Призраки прошлого (ЛП) - Дархауэр Дж. М. - Страница 82

— Ох, мужик, — Джек оглядывается на Клиффа. — Я твой водитель для побега?

— Что-то подобное, — подтверждаю. — Ты когда-нибудь играл в Grand Theft Auto?

— Каждый гребаный день, мужик.

— Хорошо, — отвечаю, продолжая идти, несмотря на то, что Клифф пытается нас догнать. — Если ты доставишь меня в место назначения, для тебя будет отличное вознаграждение.

Глаза Джека загораются, когда он вытаскивает ключи из кармана:

— Миссия принята.

Вокруг съемочной площадки собралась толпа, они пронюхали наше место нахождения и день съемок. Осматриваю территорию, ища путь обойти людей.

— Где ты припарковался? — спрашиваю, надеясь, что где угодно, но не на другой стороне улицы.

— На другой стороне улицы, — говорит.

Бл*дь.

Мне нужно пройти через толпу.

— Уверен, что, эм… не хочешь переодеться? — спрашивает Джек, смотря на меня сконфужено.

— Нет времени.

Толпа замечает меня и начинает сходить с ума, из-за чего Клифф кричит громче, чтобы привлечь мое внимание, но я не останавливаюсь. Миную съемочную площадку, металлический турникет и перехожу дорогу, пока охранники пытаются сдержать толпу, но у них плохо получается. Поэтому мы с Джеком бежим, и я следую за ним к старому универсалу с облупившейся краской.

— Ты это водишь?

— Не все растут с трастовым фондом, — отвечает, хлопая рукой по ржавому капоту. — Это мое наследство.

— Я тебя не осуждаю, — говорю, останавливаясь перед машиной. — Просто эта машина больше подойдет домохозяйке из пригорода семидесятых годов.

— Звучит как осуждение, придурок.

Открываю пассажирскую дверь, чтоб забраться внутрь, когда рядом возникает Клифф, слегка задыхаясь, из-за пробежки.

— Куда ты собрался, Джонни? Ты уезжаешь?

— Я говорил, что мне нужно быть в другом месте.

— Это смехотворно, — говорит он со злостью в голосе. — Тебе нужно расставить приоритеты.

— Чертовски хорошая идея, — соглашаюсь. — Учитывая, что это мое заявление.

— Заявление?

— Я беру перерыв, — заявляю. — От тебя. От съемок. От всего этого.

— Ты совершаешь огромную ошибку.

— Ты так считаешь? — говорю, смотря ему прямо в лицо. — Потому что думаю, что я совершил ошибку, доверившись тебе.

Сажусь в машину и хлопаю дверью, оставляя злого Клиффа на тротуаре.

Джек заводит двигатель, смотря на меня.

— Так куда? На биржу труда?

— Домой, — отвечаю. — И мне нужно добраться туда как можно быстрее, потому что кое-кто меня ждет, и я не хочу ее разочаровать.

Время прощаться

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Единственные часы в небольшой квартирке отсвечивают голубым на старой микроволновке. Числа нечеткие и часто отстают, как будто иногда забывают продолжать отсчет.

Когда я ухожу, на них 6:07. (Да, я. Эта часть истории вся моя. Нет смысла отрицать). Не уверена, сколько на самом деле время, но прошло около двенадцати часов с тех пор, как ты сказал эти грубые слова. Мне потребовалось полдня, чтобы собрать волю в кулак и уйти, зная, что пути назад не будет. Большую часть этого времени я пялилась на дверь, ожидая, что она откроется, ты войдешь и скажешь, что не имел это в виду.

Отрываю кусок бумаги с последнего листа моего блокнота и смотрю на чистые линии, которые должны были содержать еще больше нашей истории.

Прощай.

Единственное, что я пишу. Есть много чего, что хочу написать, но оставляю эти слова глубоко в себе. Кладу записку на кухонный стол рядом с микроволновкой. Беру несколько вещей, засовываю одежду и кое-что из воспоминаний в свой рюкзак, прежде чем иду на железнодорожный вокзал. Мне нужно время подумать.

Через три дня прибываю в Нью-Йорк. Я больше не та влюбленная семнадцатилетняя девушка, которая сбежала со своим парнем годы назад. Я двадцатиоднолетняя женщина с разбитым сердцем, та, которая не знает, что является ее домом.

