Плато чёрного спелеолога (СИ) - Стригин Андрей Николаевич - Страница 24

Виктор взбешён потерей во времени, ему непонятна радость чокнутых спелеологов, но Павел Сергеевич вложил в его руку увесистый зеленовато-желтый булыжник.

— Что это? — с трудом скрывая раздражение, спрашивает Виктор.

— CuFeS2,- с торжеством молвит декан.

— Чего?

— Халькоперит.

— Чего-чего?

— Медный колчадан.

До Виктора не сразу доходит смысл сказанного, а когда понимает, дрожь пронзает тело. Это прорыв! Но с осторожностью спрашивает: — Вы уверены? На Караби яйле не обнаружены металлы, это противоестественно.

— Противоестественно, согласен. Сам озадачен, — декан пожимает плечами, — но факт остаётся фактом, руды здесь много. В далёком прошлом землетрясением вытолкнуло пласт с рудой.

— Весьма вовремя, — бормочет Виктор, а в голове уже рождаются схемы плавильных печей, когда-то зацепленные мимолётным взглядом на страничках интернета.

Это уже входит в привычку, бродить ночью по опасному плато, но вот, в прорезях знакомых скал, блеснул свет луны, и потянуло ароматным дымком. Виктор принюхался, стараясь распознать, всё ли в порядке, интуиция молчит.

Они показываются в лагере, вызывая переполох и шквал из эмоций. Нина повисла в объятиях у Виктора, Аня, старательно отводит взгляд от сияющих глаз Алика, мужики чинно здороваются и знакомятся друг с другом. Скулящих щенков привязывают и начинают готовиться ко сну.

На случай внезапного нападения палатки разбиваются у стен отвесных скал, чтобы обезопасить людей с тыла. Олег Васильевич старательно корчит гримасы, высказывая недоверие ко всем мерам предосторожности, он думает, что все люди братья, а их новый начальник, грубый мужлан.

Виктор решает выставить часовых, Алика не стал трогать, он сегодня набегался, Антону Алёнка меняет перевязки, батюшка — в светлых думах, Толик Белов, с ним позже, молодой ещё. Всех остальных мужчин решает задействовать. Первыми он назначает себя самого и, немного поразмыслив, выдёргивает из тёплого места у костра, лаборанта. Олег Васильевич зло стрельнул глазами. Но безропотно поднимается, но не удерживается, с ненавистью изрекает: — Сам не спишь и другим не даёшь.

— Ты, верно, не понимаешь серьёзности всей ситуации, людоеды…

Лаборант со смехом перебивает: — Рассказывай сказочку нашим девочкам, они поверят.

«И всё-таки болван», — думает Виктор», но резко говорит: — Замечу, что шлангуешь, мордой по камням возить буду, — тихо говорит он, чтобы не слышали другие.

Лаборант вздёргивается, словно от удара тока, затравленно водит взглядом по сторонам, но лишь Алик услышал и, к его ужасу, откровенно хихикает. «Нет, так дело оставлять нельзя, завтра доложу декану. Устраивает, мать твою, диктатуру пролетариата! Переизбирать его необходимо, пусть Павел Сергеевич руководит, у него есть опыт. А этот, выскочка. Ещё князем себя сделает, придурок!», — лаборант сильно сопит, едва переставляет ноги.

— Будешь дежурить со стороны моря, в случае нападения, свистнешь.

— Я не босяк свистеть.

— Тогда кукарекни, — с насмешкой говорит Виктор. — И ещё, вот, возьми дубинку.

— Обойдусь как-нибудь, — с презрением цедит он слова.

— Дело твоё… но если что… шкуру с тебя спущу, — как-то обыденно произносит Виктор и Олег Васильевич внезапно понял, что так и будет, он ёжится и, неожиданно кивает. И не мудрено не согласиться, взгляд у Виктора тёмен, словно у крокодила, залёгшего в трясине.

— Через два часа тебя сменит Илья, — Виктор уходит, звякая затвором автомата.

Ночь в разгаре, тучи уверенно снесены ветром к краю горизонта, свет звёзд холодит израненную душу лаборанта. Хочется выть от безысходности, душит злость, появляется желание как-нибудь «нагадить» этому выскочке, но у того имеется сильнейший аргумент — АКМ. Как было хорошо до его прихода, спокойно, чинно. А ведь это он, Олег Васильевич, подсказал как правильно силки на голубей ставить. Девушки едва в засос не целовали за эту идею. Голод отступил, и появились мысли создать голубиную ферму, уже и место присмотрел, а тут этот появился, всех напугал и власть к рукам прибрал. Авантюрист, проходимец, выскочка, негодяй! Викентий Петрович, что-то молчит. Ох, не верю я этому батюшке, поп — как есть поп. Настораживает, что он поплёлся с нами в спелеологическую экспедицию. Ой, как настораживает! Не иначе чего задумал? И нечего вякать о спасении души и всё такое, верно, интерес, какой есть, раз втесался в группу из настоящих мужчин.

