Дорога в Сарантий - Кей Гай Гэвриел - Страница 23

Криспин смотрел на него, обхватив чашку ладонями. Взгляд его переместился на украшенного драгоценными камнями сокола, вцепившегося в спинку кресла алхимика.

– А они? – спросил он, игнорируя замечания в свой адрес.

– Ну… В этом вся суть алхимии, не так ли? Превращать одно вещество в другое, доказывать определенные вещи о природе мира. Свинец в золото. Мертвых в живых. Я научился заставлять неодушевленную материю думать и говорить и сохранять душу. – Он произнес это так, словно рассказывал, как он научился заваривать мятный чай, который они сейчас пили.

Криспин обвел взглядом птиц, находящихся в комнате.

– А почему птицы? – задал он первый из десятка вопросов, пришедших в голову. «Мертвых в живых».

Зотик опустил взгляд, на его лице снова появилась особенная, обращенная к самому себе улыбка. Через несколько мгновений он ответил:

– Я когда-то и сам хотел плыть в Сарантий. У меня были честолюбивые планы, я хотел увидеть императора, хотел, чтобы он одарил меня богатством, женщинами и мирской славой. Апий через некоторое время после того, как занял Золотой Трон, завел моду на механических животных. Рычащие львы в тронном зале. Медведи, встающие на задние лапы. И птицы. Он хотел всюду посадить птиц. Поющие птицы были во всех его дворцах. Искусные механики со всего мира присылали ему свои лучшие изделия: стоило их завести, и они фальшиво пели хвалебную песнь Джаду или непристойные народные песенки, снова и снова, пока слушателям не начинало хотеться грохнуть их об стену и посмотреть, как разлетаются маленькие колесики. Ты их слышал? Иногда они были очень красивыми на вид. И пение их могло показаться приятным – сначала.

Криспин кивнул. Они с Мартинианом отделывали дом одного сенатора в Родиасе.

– Я решил, – продолжал Зотик, – что могу сделать нечто лучшее. Гораздо лучшее. Создать птиц, которые сами владеют даром речи. И умеют мыслить. И что эти птицы, плоды долгих исследований, труда и… опасной игры, добудут мне славу в этом мире.

– Что же случилось?

– Ты не помнишь? Нет, ты не можешь помнить. Апий, под влиянием восточного патриарха, начал выкалывать глаза алхимикам и хиромантам, даже простым астрологам. Это продолжалось какое-то время. Священники бога солнца всегда опасались любых других дорог к могуществу или к пониманию мира. Стало очевидно, что явиться в Город с птицами, у которых есть души и которые высказывают собственное мнение, – означает рисковать быть ослепленным, если не казненным. – Голос его звучал уныло.

– Поэтому ты остался здесь?

– Остался. После… нескольких долгих путешествий. Чаще всего я путешествовал осенью. Это время года даже сейчас вызывает во мне беспокойство. И все же, я во время этих путешествий узнал, как сделать то, что я хочу. Как видишь. Я так и не попал в Сарантий. О чем не очень теперь жалею. Я уже слишком стар.

Криспин, слушая слова алхимика, понял еще кое-что. «Священники бога солнца».

– Ты не джадит, нет?

Зотик улыбнулся и покачал головой.

– Странно, – сухо произнес Криспин, – ты совсем не похож на киндата.

Зотик рассмеялся. Тот же звук донесся снова со стороны очага. Наверняка это полено.

– Мне говорили, что похож, – сказал он. – Но нет, зачем менять одно заблуждение на другое?

Криспин кивнул. Не стоит удивляться, принимая во внимание все остальное.

– Язычник?

– Я почитаю древних богов. И их философов. И вместе с ними верю, что ошибочно пытаться ограничить бесконечный круг божеств одним – или даже двумя-тремя – образами, какими бы могущественными они ни выглядели на куполе или на диске.

Криспин сел на табурет напротив хозяина. Он сделал еще глоток из чашки. Язычники не так уж редко встречаются в Батиаре среди антов, что может объяснить, почему Зотик остался жить в безопасности в этой сельской местности. Но все же их беседа отличалась необычайной откровенностью.

– Могу себе представить, – сказал он, – что учителя джадитов – или киндатов, хотя я мало о них знаю, – просто сказали бы, что все виды божественности могут быть сосредоточены в одном боге, если он достаточно могуч.

