Суер - Коваль Юрий Иосифович - Страница 30

- А потом чего делаете?

- В ведра складываем.

- В какие еще ведра?

- В эмалированные. С крышкой.

- А не в альбомы?

- В какие альбомы?

- Вот хрен морской, - плюнул Пахомыч. - Ты ведь сам орал: "Гербарий! Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо!

- Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра.

- Ну вот, нэп, - вздохнул старпом, вытирая плот собла *. - Изволите видеть... добороздились... гербарий хренов...

.......................................................................

........Демонкратии..........

.......................................................................

Солить мы их не стали, а просто нанизали на суровые нитки и развесили между мачтами сушить.

Они долго болтались под соленым морским солнцем, хорошо провялились, и мы любили, бывало, выпить портеру и закусить вяленым гербом *** ***.

Глава LI. Порыв гнева

Остров, на котором ничего не было, мы заметили издалека и не хотели его попусту открывать.

- А чего его зря открывать? - ворчал Пахо-мыч. - На нем ни черта нету. Только пустые хлопоты: спускай шлюпку, суши весла, кидай якорь, рисуй остров, потом все обратно поднимай на борт. Ей-богу, кэп, открытие этого острова - чистая формальность. Просто так, для числа, для количества, для галочки.

- Для какой еще галочки? - спросил Суер.

- Ну это, чтоб галочку в ведомости поставить, мол, открыли еще один остров.

- В какой еще ведомости? - спросил капитан.

- Извините, кэп, ну это в той, по какой деньги получают.

- Какие еще деньги? - свирепея, спрашивал сэр Суер-Выер.

- Рубли, сэр, - ответил, оробев, старпом. Он как-то не ожидал, что его невинные размышления насчет галочки могут вызвать такой гнев капитана.

Я-то давно уж предчувствовал, как медленно и неотвратимо где-то зреет гнев.

Как змееныш

в яйце раскаленного песка, как зародыш грозы

в далекой туче, как клубень картошки,

как свекл,

как жень-шень,

как образ

в бредовом мозгу поэта, совсем неподалеку от нас созревал гнев.

В ком-то, в одном из нас, но в ком именно, я не мог понять, хотя и сам чувствовал некие струны гнева, готовые вот-вот во мне лопнуть.

- Рубли, сэр, рубли...

- Какие еще рубли? - ревел Суер.

Старпом совершенно растерялся, он мыкался и что-то мычал, но никак не мог разъяснить, какие по ведомости получаются рубли.

Уважаемый же наш и любимый всеми сэр расходился все сильнее и сильнее, по лицу его шли багровые пятна и великие круги гнева.

- Рубли! - хрипел он и не мог расслабить сведенные гневом мыщцы.

Очередной приступ гнева потряс его, спазм гнева охватил его, конвульсии гнева довели до судорог гнева, до пароксизма и даже оргазма гнева.

- Рубли! Для галочки! Старпому! Немедленно! Прямо сюда! На палубу!

Мы выволокли из трюма сундук с рублями, сунули старпому ведомость.

- Ставьте галочку, старпом! Ставьте! Мы с вами в расчете! Вы у нас больше не работаете! Уволены! Вот вам ваши рубли! Ставьте галочку!

- Ой, да что вы, сэр! - совсем потерялся Пахо-мыч. Он никогда не видел капитана в таком гневе, и мы наблюдали впервые. - Поверьте, сэр, я ничего такого... я же не против... а насчет галочки, так это я...

- Галочки! ревел капитан. - К чертовой матери эту галочку! Вы уволены и списаны на берег.

- На какой же берег, сэр? - уныло толковал старпом. - Придем в Сингапур, тогда...

- Вот на этот самый, - приказывал Суер, - на этот, на котором ничего нет. Пускай теперь на нем будет списанный старпом! Давайте-давайте, не тяните! Считайте свои рубли, ставьте галочку и - долой...

Задыхаясь от гнева, Суер спустился в кают-компанию. С палубы слышно было, как он сильно булькнул горлом в недрах фрегата.

- Вермут! - догадался матрос Петров-Лодкин.

- Что еще? - гневно переспросил старпом.

- Ах, извините, старп! Херес!

- То-то же, дубина! - в сердцах сказал Пахомыч, присел на корточки и стал считать деньги.

- Слез он на берег или нет? - послышалось из недр.

- Слезает, сэр, слезает, - крикнул я. - Сейчас досчитает до двух миллиардов.

- Галочку поставил?

- Еще нет, сэр! Вот-вот поставит!

В недрах фрегата послышался орлиный клекот, и новая эпилепсия капитанского гнева потрясла фрегат.

Один рубль тяжело на палубе шевельнулся, зацепил краешком вторую бумажку, третью... Некоторое время недосчитанные рубли неистово толкались, наползали друг на друга, обволакивали, терлись друг о друга с хрустом, складывались в пачки и рассыпались и вдруг сорвались с места и взрывом охватили мачты.

Они летели

к небу

длинной струей,

завивались в смерчи, всасываясь в бездонные дыры

между облаками.

- Ставьте же скорее галку, старп! Скорее галку! - орал Петров-Лодкин.

Старпом, задыхаясь, дергал гусиным пером и никак не мог попасть своей галочкой в нужную графу.

- Помоги же! - умолял он меня.

Я содрал с него двенадцать процентов и сунул какую-то галку в графу.

- Все в порядке, сэр! - крикнул я. - Галочку поставили!

- Вон! - проревел Суер, и порыв капитанского гнева вынес нашего Пахомыча на остров, на котором до этого совершенно ничего не было.

Глава LII. Остров, на котором совершенно ничего не было

Жесткие судороги капитанского гнева по-прежнему сотрясали корабль, хотя Пахомыча уже не было на борту.

Понимая, что порыв угасает, мы все-таки опасались новых приступов и все, кроме вахтенных, расползлись по своим каютам.

Я спрятался за хром-срам-штевень, наблюдая за Пахомычем.

Старпом прохаживался по острову, на котором совершенно ничего не было. Растерянно как-то и близоруко бродил он с матросским сундучком в руке. В сундучке лежало его жалованье и полный расчет.

- Эгей! - крикнул я.

- Эй! - отозвался старпом.

- Ну что там, на острове-то?

- А ничего, - отвечал старпом. - Ничего нету.

- Неужели совсем ничего?

- Да вроде ничего... Как-то непонятно, не по-людски...

- Ну может, хоть что-нибудь там есть?

- Да пока ничего не видно, - отвечал Пахомыч.

- Ну а то, на чем вы стоите, что это такое? Не земля ли?

- Черт его знает, - отвечал старпом. - Вроде не земля... такое какое-то... ничто.

- Может, песок или торф?

- Да что ты говоришь, - обиделся Пахомыч, - какой песок? Ни черта тут нету.

- Ну а воздух-то там есть? - спросил я.

- Какой еще воздух?