Дневник женщины времен перестройки - Катасонова Елена Николаевна - Страница 8

- Тебе-то что, - чуть не плачет он. - Тебе лишь бы сидеть над своими бумажками! Да ты рада, что ее отобрали...

Он орет на меня, глаза его горят самой настоящей ненавистью, и я пугаюсь: тяжело видеть такую откровенную нелюбовь к себе. Но ведь он прав: я действительно рада, черт бы меня побрал!

- Баб вообще надо гнать из технических вузов! - бушует Саша.

А ведь я как раз тогда нащупывала главную свою тему, уже тогда с замиранием сердца догадывалась, что стою на пороге открытия. Да и Саша, по-моему, понимал, о чем я все думаю - сижу за столом и думаю, - только делал вид, что все это глупости, ерунда, бабьи выдумки - в те годы я еще с ним советовалась, это уж потом наглухо замолчала про идеи свои, сто раз им осмеянные, когда поняла, что завидует. Поняла, ахнула в ужасе и замолчала. Говорят, зависть - женское чувство, но мне, например, встречались завистники и среди мужчин. Может, это в наше время они стали такими? В наше время и в нашей стране? Постой, а как же Сальери? Впрочем, Саше до Сальери все-таки далеко, да и я, уж конечно, не Моцарт. И не собирается же он меня отравить, просто завидует - мучительно, тайно; и годы прошли, пока я наконец поняла, почему как у меня успехи - так в доме скандалы, и Саша бунтует и требует, чтобы я занималась дачей, детьми, чем угодно, только не тем, что люблю и умею делать.

Сколько горечи во мне накопилось за эти годы, сколько обиды! И теперь, здесь, когда я сижу одна в большом доме, эти чувства захлестнули меня, и я тону в них, выкарабкиваюсь из последних сил и тону снова и снова.

Вокруг никого. Муж во Вьетнаме, дети на Волге. Только там, далеко, в центре огромного города - милый доктор, профессионально приветливый и неторопливый. Все время убеждаю себя, что не ко мне он приветлив, а профессия у него такая. Убеждаю и не могу убедить. Пойти, что ли, выпить его микстуры? Ваше здоровье, доктор!

Воспоминания об Италии

Вот что я себе всегда позволяла - так это туризм, путешествия. А начались мои путешествия с волейбола. Я здорово когда-то играла, за сборную института, ну и ездила по городам и весям с командой. Еще и потому не выскочила в студенчестве замуж: в команде, естественно, одни девчонки, на сборах же, где мы живем вперемежку, не до флирта, если играешь всерьез, а я как раз так и играла. Да и отношения между спортсменами обычно простые, товарищеские, не романтические, хотя многие еще как умудрялись... Но не я.

Ну ладно. Значит, съездили мы в Ленинград, и я впервые увидела этот город. Он меня прямо заворожил: улицы стремительные, как стрела, золото шпилей вонзается в неспокойное небо - еще и солнце сияло сквозь рваные тучи; вода в Неве высокая, большая, сердитая - дул сильный ветер, - а по ту сторону одинакового роста дома; зеленый, желтый, горчичный, коричневый один цвет переходит в другой, и такие они изящные, такая во всем гармония, что дух захватывает. Недавно снова я была в Ленинграде. Боже мой, что с ним сталось. Грязный, обшарпанный, темный, люди злые, измученные - впрочем, везде они злые, измученные, только мы, интеллигенция, еще верим в какие-то перемены.

Так вот. В моем городе я привыкла к обилию безобразного, хотя многое скрашивала Волга, но все скрасить даже она не могла. Старинные здания одинокими островками сиротливо стояли в окружении унылых строений, иногда полных чванства, помпезной глупости, чаще - просто безликих. Я ходила мимо них годами, казалось, в общем-то мне все равно, я их не вижу, не замечаю, но тут, в Ленинграде, я неожиданно поняла, как безумно от уродства устала!..

Мы вышли в финал и отправились из Ленинграда в Москву. Уже тогда, до чудовищного Калининского проспекта, нагло вторгшегося в самый Кремль, дурацкого Дворца съездов, она была торжественно-неуютной, необъятно большой и разной, короче - не для людей, не для нормальной человеческой жизни, тяжелым городом. И я сразу, профессионально, стала думать, что же тут можно сделать? Молодая, была, неопытная... Уж потом, много позже, не раз побывала в шкуре тех, кто знает, как надо. Только власть совсем у других: кто не знает и знать не хочет. Никогда не бывает власти у людей творческих, почти никогда: совсем другие у нас критерии.

Через год, пролетев через всю страну, я приземлилась вместе со своими девчатами в Иркутске.

Город стоял спокойный и тихий: июль, горожане разъехались. Он был компактно купеческим, деревянным и каменным, и, конечно, украшала его Ангара - ледяная и бешеная. Выкупаться в ней невозможно даже в июле, ну а как же не выкупаться, если ты здесь в первый и скорее всего в последний раз? Ну, я и впрыгнула в эту жгучую воду. Честное слово, только впрыгнула и сейчас же выпрыгнула! Именно так и оправдывалась потом, когда лежала в жару, в ломоте, в сиплости. Тренер чуть меня не избил.

- Ведь Ангара же, - сипела я. - Никогда больше...

- Ну и что - Ангара, - шипел он в ответ, я сипела от хвори, он - от безнадежного бешенства. - Что - в первый раз? А другие - не в первый? Но у всех головы на плечах, а у тебя что?

Он изо всех сил постучал костяшками пальцев по своему узенькому покатому лбу, и я затряслась от смеха - кашляла и смеялась, смеялась и кашляла, обратив своим смехом его гнев в ярость. Он прошипел еще что-то, наверное, выругался, вскочил и выбежал, изо всех сил хлопнув дверью, и полгода упорно смотрел сквозь меня, если приходилось со мной разговаривать.

Команда в тот раз проиграла: я здорово брала мячи под сеткой, и некем было меня заменить. Но я ни о чем не жалею, потому что именно в те дни, лежа на детской койке, с трудом ухватывая уплывающую в горячке мысль, сказала себе, что буду много работать - изо всех сил зарабатывать - и путешествовать. Я не очень-то представляла, как надежно заперты мы от мира, думала, главное - заработать. Не знаю почему, но я и слыхом не слышала, что нужны какие-то характеристики, справки из всевозможных диспансеров, что нужно втиснуться в группу и прочее, прочее. Наивно и уверенно решила, что объезжу мир, и, может быть, благодаря этой наивной уверенности кое-что повидала. А может, потому, что довольно быстро вступила в Союз журналистов - он тогда недавно только создался, и туда принимали пишущих, даже если они не состояли на журналистской службе, а просто сотрудничали, как я, с журналами. Вот по этому Союзу журналистов я и поездила, тем более что путевки тогда были дешевыми, и в первую страну - Румынию - я поехала на свои отпускные, вот так! Сейчас это звучит как сказка. Потом стало дороже, дороже, еще дороже, но я истово писала чужие дипломы и собственные статьи, преподавала в двух институтах и читала лекции от общества "Знание", часами стояла у кульмана, как простая чертежница, и бросала "левые" деньги в бездонную пропасть странствий, преодолевая, сжав зубы и не отвечая на многочисленные попреки, Сашино сопротивление. Я готова была поделиться путешествиями с мужем, но в ответ неизменно слышала: