с прозрачными синими занавесками. Она видит меня и сразу же ныряет обратно в комнату.

Через прозрачные занавески я вижу гостиную с красными диванами. Мы не заходим туда, а поднимаемся по лестнице и выходим в коридор. Здесь пять дверей, все они закрыты. Они ведут меня к самой дальней. Горький стучит, и я слышу голос, о котором молилась, что я больше никогда его не услышу.

Горький открывает дверь и толкает меня во внутрь.

Комната такая же, как и многие, которые я уже видела раньше. Здесь имеется крест для порки, кровать с металлическими орудиями, прикрепленными к ней. Есть клетка в углу комнаты. Да, я была в такой комнате много раз раньше.

Он стоит у окна, курит сигарету. Окно открыто и мягкий бриз задувает внутрь, заставляя колыхаться занавески. Он поворачивается и смотрит на меня.

Он выглядит точно так же, как и тогда. Волосы смазаны гелем, глаза темные, горят жестокостью, но я не боюсь. Я больше никогда не буду бояться. Ведь меня любят. Ведь меня, действительно, любят. Я молча смотрю на него. Ты можешь делать все, что угодно с моим телом, но меня ты никогда не получишь, потому что Джек научил меня. Я гораздо больше чем то, что ты можешь сделать со мной и с моим телом.

Ты можешь делать все, что угодно с моим телом, но уничтожить меня ты не сможешь. Никогда. Я была красавицей для Джека.

— Привет, София, — говорит он, голос звучит, как наждачная бумага.

Я молчу.

— Свободны, — говорит он мужчинам.

Они закрывают за мной дверь. Темно-коричневый ковер заглушает их шаги.

— Хорошо выглядишь, — замечает он.

Я опять молчу.

— Ты скучала по мне? — спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой.

Он приподнимает бровь.

— Даже совсем немножко?

Я снова отрицательно качаю головой.

Его губы расплываются в саркастично-уничижительной улыбке. Я никогда не видела его таким. Он всегда был очень жестоким и безжалостным. Достаточно было совершить малюсенькую ошибку и… я начинала дрожать от страха.

— Хорошо, — произносит он. — А я скучал по тебе. Очень. Мне не следовало тебя продавать. Это была ошибка. Ты моя.

У меня автоматически отрицательно трясется голова. Я не принадлежу ему. Я никогда не принадлежала ему. Я принадлежу Джеку и только Джеку.

Тут же вспыхивает гнев в его глазах.

— Снимай одежду, — жестко приказывает он.

Я во все глаза смотрю на него.

— Я сказал, снимай свою гребаную одежду, — кричит он, и я дергаюсь от давнего страха. Что-то внутри меня встает на свои места. Джек больше не сможет меня здесь защитить. Моя грудь превращается в гнездо, куда как черные дрозды слетаются старые воспоминания. Спрятанное прошлое возвращается к жизни. Как я могу их забыть?

Как я приседаю между его ног. Задыхаюсь, пока сосу его член. Слезы текут у меня по лицу. И все это время он зажимает мне нос и плюет мне в лицо. Мои глаза готовы выскользнуть из орбит. Легкие лопаются от нехватки воздуха. Я падаю в обморок на холодный пол в его спальни. Он бьет меня ногой, чтобы привести меня в чувство.

Храбрость — это для неопытных. Ребенок с любопытством ползет к ярко окрашенной змее или попытается схватить открытый огонь, потому что он не понимает, что ему угрожает.

Я перенесла яд и пережила ожог.

Я опускаю глаза на его руку. Она расслабленно похлопывает бедро. Медленно я поднимаю руки вверх. Они такие тяжелые. Я снимаю пальто, позволяя упасть ему на пол. Я снимаю свою глупую фиолетовую шляпу, мешковатый свитер, футболку, ботинки, черные джинсы и новое нижнее белье, которым я планировала удивить Джека. Холодный воздух из окна покрывает кожу мурашками, отчего она покалывает.

Он продолжает сосать сигарету и с жадностью осматривает мое тело. Он выдыхает, и дым затемняет его глаза.

— Ты жила с мужчиной?

Я киваю.

— Не веди себя, как дурочка, София. Говори, — приказывает он, едва сдерживая свое раздражение.

Я вздрагиваю. Здесь холодно, я начинаю дрожать. Я сжимаю зубы, чтобы они не стучали.

— Как ты нашел меня? — спрашиваю я.

Его рот жестоко изгибается.

— Дурочка. Ты присутствовала на свадьбе Братвы. Кто-то узнал мою шлюху, одетую как королева. — Он выбрасывает окурок в открытое окно и поворачивается ко мне. — Разве я не говорил тебе раньше, что ты не обычная женщина, милая София? Ты шлюха. Проститутка. Твоя жизнь не для того, чтобы выходить замуж, заводить детей и толстеть. Твоя жизнь посвящена доставлять удовольствия мужчинам. Многим мужчинам... а я буду смотреть на это.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Нет, я не шлюха.

Он сужает глаза, поддразнивая:

— Ты не сказала ему, кем ты была?

— Он знает, — говорю я, защищаясь.

Он смеется своим маниакальным смехом, который эхом отражается от стен.

— Тогда ты не будешь возражать, если он найдет завтра утром в своем почтовом ящике кассету с непослушным маленьким сюрпризом? Хм.

Я замораживаюсь от ужаса.

— Нет. Пожалуйста. Не надо. Пожалуйста, – прошу я.

— Что случилось, моя маленькая шлюха? Ты не хочешь, чтобы он увидел, насколько ты талантлива? Сколько членов ты можешь обслуживать одновременно. Прошло так много времени, даже я забыл. Сколько, София?

— Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

— Если ты не будешь делать то, что я хочу, я отошлю ему видео. И от большой щедрости могу послать даже целый набор.