Блуда и МУДО - Иванов Алексей Викторович - Страница 45

– А я знаю. В Ковязине все про всех всегда всё знают. Только власти и милиция ничего никогда не знают. Муж у тебя спился, ты развелась, сын перешёл в третий класс, родители в деревне, живёшь на Индустриальной, двадцать, первый этаж, горячей воды нет, газ баллонами, в школе две ставки плюс классное руководство. Или ты хотела всё это рассказать сама?

– Ты противный, – обиделась Юлька.

– Да ничего я не противный, – отмахнулся Моржов. – Нам с тобой зачем прятаться друг от друга?

– Не забывай, – строго напомнила Юлька о манерах и цене, – что мы никогда не были любовниками.

– И что из этого? – разозлился Моржов. Конечно, говорить так откровенно он не имел права… Хотя, собственно, почему?

– Что-то ты как-то круто подкатываешься… – Юлька поёжилась, словно пристраивала себя в неудобной и жёсткой одежде. – Тебе чего-то надо?

– Всем нам всегда чего-то друг от друга надо, – туманно сказал Моржов. – В девяти случаях из десяти. А в десятом случае – тоже надо, но хитрым образом. И ничего предосудительного в этом нет. Иначе мы друг другу и вовсе были бы не нужны.

– А вот просто так, ради другого человека?…

– Это тоже «надо». Только не взять, а всучить.

– Но ты-то хочешь взять… Ты хочешь переспать со мной?

Моржов понял, что разговор от соблазнения перешёл к выяснению отношений. Действительно, он взял слишком резво и вместо приземления в постели перепрыгнул через кровать.

– Юлька, я очень давно хочу переспать с тобой. Не думаю, что это для тебя открытие.

Моржов глядел на Юльку. Юлька мерцала – в ритм дыханию. То остывала, становясь сама собой, а то румянилась желанием. Похоже, у неё давно уже не было мужчины. С Юлькиной-то любовью к койке это было тяжко. Но огонь раздувать требовалось медленно и осторожно. Хотя где его раздувать, если Юлька сидит в этом кабинете, словно приколоченная? Прямо здесь? Если в Юльке есть хоть искра чувственности по отношению к Моржову (а Моржов был в этом уверен, потому и припёрся), Юлька должна сделать хоть шаг навстречу. Но в кабак она не хочет, на набережную ей нельзя, дома ремонт…

Мерцоид Юльки схлопнулся, как шарик. Юлька приняла решение. Точнее, как обычно, струсила.

– Тебе от меня всегда чего-то надо, – сказала она и тотчас сообразила, что повторяется. – Ты меня используешь. Ты всегда меня использовал.

– Как же так, если ты мне ещё ни разу не отдалась? – на всякий случай справедливо напомнил Моржов.

– Ну и что. Вот так.

Похоже, это был уже вопрос веры.

– Ещё не известно, Юлька, кто кого использует, – сварливо сказал Моржов. – Да, я хотел тебя использовать, но тогда – давно – это ты меня поимела, а не я тебя. Ты самоутверждалась за мой счёт. Ладно, я простил.

Моржов врал – ни хрена он не простил. Хотя и не злился.

– Я? Самоутверждалась? – картинно изумилась Юлька.

Конечно, как она могла самоутверждаться? Зачем ей это? Она же и так была вся в белом и ростом до облаков. Факт самоутверждения Юлька никогда бы не признала, потому что он означал наличие в ней какой-то неполноценности. Ума, например.

– Да я как дура ждала, когда ты решишься! А ты смалодушничал, нахамил, а потом убежал!

– Нет, родная, – возразил Моржов. – Просто стоимость выделки превысила стоимость овчинки.

– Борька, что за торг? – обиделась Юлька.

– Да никакого торга… – отмахнулся Моржов и снова соврал: – Это я опять хамлю. Кому приятно, когда правду в глаза говорят?

Юлька вновь просияла, как при встрече. Видимо, стоимость этой победы для неё была выше, чем стоимость вечера любви.

– Вот так-то, – покровительственно сказала она Моржову.

Моржов глядел на Юльку и чувствовал, что для Юльки, как и для многих его женщин, бесплодная победа над ним почему-то всегда кажется выгоднее плодотворного поражения. Вот этот факт действительно говорил в пользу того, что не всё является торгом. Впрочем, возможно, женщины не имели представления о платёжеспособности Моржова… Но не вести же Юльку в банкомат. А Галери д’Кольж и капеллы Поццо и Бьянко никто не знает.

