Характерник. Трилогия (СИ) - Забусов Александр - Страница 58

Мужчинка, издали подмеченный гадалкой, наконец-то отлип от винного ряда. С улыбкой на лице и видно в хорошем настроении, направил свои стопы в сторону хищницы готовой захомутать свою жертву. Уже поравнявшись с цыганкой, бросил взгляд на старую женщину в национальной одежде. В отличие от других цыганок табора, в большинстве своем с кучей детворы, просивших подаяния, шувани носила на шее роскошное монисто из золотых монет. Червонное золото царской чеканки, не просто украшение, это проводник цыганской магии, помощник и подсказчик. Это амулет. А золото на руках, оно тоже «волшебное», без него шувани «ноль», как и любая ведьма-ворожея. Отними это все у нее, и она как колдунья погибнет. Кто будет хранить табор в магическом плане? Кто накажет любого покусившегося на род, на племя? Пусть только попробуют. Прокляну! В муках загнутся!

Взгляд пьяненького мужичка, лишь «крылом» коснулся глаз цыганки. Повеяло смертью, могильным холодом. Но, это лишь миг. Да, нет, видать показалось. Так иногда бывает, ходит человек, ест, пьет, дышит, а на самом деле давно мертвец, только редко кто видит это. Может из таких? Хитана поднялась со скамейки, направилась следом за жертвой. Вот и место удобное.

— Эй, молодой, красивый! Дэ васт! Дай руку! Погадаю! Всю правду тебе скажу.

Гаджо выпитое вино явно повело в сторону, невольно он коснулся плеча цыганки. Охрана, издали наблюдавшая за представлением, как не раз уже было, не стала подходить ближе. Ну, выпил человек не в меру, так даже проще. Шувани сама справится.

— Бахталэс, морэ!

— Привет земляк!

* * *

Взгляд жертвы уперся ведьме в переносицу, рука до боли сжала плечо. Какие страшные глаза!

— На дарпэ, шувани[13], - словно прошипела змея, выплеснулись слова из уст жертвы. — Бэш паш мандэ[14]. Так, правильно.

— Тутэ романэ якха[15], - пролепетала старуха, быть может в попытке вырваться из гипнотического капкана.

Туман поплыл в голове колдуньи. Тяжестью налились конечности, и сопротивляться всему происходящему не было ни сил, ни желания. На краю сознания, огонек, бившийся в голове, теплил надежду, что ром, а взять ее в оборот мог человек одной с ней крови, пожалеет старуху. Но, нет!

— Саро джином, — ответила неотвратимость. — Вчера на этом рынке ты забрала у женщины ловэ и золото. Деньги, это ладно, твой приз за человеческую глупость, но с золотом ты накололась. Никто тебя к себе в дом не звал. Да и не стоило тебе зариться на мелочь. Теперь последует наказание. Снимай монисто с шеи и бросай сюда. Сама снимай.

— Я не могу-у!

Раскрытый матерчатый чехол лег старой цыганке на колени. Шепот, словно шелест осенних листьев, пробился из-за пелены, последняя попытка сопротивляться причинила боль. Только на миг, будто металлический обруч, сдавил мозг, и тут же отпустил. Кричать не могла, звать на помощь тоже. Со стороны, могло показаться, что цыганка гадает простофиле, «колет» его на «позолоти ручку».

— Считаю до трех. На «три», ты умрешь, просто задохнешься. Жить-то хочется? Раз, два…

Ожерелье выпало из безвольной руки шувани, с легким звоном юркнуло в нору чехла.

— Теперь кольца с рук.

— Пожалей, ужянгло ром![16]

— Нет. Кольца. Та-ак, хорошо. Запомни старая накрепко, попытаешься колдовать, умрешь после первого же раза ровно на девятый день. Умирать будешь в муках. Рамиру передай, что золото женщине нужно вернуть. Если баро умный, то выполнит мое пожелание. Прощай!

— Тэ скарин ман дэвэл![17]

— Спать.

Мужчина поднялся на ноги и нетвердой походкой направился прочь от сидевшей на бревне, привалившейся к стене здания цыганки. Охрана так и не дернулась, судя по всему, клиента окучили, и милостиво отпустили. Ай, да шувани!