С этими тяжкими мыслями Олег Васильевич прохаживается по берегу, с завистью глянул на резиновую лодку, даже захотелось её продырявить, но за это и убить могут, демократические принципы здесь явно не в ходу. Боюсь, начнёт процветать культ беззакония, насилия, вседозволенности. На одной чаше весов будет всё общество, а на другой — автомат Калашникова. Вот бы грохнул его кто!

Олег Васильевич, поскуливая, бродит у воды, затем присаживается, с тоской смотрит в море, а оно сейчас незнакомое, чужое, ощутимо веет холодом, не искупаешься, вода ледяная. Как-то незаметно, погрузившись в печальные думы, он легко скользнул в беспамятство спасительного сна.

— Бурый, чё это? — Репа замирает, вглядываясь в ночь.

— Лодка, гы-гы, точно лодка. Во обкурились, на берегу оставили.

— Надо бы ножиком пропороть, — обеспокоено крутит шеей Репа.

— С ума сошёл, она уже наша, — облизывается Бурый.

— Мне западло её тащить, она неподъёмная, — возмущается Репа.

— Терпилу запряжём, — вновь гыгыкнул Бурый. — Вон, под тем кустом спит, Видишь?

— Точно, — загораются глаза у Репы.

Они, не таясь, подходят совсем близко, Бурый поигрывает ножом: — Тощая коровка.

— Толстых сейчас не встретишь, — хохотнул, Репа и пинает безмятежно спящего лаборанта ногой в бок.

Олег Васильевич мгновенно открывает глаза, и душа замерзает от панического ужаса, он видит взрослых мужчин, в синих татуировках. Неужели это те зеки, о которых говорил Виктор? Неужели людоеды? Тошнота лезет к горлу, Что делать? Сигнал! Надо срочно подать сигнал! Какой? Олег Васильевич на гране обморока, но выдавливает из себя едва слышное кукареканье.

— Петух?! — радости у Репы нет придела.

Олег Васильевич словно просыпается, открывает рот, чтобы заорать во всю мощь голосовых связок, но не успевает, нечто жгучее, с омерзительным хрустом входит ему под правую грудь.

— Зачем? — ругается Репа. — Кто лодку тащить будет?

— Теперь она о нас никуда не денется, — вытирая широкое лезвие ножа об куртку лаборанта, — спокойно говорит Бурый.

— А этого теперь тащить!

— Я легонечко, не замочил, сейчас очнётся и сам ножками перебирать будет. Рот ему завяжи, а то вновь кукарекать начнёт.

— Блин, как нам повезло, настоящий петух, — глумится Репа, но кляп пока не тыкает ему в рот.

Виктор проверил дальние подступы, тихо, лишь сверчки надрываются, соревнуясь с ночными цикадами. Теперь необходимо проверить берег, надежды на бестолкового лаборанта, к сожалению нет. Странный он, однако, бесится как подросток от переизбытка гормонов, а ведь уже седина лезет в бороду. Удивляет, что такого идиота спелеологи взяли в свою группу. А вдруг у него есть, какие достоинства? Наверное, есть, не просто так с ним почтителен Павел Сергеевич, а он мужик достаточно серьёзный, мягковат, правда, хотя пытается это скрыть под маской строгости.

Луна тужится из-за всех сил, освещая каменистый ландшафт Караби яйлы, но так не вовремя выползшие тучи, сводят её старания на нет. Сгущаются тёмные тени, по душе Виктора словно провели кошачьими когтями — первый признак вздрогнувшей интуиции. Чувство опасности распускается как цветок дурмана, заставляет спину передёрнуться от озноба.

Виктор снимает автомат, оглядывается, вслушиваясь в малейший шум. Но цикады не замолкают, сверчки, как прежде поют, значит, здесь людей нет, это где-то в другом месте. Неужели у моря? Вроде берег там просматривается во всех направлениях, подобраться незамеченными крайне сложно… если конечно… не спать.

Виктор метнулся к берегу, затаился в кустах, высматривая тщедушную фигуру лаборанта, но его нет. Неужели спит под каким-нибудь кустом? Очень может быть, он недостаточно серьёзно отнёсся к поставленной задаче, но интуиция как бешеная собака сигнализирует об опасности.