Моржов чувствовал, что угасает. Без перспективы вечерней любви Моржову становилось неинтересно. Нет, его хорошее отношение к Юльке сохранилось, а вот интрига отношений исчезла. К абстракционизму же Моржов был равнодушен.

– Я вообще-то заявился, чтобы поклянчить у тебя сертификаты, – блёкло сказал Моржов. Всё равно день померк.

Юлька обомлела.

– Какие сертификаты?

– Ну, на детей… Для посещения кружка. Я же сейчас в загородном лагере работаю. У меня детей не хватает. Если не сдам начальству сертификаты, меня с работы попрут. Вот, я подумал у тебя их поклянчить… Ты бы мне дала сколько сможешь, а я перед первым сентября тебе их вернул. Начальство ничего бы не узнало. Впрочем, чего я тебе это говорю? Ты же всё равно мне их не дашь – чтобы отомстить, доказать, что я тебя использую, значит – я сука.

Ещё надеясь на Юлькино хорошее отношение, Моржов провоцировал Юльку на выдачу сертификатов в знак несогласия с грубым термином «сука». Но Юлька не спровоцировалась.

– Правильно, не дам, – с готовностью сказала она. Мерцоида уже и не мнилось.

– А как же там коллеги разные, взаимовыручка… Или ты боишься, что эта афера вскроется?

– Не боюсь, – покачала головой Юлька, глядя Моржову в глаза. – Что я, не знаю, как у нас система работает?… Не боюсь. Просто я не люблю, когда меня используют. – Юлька ничуть не погнушалась плагиатом. – А ты хотел переспать со мной именно для этого?

– Не только. Но и для этого тоже.

– Какой же ты хам, Борька, – удовлетворённо сказала Юлька. – Низко же ты меня ценишь… С детьми в лагере как-нибудь сам разбирайся, а если скучно – лучше подкопи денег на девочку.

«За один только твой ремонт я могу пять девочек купить», – подумал Моржов и с чувством сказал:

– Слушай, я только хотел тебя поиметь, но не поимел. А ты меня хотела поиметь – и поимела. И тогда, и сейчас тоже. Ты ведь не даёшь мне сертификаты почему? Чтобы покарать за то, что я очень скверный. Разве это не значит – «поиметь»? Использовать меня, чтобы на моём примере мне же и продемонстрировать, насколько высоки твои идеалы. А вот я хотел тебя поиметь без идеалов, просто так: для сертификатов и для удовольствия. Юлька, я не собирался доказывать тебе, что я лучше; я говорю о том, что мы одинаковы.

– Не уговаривай меня, – отрезала Юлька. – Твои идеалы тут ни при чём. Мои тоже. Я не буду тебе помогать, потому что ты хотел меня использовать, вот и всё.

– Я плохой, – подвёл итог Моржов.

– Ты плохой, – согласилась Юлька.

– А ты хорошая.

– А я хорошая.

– Ладно, тогда я пошёл, – вздохнул Моржов. Чичинье провалилось. Он встал, задвинул свой стул под стол и направился к дверям. Но в дверях оглянулся. Ему стало жаль Юльку. Ладно там – «не дала», сертификаты эти… Дура, чего с неё взять. У него есть и другие любовницы в школах – зря ли он жил в общаге педтехникума?… На худой конец, остаётся вариант со взяткой… Дело не в провале чичинья. Дело в том, что вот эта строптивая бабёшка чудесным июньским вечером останется одна – без ресторана, без смеха и вина, без заката над Пряжским прудом, без ласки в темноте. Моржов не чувствовал удовлетворения от того, что Юлька будет наказана за кособокость ума.

– Хочешь, я рабочих найму, чтобы тебе ремонт сделали? – спросил он от дверей. – Просто так. Без постели, без сертификатов.

Вообще-то у Юльки это был последний шанс на Моржова.

Юлька сидела за директорским столом и, глядя в зеркальце, пудрила лицо. Она имела вид боксёра, который приводит свою физиономию в порядок после победы по очкам.

Моржов сразу понял, что всё зря. Юлька отказалась от вечера, отказалась дать сертификаты – выходит, ей нужно отказываться и от его помощи в ремонте. Иначе победа будет дискредитирована. «Не давать» для Юльки стало гарантией своей правоты. И теперь она ничего и ни за что не отдала бы Моржову и сама бы не отдалась, даже если бы Моржов подарил ей Эйфелеву башню.