Старый причал, неподалеку от порта, на своем веку повидал многое. Вот и в этот раз по его просмоленным выбеленным солнцем и морем доскам, к оконечности пирса подошел молодой человек спортивного сложения. Район не был курортным и пляж рядом с причалом, как таковой отсутствовал. Валуны, волной выброшенные на берег, уже вросшие в галечный грунт с огромными наносами чернеющих подсохших, преющих водорослей, испускавших неприятный запах, отпугивали приезжих от этого места. Никому небыло дела до этого куска земли, обрывающейся к воде. Пустынно, немноголюдно. Кайф!

* * *

Парень уселся на самом краю помоста, почувствовал, как бултыхаются набегавшие под ним волны, задевая проржавевшие сваи. Подставил яркому солнцу лицо. Сощурив глаза, отдыхал от проделанной работы. Тяжесть постепенно отпускала его. Нелегко было вот так сразу, после долгого перерыва, несколько часов держать чужую личину, а потом еще и контролировать каждое действие умудренной опытом и годами шувани. Он победил, вырвал ядовитые зубы у подколодной гадюки. Даже лишившись своих навыков и умения ощущать мысли людей, через гипнотический контакт он почувствовал, насколько же сильно старая цыганка ненавидит людей, причем не конкретных, может быть когда-то сделавший ей худо, а всех, не разбирая ни возраста, ни пола. Действительно — черная ведьма. Ей радостно, когда плохо другим.

Остался последний штрих и можно уходить. Сергей достал матерчатый чехол, раскатал его рукавом, распустил на веревке узел, расширил горловину, опрокинул над водой. Темное золото, блеснув на солнце, в один миг покинуло матерчатый схрон, юркнуло в невысокую волну, почти неслышно издало прощальное: «бульк, бульк, бульк!». И все, словно и не было на свете магических амулетов, принесших кому-то страдания, а кому-то поворотивших судьбу вспять. Даже обрывки шепотом, произносимых слов во время текущего действа, съели своим шелестом и бултыханием волны, растворив их в прибрежном прибое. Парень легко поднялся на ноги, прошел по пирсу на берег, поднялся по тропинке на косогор и растворился в городской суете.

* * *

Закрыв за собой калитку и ступив на дорожку, ведущую к веранде, Сергея напрягла, насторожила тишина. Тихо было, как на кладбище, причем даже на соседних подворьях. Вечно звеневшая цепью собака соседа слева, несшая вахту по охране порядка на вверенной ей территории, и та не подавала признаков к существованию. Только успел подумать: «Что за хрень? Не нравится мне все это!»

Когда из-за угла дома, в прямом смысле, вывалился дед Артем, по-видимому, удерживаемый кем-то.

— Серега, беги! Етишкин корень, да пусти ж ты меня! Беги, старшина! Слышишь, я все ж таки признал тебя! Я все помню-ю! Беги! Заса-а-ада!

Следом послышался знакомый, громкий голос Андрея.

— Совсем старый пердун из ума выжил!

Деда вновь скрутили и затащили за дом. Хильченков поддавшись чувству самосохранения, дернулся к выходу. Ой, отвык он чувствовать себя характерником! Рванул напропалую, как обычный парняга, подзабыл дедову науку. Может и к лучшему!

— Стой! Стрелять буду!

Строгий голос служилого человека, сточившего зубы на «государевой службе» раздался из-за стены виноградных листьев. Такой голос воспринимаешь сразу и больше не сомневаешься, что сказавший их, действительно выполнит свое обещание.

Калитка со скрипом открылась, впустив сразу пятерых человек в погонах. Хильченков разобрал, что люди перед ним являют содружество милиции и военных, причем армейцы, солдаты срочники, одетые в пятнистые хэбэшки, голубые береты и тельники, вооруженные калашами. Безусые юнцы, явно не нюхали пороха. Пацаны. В этой сутолоке, он «придя в себя», мог «положить» их всех. Но тогда русские матери проклянут его, получив своих сыновей «двухсотым» грузом. Нет, этого он делать не будет. Однако, и чего к нему такое внимание? Не из-за цыганской же ведьмы весь сыр-бор!

— Руки!

Лысоватый субъект, в кителе с погонами майора, видно что «легавый» до мозга и костей, обеими руками подсунул почти под нос раскрытые наручники. Наша милиция меня бережет! Сергей безропотно подставил кисти рук. Металлическое клацанье оповестило о том, что наручники защелкнулись на запястьях.