Призраки прошлого (ЛП) - Дархауэр Дж. М. - Страница 70

Она смотрит на меня и с дрожью выдыхает, прежде чем наклоняюсь для поцелуя.

— Я имел это в виду, — шепчу у ее губ, пока руками брожу по ее телу, избавляясь от надоедливой одежды.

— Ты сказал много ужасных слов, — она напоминает мне.

— Это были разговоры под кокаином, — говорю, целуя ее, когда Кеннеди наклоняет голову. — И также под виски.

— Расскажи кому-то, кого, бл*дь, это волнует.

Голос Кеннеди тихий, спокойный, но есть слово «бл*дь». Отстраняясь, смотрю на нее.

— Твои последние слова, сказанные мне.

— В день, когда ты ушла?

Она кивает.

— Ты был трезв, произнося их.

Расскажи кому-то, кого, бл*дь, это волнует.

Если вот так наша история закончилась для нее, я умирал, как хотел узнать, что написано на последних страницах ее блокнота.

Пытаюсь сесть, но Кеннеди обнимает меня.

— О, нет, я так не думаю. Ты закончишь то, что начал, мистер Большая шишка.

Она страстно целует меня, и я моментально сдаюсь, толкаясь меж ее бедер. Одним толчком скольжу в нее, и черт побери, если не чувствую себя как будто дома, поэтому я снова и снова показываю Кеннеди, что не имел в виду то сказанное дерьмо.

Фатальная ошибка драматического героя

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Мечты не всегда остаются просто мечтами. Иногда они превращаются в кошмары, те, в которых ты громко кричишь, но тебя никто не слышит. Не хотят слышать. Отстраняются от тебя.

Впервые ты пробуешь кокс в клубе в Лос-Анджелесе. Подарок от модели Марксон, Серены Марксон, на твой двадцать первый день рождения. Клиффорд устраивает вечеринку в твою честь и приглашает людей из Голливуда, но твоя любимая женщина остается дома. Клиффорд говорит, что она еще не достаточно взрослая, чтобы пойти. В это место пускают только с двадцати одного. Поэтому ты говоришь ей, что не будет ничего особенного, просто неформальное общение. Часть твоей деятельности связана с общением. Это просто «работа».

Но на фото в таблоидах не кажется, что ты «работаешь», не тогда, когда большинство из вас вдыхают порошок со стола. Здесь все окружение Клиффорда. Девушки крутятся вокруг вас. Но некоторым из них нет двадцати одного. Некоторые едва достигли восемнадцати.

Ты извиняешься, убеждаешь, что это была ошибка. Просишь второй шанс. Но ты делаешь это только после того, как все становится очевидным. И когда начинаешь сниматься в своем втором фильме — еще одна подростковая комедия, где у тебя ведущая роль на это раз — мир немного меняет свое отношение к тебе. Твой первый фильм еще не вышел, но уже ходят слухи. Поговаривают, что новый протеже Кэлдвелла может быть кем-то особенным. Ты так сильно стараешься. Скоро начнется промо-компания, и тебе нужно набраться сил.

Вот, что ты говоришь себе. Никакого вреда от небольшого кайфа. И ты веришь в это, чувствуешь себя хорошо. Чувствуешь себя так, будто мир принадлежит тебе. Приходишь домой этим вечером, и голубые искорки исчезли из глаз. Девушка смотрит на тот беспорядок, которым ты стал, и медленно начинает чувствовать пустоту, но ты улыбаешься и говоришь ей, что все в порядке. Она задается вопросом, откуда все это, и как она могла в такое вляпаться, потому что ты не с ней. Ты исчез.

Когда она говорит тебе о переживаниях, ты признаешься ей в любви. Уверяешь, что прекратишь, но, боже, если бы она только могла это почувствовать.

Поэтому ты соблазняешь ее. Доставляешь удовольствие. Когда скользишь в нее, когда занимаешься с ней любовью, она действительно верит, что может взять на себя этот безумный мир вокруг тебя.

Но любовь настолько же сильная, как люди, ее подпитывающие. А ты? Ты Супермен, думающий, что криптонит делает тебя невидимым.

А женщина, которую ты любишь… Она не может продолжать притворяться, что все это норма. Она не может продолжать писать, будто где-то по пути сюжетная линия изменила саму себя. Она не может продолжать вести себя так, будто это не ее история.

