Боярин (СИ) - Галкин Роман - Страница 16

И тут нам под ноги кубарем подкатился тот гвардеец, которого я подзывал. Руками, сквозь пальцы которых текла кровь, он зажимал живот и громко орал что-то нечленораздельное.

Федор с Алексашкой шагнули вперед навстречу здоровенному детине, прущему на нас с окровавленным клинком в руках. Боярин скрестил с амбалом сабли, а Князев денщик, зайдя чуть сбоку, рубанул вражину по сжимающей клинок кисти. Я еще пялился на падающую человеческую конечность, а Федор уже снес ему голову.

И такая мясорубка творилась повсюду. Не у дел были только мы с князем, тщательно опекаемые боярами и гвардейцами. Вернее, опекали они лишь Петра Александровича, а я пристроился к нему, как говорится, на халяву.

Мелькнула мысль — не грохнуться ли в обморок? Я все ж цивилизованный человек из двадцать первого века, и вид пошинкованых человеческих тел должен вызывать у меня именно такую реакцию. Однако сомнительно, что обморок спасет мне жизнь.

Не знаю, как так получилось, но вдруг обнаруживаю, что прячусь за спиной князя, который уже рубится с одним из налетчиков. Федор и Алексашка тоже заняты делом. У Меньшикова сочится кровью порез на левой скуле.

Сзади скрипнули сани. Оборачиваюсь и вижу заскочившего на них с той стороны мужика в сером кафтане, таком же, как на других нападавших. Поставив ногу на край, он приготовился уже спрыгнуть, но тут я (сам не знаю, как это получилось) рубанул его саблей по носку сапога. Почувствовав, как клинок прорубил кожу сапога и хрустнул о косточки пальцев, усиливаю на него давление и протягиваю на себя, будто отрезая колбасу.

— А-а, курва! — раздалось над моей головой, и враг опрокинулся в сани.

Тупо смотрю на испачканную в крови саблю. Но поверженный уже снова поднимается, занеся над головой свое оружие. Делаю выпад ему в пах. Однако, похоже, взял слишком низко — кафтан и шаровары помешали. Переворачиваю саблю острием вверх и снова режущим движением, чувствуя, как отточенная сталь разрезает ткань и плоть, оттягиваю на себя.

— А-а, курва! — снова орет новоявленный одноногий евнух (поляк либо, или бандера какой) и во второй раз опрокидывается в сани.

Не ко времени вспоминаются слова песни из старинного фильма: «Вжик-вжик-вжик. Кто на новенького?» Только для того, что я сейчас проделал, больше подходит не «вжик», а «ш-шик» — именно такой режущий звук издавало лезвие сабли, когда я пилил им различные конечности этого бедолаги. Если останусь живым, когда эта мясорубка закончится, то все же, наверное, грохнусь в обморок.

А пока, может, помочь кому-нибудь? Например, князю. А как? Поднимаю из-под ног оброненную кем-то меховую шапку и бросаю в лицо княжеского соперника. Тот испуганно шарахается, и тут бы Светлейшему его и прикончить, но тот сам шуганулся пролетевшей у него из-за уха шапки и дернулся в сторону.

— Вали его на бок! Ломай ему хобот! — с диким криком кидаюсь на врага вперед князя и бью его саблей по правому запястью. Однако удар получается какой-то тупой, и кисть, вопреки моим ожиданиям, остается на месте. Правда сабля из нее выпадает — все-таки косточки под моим клинком хрустнули. Ма-ать его вражины! Так вот почему так неудобно лежит в руке рукоять. Я, оказывается, держу оружие острием вверх.

Вш-ших — добивает обезоруженного противника Петр Александрович.

К нам подтягиваются еще несколько гвардейцев и оттесняют на обочину подступивших вплотную врагов.

Освободившийся Алексашка запрыгивает в сани и выбрасывает оттуда свернувшегося калачиком, стонущего евнуха.

— На санях не проехать! — орет Федор. — Только верхом.

Дорога действительно завалена трупами как людей, так и лошадей, между которыми гвардейцы продолжают отбиваться от нападающих.

— Верхом тоже не уйти, — оценив обстановку, говорит князь. — Надо прорываться лесом. Кто уцелеет, пусть возвращается в Оскол. Федор, оповести оставшихся, чтобы уходили немедля. Ибо как только эти зарядят ружья, так постреляют всех, кого еще не посекли.

Федор кивнул и ринулся куда-то в гущу схватки.

— Держись подле, Дмитрий Станиславович, — как-то даже задорно подмигнул мне Светлейший и, подняв вверх клинок, направился к обочине.

