Граната в ушанке - Ефетов Марк Симович - Страница 12

Борис назвал номер части, где служил отец.

- Так. Отлично. Сергиенко. Феофан Иванович. Младший сержант. А вы, товарищ Сергиенко, в Новгороде надолго?

- Не знаю.

- А всё-таки: день, неделю, месяц...

- Пока не найду отца.

- Но вы говорили, что пришло извещение: он пропал без вести.

- Да, пришло. Но похоронной не было...

- Понятно, понятно. Сергиенко Феофан. Всё записано. Поищем и обязательно вам сообщим. Постараемся найти, товарищ Сергиенко. Обязательно. Ваш адрес тут, - он хлопнул по папке на столе, - непременно сообщим. До свиданья. Счастливо.

Может быть, лейтенант этот действительно хотел помочь Борису. Но что делать - следов Феофана Сергиенко найти не удалось, и Борис не получил никаких сведений из военкомата. В Новгородский музей Борис ходил много дней - вернее, вечеров - подряд. Он стоял, склонившись над застеклённой витриной, и слово в слово списывал в блокнот лежавшие там записки. На чём только не были написаны эти прощальные слова людей, смотревших смерти в глаза: на ленточках газетных полей, на тетрадных листках, на бумаге, порыжевшей от крови. Возле каждой записки была карточка. На карточке было написано, где и когда сделана находка. И были здесь годы военные и послевоенные - пятидесятые, и даже на одной записке шестидесятый год. "Значит, и до сих пор, через двадцать почти лет, приходят эти письма, думал Борис. - Почему же нет ничего от моего батьки? Будет!"

Так ждут письма от письмоносца, который успокоительно говорит: "А вам пишут".

Борис ходил в музей, как на службу. Его уже знали тут все сотрудники. Он склонялся над витриной, изученной им так, что, закрой Борис глаза, он мог бы наизусть прочесть все записки, нарисовать, как они лежат.

Борис расспросил работников музея о том, как была найдена каждая из записок. Что записки?! Он знал, что в болоте под Новгородом нашли самолёт нашего лётчика-героя, что его останки пролежали там пятнадцать лет. А лётчик считался без вести пропавшим. И вот нашли. Нашли танк и танкиста. Это он после того, как в танк попал фашистский снаряд и танк загорелся, продолжал стрельбу из пылающего факела, врезался в расположение врагов и взорвался. Воронку с танком засыпало землёй, на земле этой выросли деревца, и вот спустя много лет нашли танк и героя, который погиб в нём...

Борис изучил все улицы и переулки Новгорода. Где только он не побывал! Розыски вели Бориса по цепочке, звено за звеном. Ему говорили: "На такой-то улице живёт мать сержанта, который погиб при взятии Новгорода. Зайдите к ней". Но матери не оказалось уже в живых. На другой улице жила сестра погибшего сержанта. Борис был и у неё. От сестры пошёл к другу сержанта, от друга - к бывшему командиру части.

"Сергиенко? Нет, такой фамилии не припомню. Такого у нас в части не было".

И на этом цепочка обрывалась.

Когда человек ищет, его время от времени охватывает азарт, потом наваливается разочарование, и снова возникает вера: "Найду!" Так было и с Борисом.

О нём уже говорили в Новгороде: "Сергиенко? Это какой? Ах, тот, что ищет своего отца".

Несколько раз Борису казалось, что он напал на след, но каждый раз след этот обрывался. Не так уж велик город Новгород. За полчаса его можно пройти из конца в конец. И в поисках Бориса наступил такой момент, когда искать уже было негде. Спрашивать некого. Теперь Борис старался подольше задерживаться на работе; он искал себе любое занятие, чтобы всегда быть среди людей. Когда же оставался один, одолевали тяжёлые мысли и охватывала тоска. Он вспоминал мать и снова и снова думал о том, что во многом виноват перед ней.

Но вот случай помог Борису найти дело, которое заняло всё свободное время и увлекло его. Борис жил несколько обособленно от более опытных шофёров. Ведь он среди них был самым молодым. К людям же более старшим по возрасту или более опытным по мастерству он относился всегда с почтением, в разговоры их не вмешивался и мнения своего не навязывал.

Отработав своё, Борис иногда подолгу смотрел на звёздное небо над Новгородом, думая о том, что таким же было оно и двадцать лет назад, когда здесь воевал его отец, и закат был таким же, и Волхов, и Ильмень.

БОРИС ПОКАЗЫВАЕТ МАСТЕРСТВО

Однажды, когда после работы Борис с другими шофёрами стучал по столу костяшками домино, мимо карьера проходил профессор Бочин. Увидев Бориса, Владимир Петрович окликнул его:

- Как дела, Сергиенко?

- Да никак! Работа - не бей лежачего. Спокойная. Вот уж пошабашили. А что делать? Куда деться?

- Тогда пошли к нам. Вот какая штука.

И они пошли пыльной дорогой, которая соединяла карьер и котлован археологов. Впереди была большая половина длинного летнего дня, и Борис обрадовался, когда ему нашлось занятие.

У археологов был небольшой катерок, или, точнее сказать, моторка. Судёнышко это несколько дней чихало, будто простудилось, и потом окончательно разболелось - отказалось работать. Борис попал к археологам как раз в то время, когда человек пять сгрудились вокруг мотора, снятого с катера. А разве может шофёр пройти мимо, когда возятся в моторе? Нет, такого ещё не было с тех пор, как первый мотор пришёл на смену лошади.

Борис подошёл к мотору. Через полчаса его руки с закатанными рукавами были по локти в коричневом масле. Пот, смешанный с пылью и маслом, загримировал Бориса. Борис мыл какие-то детали в ведре с бензином, продувал трубочки, закручивал и откручивал гайки. На какие-то мгновения он отходил, как бы со стороны разглядывая свою работу, и думал. Ему уже не давали советов, как это было вначале. Шофёр археологической экспедиции и археологи почувствовали в Борисе мастера своего дела и уважительно молчали даже тогда, когда им казалось, что он делает что-то не то. Ведь известно, что давать советы куда легче, чем делать самому.

Мотор катера Борис починил, и с тех пор он стал ежедневным, а вернее сказать, ежевечерним гостем у археологов.

А катер был хорошим помощником в археологических раскопках. Случалось ведь и так, что в безветренные дни рыбакам вдруг открывался на дне Ильменя холм. Прямые солнечные лучи, точно прожектором, освещали дно, и неожиданно становилось явным то, что многие годы скрывала глубина.