Гамбургский оракул - Имерманис Анатоль Адольфович - Страница 21

- Это деталь. - Ваккер грустно посмотрел на свой пустой стакан. Так и чувствовалось, что он с удовольствием выпил бы еще, если бы не предписание врача.

- При вашем принципе не вмешиваться в детали за ангела сойдет не только негритянка, но и сам черт, лишь бы способствовал хорошему национальному настроению, - с яростью сказал Мэнкуп.

- Ну зачем нам ссориться? - обиженно пробормотал Ваккер. - Да, кстати, я ведь пришел к вам вовсе не для пустопорожней болтовни. До меня дошли слухи, что ваш Грундег умер при весьма загадочных обстоятельствах.

- Дошли, надо сказать, с большим запозданием, - съязвил Баллин.

- Поскольку он был и моим другом... - пропустив его замечание мимо ушей, продолжал Ваккер.

- Впервые слышу! - Баллин рассмеялся.

- Ну в некотором роде, - смягчил свою формулировку Ваккер. - Как член комитета по делам обороны, он помог мне заключить контракт на обмундирование для бундесвера.

- С каких пор нижнее белье называется обмундированием? - Баллин становился все саркастичнее.

- Ну и что? - Ваккер покраснел. - Африканские львы Роммеля воевали в Ливийской пустыне без мундиров, но покажите мне хоть одного немецкого солдата, который обходился бы без трусов? - Заметив подававшую ему знаки секретаршу, он поспешно встал. - У меня есть конкретное предложение. Может быть, поручить способным частным детективам выяснить, отчего умер Грундег. Я готов частично финансировать это предприятие. Что вы посоветуете, Мэнкуп?

- Найти другое применение для своих филантропических инстинктов, - сухо сказал Мэнкуп. - Если вы сомневаетесь в результатах официального следствия, то спросите Дитера Баллина. Он, можно сказать, лично присутствовал при смерти Грундега.

- Извините! Гости! - на ходу бросил Ваккер. - Поговорим в следующий раз!

- Вы? - Дейли удивленно повернулся к Баллину, предварительно переведя Муну последнюю фразу Мэнкупа.

Баллин, видимо, что-то собирался сказать Ваккеру, но текстильный коммерсант был уже за тридевять земель. Пожав плечами, Баллин презрительно сказал:

- Думаете, Ваккера действительно заботит судьба Грундега? Для него это способ рекламировать свои подштанники. Чтобы газеты писали: "Благодаря щедрости возглавляемой господином Ваккером фирмы удалось наконец раскрыть..." - и так далее. А раскрывать нечего. Это был глупый по своей прозаичности и поэтому для нас, друзей Грундега, вдвойне трагический случай. Грундега убило его сердце, и не только в медицинском смысле. Если бы он не заступился с такой неистовой горячностью за Мэнкупа, если бы волновался чуть поменьше, он, возможно, сидел бы сейчас с нами. - Баллин замолк.

- Я читал, что он умер в машине. - Мун напряженно ждал продолжения.

- Да. Но вы, должно быть, не знаете, что в той же машине сидел и я, - с отрешенным видом начал рассказывать Баллин. - Он обещал мне передать материал, касающийся Штрауса и его министерства. Мы с Мэнкупом договорились, что обработаю его и дам для "Гамбургского оракула". Я ждал у особняка председателя бундестага, где все должно было решиться. Этому предшествовало драматическое выступление Грундега в парламенте в защиту Мэнкупа, после чего пришлось вызвать к нему врача. Сцена у председателя бундестага, где собрались видные деятели аденауэровской клики, была еще более бурной. Они требовали отказа от разоблачений. Грундег настаивал на немедленном освобождении Мэнкупа. Он вышел оттуда в таком виде, что я серьезно забеспокоился. Грундег сказал, что готов передать мне материалы, но сначала должен посоветоваться с руководством своей партии. Мы поехали туда. В дороге он жаловался на сильную боль в сердце, но заехать сначала к доктору не соглашался - хотел быстрее встретиться со своими коллегами... - Баллин опять замолк. Весь погруженный в воспоминания, он, казалось, сам себе рассказывал эту историю.

- При вас он умер? - спросил Дейли, неловко прервав долгую паузу.

- Слава богу, нет. Дальше Грундег ехал один. У меня хватило ума вылезти из машины, добраться до ближайшего телефона, который, к несчастью, находился чуть не в километре, и позвонить его личному врачу. Доктор немедленно выехал, чтобы встретить его в резиденции парламентской фракции, но опоздал. Когда машина прибыла и шофер открыл дверцу, Грундег уже был мертв.

- Странно, - сказал Дейли.

- Сердечники внезапно умирают не только в машинах - в кинотеатре, в телефонных будках, где угодно, - устало заметил Баллин.

- Но обычно этому предшествует крик, стон, хрипенье. Странно, что шофер ничего не слышал.

- Я забыл сказать, что это был фракционный лимузин, "роллс-ройс" старого образца, где водителю отдают приказы через специальную переговорную трубку. В дороге нередко обсуждались деликатные политические сделки, не предназначенные для шоферских ушей. Не будь этой злосчастной перегородки... - Баллин, так и не докончив фразу, схватил свой стакан и жадно выпил, будто стараясь побыстрее смыть с языка горечь слов, которые никого не могут воскресить.

- Действительно глупо! - Мун поднял голову и застыл.

За столиком не было ни Мэнкупа, ни Ловизы. Дейли заметил это секундой позже. Пока Баллин рассказывал, столик и сидевшие за ним люди как бы растворились. Перед глазами был только черный "роллс-ройс", ничего не подозревавший шофер и его мертвый пассажир.

- Где Мэнкуп? - Дейли порывисто вскочил.

- Судя по монете, которую он взял у Ло, пошел кому-то звонить, сообщил скульптор, не вынимая зажатой в зубах трубки.

С трудом удерживаясь от желания встать, Мун глазами показал Дейли на дверь. Словно услышав стартовый выстрел, тот сорвался с места и, не заботясь уже ни о какой маскировке, пересек террасу. Сбежал тремя прыжками с лестницы и, запыхавшись, остановился у гардероба.

Шляпы, одни только шляпы, тысячи шляп - жуткий массовый эшафот, с которого не успели убрать отрубленные головы. А прямо напротив - наполненный жужжанием стеклянный улей, десятки сотов, двери которых находились в беспрестанном движении. Телефонные пчелы влетали и вылетали, оставляя на мембране губную помаду, запах сигарет и винного перегара. От тысяч побывавших за день людей здесь оставался липкий мед человеческих забот, деловых интересов, любовных эмоций, легкомысленных надежд и привычных разочарований.