Дневник женщины времен перестройки - Катасонова Елена Николаевна - Страница 18

Я кивнула. Он задумался, улыбнулся, покачал головой.

- Это, доложу я вам, была лихая разбойница. Такой на всю жизнь и осталась.

- Ну да уж, - хмыкнула я. - Вас послушать, так все женщины - ведьмы. Все ты придумываешь...

- Правда, правда... К другим не смел даже приблизиться... В институте влюбился в одну, с косой - длинная такая коса, по спине... Страдал безумно, сидел в читалке за ее спиной, жег глазами эту русую косу - сейчас бы сказали, что она меня возбуждала, восставало все мужское мое естество, но тогда я и себе в этом не смел признаться...

Я кивнула, пораженная волнением, звучавшим в его голосе: он и теперь страдал, вспоминая.

- С ума сходил, не мог спать, не мог заниматься. Боже мой, как мучаемся мы в юности! С годами приходит какой-то опыт, мы уже знаем пройдет, переживем, будет другое, новое. А тогда - все впервые, все навсегда... Ничего, что я тебе рассказываю?

- Ничего... Рассказывай...

Заметил ли он, что я расстроилась? "Переживем... Будет другое, новое..." Обидно! Глупо, конечно, а вот обидно, и все!

- Да что рассказывать? - вздохнул Митя. - Измаялся вусмерть, наконец купил билеты в кино. Весь день мусолил в кармане, а подойти не решился.

- Почему?

- Боялся: вдруг откажется?

- Ну и что? Ну отказалась бы, так что?

- Это теперь - ничего особенного. Тогда бы не пережил...

- А потом?

- А потом отправили нас в колхоз, в августе. Но ее почему-то не было. Ох и здорово мы там жили! Жара несусветная! Спали на полу в школе, работали с шести до десяти утра и с шести до десяти вечера. Днем, в жару, дрыхли, как бобики, а по ночам бегали в соседний лагерь к вожатым - пели, жгли костры, флиртовали. Утром - по кружке парного молока с хлебом и - в поле. Какой там, в деревне, воздух, как пахнут травы, и птицы поют не по-городскому... Косили, пололи, возвращались в десять, а нас уже ждал второй, настоящий, завтрак: окрошка, картошка, чай. И - спать, отсыпаться!

Там, в деревне, под огромными звездами, я стал мужчиной, и до сих пор благодарен этой Наташе - вожатой шестого отряда, самых отчаянных, непослушных, тринадцатилетних. Но ее они слушались. Я целовал и ласкал ее и неотступно думал, что теперь-то уж объяснюсь с Олечкой.

Он говорил, говорил, а я молча слушала, обомлев от изумления: не ожидала такой открытости. Впрочем, хорошие люди всегда открыты, а мне он казался таким хорошим!

- А Наташа тебе что же, не нравилась? - ревниво спросила я, сама не зная, что для меня лучше. Или все - хуже?

- Очень нравилась! - воскликнул он с жаром. - Так нравилась, что дух захватывало! И все, что я ей шептал, было святой, истинной правдой. Нежность такая, что задохнуться можно, от благодарности чуть не плачешь, звезды над головой... Она сидит на моем пиджаке, обхватив колени руками, и ждет, когда я опрокину ее на свежее сено, расстегну халатик - она нарочно надевала такой, знаешь, халатик - пуговицы снизу доверху, чтобы мне было легче, удобнее, нам обоим - быстрее, потому что мы оба просто сгорали от страсти...

- А Оля?

- И при том - неотступные мысли об Оле, с которой я ни словом не перекинулся, но всегда старался быть рядом, слышать ее голос, смех... У нее, знаешь, был удивительный голос и чудесный смех, а может, мне так казалось...

- И чем же все кончилось?

- Однажды пришел на танцы. Мы всегда начинали с танцев, а потом сбегали. И когда танцевали, тесно прижавшись друг к другу, я, будто случайно, касался рукой ее груди или выделывал замысловатые па, наклоняя ее все ниже и ниже, склоняясь над ней, ощущая своим животом ее упоительный округлый животик, раздвигая ногой ее ноги - так, что она почти садилась на мою ногу верхом...

Изо всех сил сдерживая себя, мы перетерпливали три, ну четыре танца, а потом, обнявшись, скрывались во тьме. Мы шли к нашей копешке, поминутно останавливаясь и целуясь, и я снова раздвигал своей ногой ее крепкие, стройные ноги, а она дразнила меня, чуть касаясь пальчиком моих натянутых, распираемых изнутри джинсов. Во мне полыхал, рвался наружу огненный, нестерпимый вихрь. Однажды мы так и не дошли до копны, и я узнал, как сладостно войти в женщину стоя.

Я смотрела на Митю во все глаза. Во рту у меня пересохло. Разве можно такое рассказывать? И кому - другой женщине! Жгучая зависть к неведомой Наташе охватила меня. Зависть и ревность - да, как ни смешно! И еще вожделение к этому малознакомому человеку, которым пять минут назад я тяготилась. Я вот именно вожделела и лихорадочно думала, как быть, как сказать, что у нас мало времени, что я скоро уйду, и мы ничего не успеем.

- И вот, как всегда, я пришел на танцы. Накануне Наташа обронила обиженно, что боится последствий, и я, бросив все, полдня добирался на попутках до райцентра, долго искал аптеку, не смея спросить, - казалось, все догадаются, - найдя же, обшарил глазами закрытый стеклом прилавок, нашел то, что нужно, молча протянул деньги, получил пакетик и ушел, красный и взмокший от гордости и стыда. Я шел пыльной улицей и гордился, что берегу любимую женщину, вот оно - доказательство!

С пакетиком в кармане, с колотящимся бурно сердцем я стоял и нетерпеливо ждал, а она все не шла. Грянула музыка, но ее не было. Я набрался мужества и спросил.

- Да она уехала, - беспечно ответили мне. - Мать заболела, что ли. Приехал муж и увез.

Муж? Муж?! Муж... Я шел по лесу, спотыкаясь о корни деревьев, продираясь сквозь кустарники, и во мне гудело, жужжало это короткое слово. Увез, и она с ним сейчас так же вот, как со мной... Ноги сами привели меня к нашей копне. Я повалился на нее и рычал, и плакал, и проклинал... Ни записки, ни телефона... Гадина, гадина, гадина!

Митя неожиданно рассмеялся.

- Это уж потом я понял, как должен быть ей благодарен. Тогда же просто подыхал от горя, ненависти и отчаяния. Ну, хватит воспоминаний. Ты-то обо мне соскучилась?

Это было так неожиданно, что я растерялась. Митя смотрел на меня улыбаясь, потом сделал шаг вперед, и я сама обняла его и прижалась к нему. Звезды, небо, душистое сено...

- Прости, я и забыл!

Он оттолкнул меня и рванулся в прихожую. Но я не успела обидеться: он уже снова стоял передо мной. В руках у него были чуть смятые розы и коричневая коробочка в тонкой пленке.

- Положи в таз с водой, а то задохнутся. А это - духи.