– Так бы они и сказали, – спокойно согласился Зотик. – Или в двух, для истинных почитателей Геладикоса, или в трех, например, в двух лунах и солнце киндатов. Все они ошибаются, на мой взгляд, но именно так они бы и сказали. Мы собираемся обсуждать природу божественного, Кай Криспин? В таком случае нам понадобится нечто получше мятного отвара.

Криспин чуть не рассмеялся.

– И больше времени. Я отправляюсь через два дня, и у меня еще много дел.

– Конечно. И философские рассуждения старика едва ли сейчас тебя заинтересуют, если вообще заинтересуют. Я сделал пометки на твоей карте, отметил те постоялые дворы, которые считаю приемлемыми, и те, которых надо особенно остерегаться. В последний раз я путешествовал двадцать лет назад, но у меня есть свои источники. Позволь также назвать тебе два имени в Городе. Обоим можно доверять, как я полагаю, но доверять не все, что ты знаешь или делаешь.

Выражение его лица было открытым. Криспин подумал о юной царице в освещенной свечами комнате. Интересно… Он ничего не сказал. Зотик подошел к столу, взял кусок пергамента и что-то написал на нем. Сложил его вдвое и вручил Криспину.

– Будь осторожен в последний день этого месяца и в первый день следующего. Было бы разумно не трогаться в путь в эти дни, если сможешь остановиться в имперской гостинице. Саврадия… будет… не такой, как всегда. Криспин вопросительно посмотрел на него.

– День Мертвых. Неразумно для чужаков в такое время передвигаться по этой провинции. Когда окажешься в Тракезии, будешь в большей безопасности. Пока не доберешься до самого Города и не придется объяснять, почему ты не Мартиниан. Это должно быть забавно.

– О, очень, – отозвался Криспин. Он избегал об этом думать. Времени достаточно. По суше путешествие будет долгим. Он развернул листок и прочел имена.

– Первое имя – это лекарь, – сказал Зотик. – Всегда полезен. Второе имя моей дочери.

– Чье? – Криспин заморгал.

– Дочери. Семя моих чресел. Отпрыск женского пола. – Зотик рассмеялся. – Один из отпрысков. Я тебе говорил: я в молодости много путешествовал.

Со двора донесся лай собак. Из глубины дома появился сгорбленный слуга с вытянутой физиономией, неторопливо прошел к двери и вышел наружу. Приказал собакам замолчать. Снаружи раздались голоса. Через секунду он снова появился, неся два глиняных горшка.

– Пришел Силавин, хозяин. Он говорит, его свинья выздоровела. Он принес мед. Обещал еще ветчины.

– Прекрасно! – воскликнул Зотик. – Убери мед в погреб.

– У нас там тридцать горшков, хозяин, – мрачно произнес слуга.

– Тридцать? Так много? Вот это да. Ну… наш друг отнесет два горшка Кариесе и Мартиниану.

– Все равно, останется еще двадцать шесть, – сообщил мрачный слуга.

– По крайней мере, – согласился Зотик. – У нас будет сладкая зима. Очаг горит хорошо, Кловис, ты можешь идти.

Кловис исчез за внутренней дверью. Криспин успел заметить коридор и кухню в его конце, прежде чем дверь снова закрылась.

– Твоя дочь живет в Сарантии? – спросил он.

– Одна из дочерей. Да. Она проститутка.

Криспин снова замигал. Лицо Зотика стало кислым.

– Ну не совсем. Она танцовщица. Это почти одно и то же, если я разбираюсь в тамошнем театре. Я не совсем уверен. Никогда ее не видел. Она мне пишет, иногда. Она умеет писать.

Криспин еще раз взглянул на написанное имя. Ширин. Там стояло также название улицы. Он поднял глаза.

– Она тракезийка?

– Ее мать из Тракезии. Я путешествовал, как уже говорил. Некоторые из моих детей мне пишут.

– Некоторые?

– Многие равнодушны к своему бедному отцу, влачащему одинокую старость среди варваров.

Глаза его смеялись, тон был весьма далек от смысла слов. Криспин по привычке попытался удержаться от смеха, потом перестал сопротивляться.

– У вас было полно приключений в прошлом.

– Умеренное количество. По правде сказать, теперь меня больше волнуют мои исследования. Женщины слишком отвлекали от них. Сейчас я почти освободился от них, хвала всемогущим богам. Я полагаю, что теперь достиг правильного понимания некоторых философов, а это и есть приключение духа. Ты возьмешь с собой одну из этих птиц? В подарок от меня.