— Петр Лександрыч, а как же это… — не договорив, Алексашка кинулся к карете, попутно помог одному из гвардейцев одолеть противника, нырнул внутрь и сразу появился обратно с небольшим бочонком подмышкой.

В окружении солдат мы стали понемногу углубляться в лес. Находясь за спинами дерущихся, я чувствовал себя каким-то обделенным. Даже князю время от времени приходится вступать в схватки. А я, куда не ткнусь, всюду спины в синих шинелях, или, как их здесь называют, кафтанах. Споткнувшись о чей-то труп, падаю на четвереньки, чуть не ткнув саблей в спину Меньшикова. Машинально хватаю за ствол подвернувшееся под руку, валяющееся на снегу ружье. Пожалуй, с эдакой дубинкой мне сподручнее будет. А то с саблей я как-то не очень. Правда, бросать ее тоже жалко. Ну да подниму другую, если понадобится. Их тут вон сколько валяется — рядом с каждым трупом или раненым.

Берусь за ствол двумя руками и подняв ружье прикладом вверх, встаю в позу бейсболиста из американских фильмов, приготовившегося отразить мяч. Однако никто на меня нападать не собирается.

Меж тем схватка уже углубилась в подлесок и разделилась на отдельные поединки, ибо густые кусты не позволяют держаться кучно.

— Дмитрий! — орет Алексашка и кидается мне за спину, принимая на свой клинок занесенную надо мной саблю. Шустрый вражина пинает моего спасителя в живот и тот падает на спину, взмахнув руками и выронив бочонок. Что ж там такого в этом бочонке? Коньяк либо?

С оттяжкой бью импровизированной дубинкой по нападавшему. Но тот приседает, пропуская приклад над головой, и пытается дотянуться до меня саблей снизу. Шустрый гад. Перехватываюсь за ствол обратным хватом и начинаю крутить перед собой восьмерку. М-да, все-таки ружье — это не бейсбольная бита. Чтобы эффектно раскрутить такую «лопасть» необходимо силенок поболее, чем у меня. Но, тем не менее, действие на врага произвело впечатление. Он пару раз нерешительно сунул саблю в мою сторону, однако та всякий раз отлетала, отбитая прикладом. Воодушевленный таким моментом, делаю шаг вперед, стараясь усилить скорость вращения, и цепляюсь ружьем за толстую ветку, в ответ осыпавшую меня снегом. Тут бы мне и конец, не споткнись о низкий куст, отступивший под моим напором противник. Упав на спину, он тут же перевернулся на четвереньки и начал было подниматься. Поняв, что пришло время использовать ружье по назначению, бью со всей силы прикладом ему по загривку. Клиент готов.

Так, а что творится вокруг? А вокруг меж кустов видны лишь серые кафтаны. Шум схватки углубился гораздо дальше в лес. Это что ж, я один остался, что ли? Где Алексашка с князем?

Забираю саблю поверженного, ибо в этих зарослях ружьем особо не помашешь, и начинаю спешно продираться вглубь, на звуки звенящих друг о друга клинков и яростные крики. Стараюсь держаться дальше от мелькающих за кустами людей в сером… Среди густых зарослей молодой поросли все чаще натыкаюсь на стволы крупных деревьев. Вот за тем деревом с раздвоенным стволом мелькают дерущиеся фигуры. Спешу туда в надежде присоединиться к своим и выскакиваю прямо за спину серому. Перед ним один из братьев Соболевых. Встречаюсь с боярином взглядом. Он смотрит на меня будто бы с каким-то непониманием, словно спрашивая, мол, как же это так могло случиться? Из его открытого рта вырываются кровавые пузыри, руки безвольно опущены, ноги медленно подгибаются. Серый с хриплым гыканьем вскидывает руку с саблей, намереваясь добить боярина. Снова отбрасываю саблю и бью врага по голове используемым как дубина ружьем. Острие его клинка все же успевает врезаться в шею Соболева до того, как приклад обрушивается на голову врага. Приклад, вероятно, выработав свой ресурс, разлетается, оставив в моих руках только ствол. Трубка довольно увесистая, жаль короткая — против сабли не помашешь. Отбрасываю и в очередной раз поднимаю саблю.

Передо мной небольшая поляна, заваленная трупами. Пятерых врагов отправили на тот свет братья-бояре, прежде чем погибли сами. Еще этой ночью они так мирно храпели, ночую в одной со мной комнате. Так я и не научился различать кто Михаил, а кто Никита.