Во имя истины и добродетели
(Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич - Страница 1

Николай Фомичев

ВО ИМЯ ИСТИНЫ И ДОБРОДЕТЕЛИ

Повесть-легенда

Жизнь Сократа, которого Маркс назвал «олицетворением философии», хотя и отдалена от нас тысячелетиями, — ярчайший пример нерасторжимости Слова и Дела, бескорыстного служения Истине и Добру, пренебрежения личным благополучием и готовности пойти на смерть за Идею.

Великий древнегреческий философ не оставил после себя никаких литературных произведений. Учение его дошло до нас в письменных свидетельствах его современников, прежде всего его любимых учеников — Платона и Ксенофонта. Они рассказали в своих философских трудах и некоторые эпизоды из жизни учителя.

В повесть-легенду включены извлечения из этих сочинений, а также фрагменты из «Истории» Фукидида и сочинений Диогена Лаэртского.

Глава первая

ПОД ЗНАКОМ АПОЛЛОНА

рожден нареченный Сократом в Афинах, на четвертом годе Семьдесят Седьмой Олимпиады[2], в славном месяце Фаргелион[3], освященном рождеством божественных двойняшек, светозарного Аполлона я защитницы плебеев и рабов, целомудренной Артемиды[4]. Явили же его на свет благонравные супруги, ваятель Софрониск и повитуха Фенарета.

Когда же вопросил Софрониск оракула, как обращаться с новоявленный Сократом, то получил ответ: «Пусть мальчик поступает так, как хочет, не мешай ему и не удерживай его, а молись великому Зевсу и музам о благом исходе дела. Ни в каких заботах он не нуждается, ибо одарен с рождения внутренним голосом — даймонием (гением), предостерегающим от недобрых поступков, и этот даймоний не заменят тысячи наставников». И, следуя воле богов, не досаждал Софрониск сыну ни запретами, ни поучениями, но мальчик как привязанный крутился во дворе, между глыбами мрамора, и едва набрался сил держать в руках молоток, стал подражать отцу в искусстве ваяния.

Если же Софрониск отправлялся в город, увязывался с ним и маленький Сократ — побродить среди людей на пестром, шумном рынке, послушать перепалку риторов на агоре[5], подивиться кораблям-триерам в гавани Пирей…

И вышел сын в отца — общительностью и добронравием, за что и сподобился преданной дружбы сверстников афинян, сына колбасника Эсхина и отпрыска знатного рода Критона. Там-то, в доме Критонов, узрел Сократ великое множество закрытых золотыми крышками футляров с вложенными в них пергаментными свитками, испещренными переводами египетских, древнееврейских, вавилонских и персидских авторов, а равно сочинениями знаменитых эллинов: Гомера, Гесиода, Анакреонта, Пиндара и других; и, в удивлении бессмертием мудрого слова, возжаждал сын Софрониска учиться грамоте и первые навыки чтения приобрел у Критона. А погодя определили всех троих в гимнасий, доступный лишь свободным афинянам.

Тело укрепляли мальчики в палестре[6], а вкус и разум — на поприще муз, поэзии, искусства театральных зрелищ, музыки, ваяния, математики, а также и начал риторики и философии. И удивлялись сотоварищи Сократа, как он, не стремившись к первенству, если была нужда, упорством духа одерживал верх в палестре на состязаниях с сильнейшими, а в риторстве и философии равных ему не было среди учеников гимнасия. Дерзал он даже возражать учителям, и с одним из них, пифагорейцем, утверждавшим, как и сам Пифагор, будто образы цифр таят в себе предначертания богов: семерка — здоровье, восьмерка — любовь, десятка — счастье и прочее. Сократ сошелся в споре, показав путем простого рассуждения, что, если человеческое не божественно, что всем известно, то и установления человеческого разума, цифры, божественного смысла не имеют; и поставлен был в тупик пифагореец, хотя и выспорил потом победу, сказав, что счет дарован человеку сыном богов, титаном Прометеем…

Когда же достиг Сократ поры эфебов[7], то призван был служить, как Эсхин и Критон, в пограничной крепости Мунихий около Пирея, чему предшествовал торжественный обряд присяги:

«Не посрамлю священного оружия, — с твердостью изрек Сократ слова обета, никогда им не нарушенного, — и не покину товарища в бою, но буду защищать и храмы и святыни — с другими вместе и один. Отечество оставлю большим и лучшим, чем сам его унаследовал. И буду предан власти, а законам, которые установил народ, послушен. Непризнания законов никем не допущу, но буду защищать их — с другими вместе и один. И чтить клянусь отцов святую веру. Да будут мне свидетели боги!»

Но не были законы равными для всех, и оттого сын знатного, Критон, отбывал повинность в коннице, Сократа же с Эсхином приписали к пехотинцам-гоплитам.

Тяжка была участь афинского воина, ибо республика Афины, в исконном окружении врагов своих, персов, египтян и варваров, то непрерывно воевала с ними, то готовилась к войне, укрепляя флот и войско; нерадение в военном деле пресекалось, и бывало, что стратегов, проигравших битву, осуждали на смерть; и хотя война — с персами — кончалась в пользу афинян, вождь демократов и стратег Перикл держал узду военной подготовки так же крепко, как делал это прежде Фемистокл[8].

Больше же других муштровали гоплитов, составлявших ядро афинского войска. И облаченные в шлем с высоким петушиным гребнем, медный панцирь и медные поножи, с деревянным щитом, обитым кожей, учились гоплиты в схватках друг с другом драться мечом и кинжалом, метать точнее и дальше дротики и с помощью щита отражать молниеносные удары противника. И, уж тут Сократ во всем был первым: в гимнастике, в беге, метании дротика в цель и в поединках гоплита с гоплитом.

И, желая закалить у новобранцев дух и тело, гоняли их военачальники по Аттике[9] многодневными маршами в стужу и в зной, без еды и без сна, и некоторые падали от изнурения. Сократ же стойко сносил все тяготы походов, и когда однажды Эсхин вывернул ногу на горной круче, так что от боли терял сознание, Сократ взвалил его на себя и тащил до самого лагеря.

Сносить же лишения помогала ему привычка не думать о них: упорно погрузивши мысль в себя, он шел, в забвении усталости, как бы во сне, занятый одолевавшими его загадками жизни: что есть космос, зачем рассеяны по небу мириады зеркально сверкающих звезд, что они такое, звезды, что такое земля, природа, откуда появилась мысль, и почему олимпийцы-боги, породившие людей, как говорят, по образу и подобию своему, преспокойно дозволяют людям истреблять свое подобие в мучительных, смертельных войнах?

Больше же всего занимали Сократа мысли о солнце, неустанно льющем животворное тепло и свет на землю: что оно такое? И, вспомнив утверждение философа Анаксагора, что солнце — раскаленный камень величиной с Пелопоннес[10], недоумевал Сократ: ведь глыба камня, как бы ни была она раскалена, стоит только вытащить ее из горна, тут же теряет тепло и становится скоро холодной; почему же солнце, находясь, как утверждают, миллионы лет в холодном космосе, не охладевает, даже не тускнеет? Все имеет начало и конец, а солнечный жар, выходит, бесконечен? И, не найдя разгадки солнца, сокрушался юноша Сократ: «Как же скуден мой ум! Как мало я знаю!» — и хотелось скорее домой, засесть за свитки из библиотеки Критона: не в них ли кроется ответ?