Таксист высаживает меня у тротуара перед двухэтажным белым домом в Беннетт-Ландинг. Отдаю ему последние пенни из своего кармана. Меня тошнит, и я измучена, очень сильно хочется плакать, но слезы не льются.

Идет снег, и мир снаружи кажется ледяным. Мой пиджак тонкий, я дрожу, ведь в Калифорнии все еще светит солнце.

Как только такси уезжает, открывается входная дверь дома и на крыльцо выходит мой отец, молча стоит и смотрит на меня. Он не удивлен. Знал, что я приеду.

― Кеннеди, это ты? ― Моя мать выбегает из дома, чтобы обнять меня. ― Не могу поверить, что ты здесь!

Из-за ее радости я испытываю головокружение. Ее пальто закрывает мне вид.

Она тянет меня в дом, мимо отца, который все еще ничего не делает и не говорит, но все в его взгляде. Мама хочет поболтать. Я просто хочу перестать испытывать ощущение, будто сейчас потеряю сознание.

― Можно мне где-нибудь полежать?

― Конечно, милая, ― отвечает мама. ― Ты знаешь, где твоя комната.

Моя комната осталась в таком же состоянии с момента моего отъезда. Ничего не изменилось, за исключением того, что на кровати свежее постельное белье. Они ждали меня, и не из-за предчувствия, что я когда-нибудь объявляюсь. Кто-то их предупредил.

Забираюсь под одеяло и, накрываясь им с головой, снова пытаюсь найти хоть какое-то тепло. Не хочу думать о том, кем может быть этот «кто-то».

Проходит три дня. Я не совершаю лишних движений. Меня тошнит, чувствую слабость, а мама продолжает проверять меня, принося воду и заставляя есть крекеры, или просто гладит меня по волосам и говорит, что все будет хорошо ― делает все, что должна делать мать для своего ребенка. И я люблю ее, и знаю, что все это она делает из-за любви ко мне, но я хочу закричать на нее, потому что как можно любить кого-то настолько безоговорочно? Как она может смотреть на меня и улыбаться, и быть такой счастливой, что я вернулась, что я существую, когда у нее есть множество причин злиться из-за тех проблем, что я создала? Все ее бессонные ночи, стресс и беспокойство...

― Какой у тебя срок? ― спрашивает мама на третью ночь, когда находит меня, свернувшуюся на полу ванной. Ее голос нежный, когда она садится рядом.

Я просто пялюсь на нее.

Она нежно улыбается.

― Мама всегда понимает.

― Я не уверена.

― Хочешь об этом поговорить?

Открываю рот, чтобы сказать нет, потому что разговоры ― это последнее, чего мне хочется. Но отрицание умирает на моих губах и выходит всхлипом, а дальше не могу остановить истерику. Мама притягивает меня и кладет голову к себе на колени. Слова просачиваются из меня вместе со слезами, все страхи и ссоры, ложь и нарушенные обещания, негодование, которое росло, когда Джонатан был подхвачен ураганом и оставил меня позади, сражаться со штормом.

― Он звонил сюда, ― рассказывает мама. ― Пьяный. Твой отец ответил на первый звонок. Джонатан хотел узнать, слышали ли мы что-то от тебя. Сказал, что пришел домой, а ты ушла, поэтому решил, что ты можешь быть здесь. И он продолжал звонить, но твой отец не отвечал до сегодняшнего дня, когда сказал Джонатану, знает ли он, как для него будет лучше. Тот перестал звонить.

― Извини, ― шепчу.

― Тебе не за что извиняться, ― уверяет. ― Я знаю, каково это. Твой отец самый лучший мужчина из всех, кого я знаю, но он ужасно пил. Алкоголь меняет людей, и нет никакого оправдания, но все же есть надежда. Они могут исправиться, но ты не можешь их изменить. Человек должен сам этого захотеть.

― Он не хочет.

― Может, нет, ― продолжает мама. ― Или, может, еще нет, твоему отцу понадобилось какое-то время. Но что бы он ни делал, я знала, что должна заботиться о себе… и о своем ребенке. И у меня нет никаких сомнений, что ты будешь делать то же самое, потому что ты моя дочь.

Услышав это, чувствую себя лучше. Не полностью, конечно, потому что будущее пугает, а мое сердце все еще разбито, и парень, которого я полюбила, исчез, но этого достаточно, чтобы собраться с силами и продолжать жить.