Ты держишь опасный курс, Джонатан. Мчишься к чему-то, что никто из вас не может увидеть в темноте, но что бы это ни было, оно причинит боль. Думаешь, что у тебя все под контролем, но ты в свободном падении, и не слышишь, когда я кричу тебе остановиться.

Когда я пишу это, нас разделяет две с половиной тысячи миль. Ты в Нью-Йорке, так близко к дому... или где дом должен быть. Работаешь над еще одним фильмом. В ЛА еще темно, но солнце взойдет там, где ты сейчас, ознаменовывая начало еще одного дня. Вчера была наша третья Мечтовщина. Я провела ее здесь без тебя.

Это был плохой год. Невозможно приукрасить, нет приятных слов, которыми я могла бы превратить его во что-то милое, не сейчас, когда мне так горько. Ты гусеница, которая вошла в кокон и появилась прекрасная бабочка, а я напоминание, что бабочки не летают рядом долго, всего лишь несколько недель, прежде чем исчезают.

Я не собираюсь тратить время на подробное описание. Я бы хотела так много изменить, чтобы это соответствовало моей версии тебя, будучи которой ты вошел на урок Американской политики четыре года назад и украл мое сердце, но этого парня здесь больше нет. Куда он пропал? Он забрал мое сердце с собой, но мне нужно вернуть его. Мне нужно вернуть его из-за того, что грядет, так я могу попытаться защитить свое сердце, и так оно не разобьется, когда новая версия тебя достигнет дна.

Потому что это происходит, Джонатан. Твоя мечта становится моим кошмаром, и я умоляю тебя позволить мне проснуться.

Ты не знаешь, но женщина, которую ты любишь… Та, из-за которой ты оставался в штате Нью-Йорк, когда она еще была просто девчонкой, хотя ты страдал, хотел уехать, но остался из-за любви… Прямо сейчас эта женщина делает то же самое ради тебя.

25 глава

Кеннеди

— Сделай глубокий вдох. Говори громко и четко. Если что-то забудешь, импровизируй. Поняла?

— Поняла! — объявляет Мэдди, перепрыгивая с ноги на ногу и улыбаясь своему отцу, который сидит перед ней на полу гостиной. Они решили «пробежаться по репликам», как называет это Джонатан. Мэдди одета как Бризо, по ее словам, если она актриса, то должна быть в костюме.

— Хорошо, — говорит Джонатан, глядя на небольшую стопку бумаг в своих руках и прочищая горло, когда читает:

— Погода...

— Подожди! — кричит Мэдди, прикрыв бумаги руками. — Я еще не готова.

— Я думал, что ты сказала, что готова.

— Была, но... — она замолкает, хмурясь. — Что такой «импровизируй»?

Джонатан смеется.

— Это означает — придумай что-то. Скажи что-нибудь. Тебе не понравится неловкая тишина.

— Ох, хорошо, — Мэдди убирает руки. — Поняла!

— Эм, ты уверен, что именно это ты хочешь предложить? — спрашиваю, сидя на диване и переключая каналы. Телевизор включен, но громкость убавлена. — Не думаю, что это лучший совет.

Джонатан смотрит на меня.

— Эй, кто здесь актер — я или ты?

— Я, — восклицает Мэдди, тыкая в себя пальцем.

— Просто хочу сказать, что импровизация может быть слишком продвинутой для этой ситуации.

— Все хорошо, мамочка, — убеждает Мэдди, обхватывая лицо Джонатана и сжимая его щеки, когда вынуждает его посмотреть на нее. — Сейчас я готова, но не читай эту часть. Давай мою.

Джонатан листает страницы вперед.

— Будучи красивым, пушистым облаком я начинаю чувствовать себя таким тяжелым и холодным. Брр. О, нет! Думаю, что из меня пойдет снег!

Пытаюсь не засмеяться, когда он говорит эту строчку.

— Привет, ребята! — произносит громко Мэдди. — У чего есть шесть рук, и оно не похоже ни на что в мире?

— Снежинка, — отвечает Джонатан.

— Это я! — Мэдисон разводит руки в стороны и кружится. Это не по сценарию. Импровизация. — Я падаю, и падаю, и падаю. Куда я собираюсь?

— Вниз, — говорит Джонатан. — На землю.

Мэдисон запинается о свои собственные ноги, пока кружится, и падает, хихикая, но Джонатан ловит ее, усаживая к себе на колени.