Открывая новые страницы...
(Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. - Страница 48

2 ноября А. И. Микоян прибыл в Гавану. За два дня до того Кубу посетил исполнявший тогда обязанности генерального секретаря ООН У Тан, который вел переговоры с кубинским руководством и нашим посольством о порядке вывоза ракет. Мы заверили У Тана, что в кратчайший срок все 42 ракеты будут демонтированы и направлены в морские порты. С кубинцами он вел переговоры об организации инспекции над демонтажем и вывозом ракетного оружия. После переговоров с У Таном Фидель Кастро в своем выступлении по телевидению 1 ноября заявил: «Мы не нарушали никакого права, не совершали никакой агрессии против кого бы то ни было. Поэтому инспекция является еще одной попыткой унизить нашу страну. Поэтому мы ее не принимаем». В том же выступлении кубинский руководитель коснулся отношений с Советским Союзом. Он сказал: «Нужно особенно напомнить о том, что во все трудные моменты, когда мы встречались с американской агрессией… мы всегда опирались на дружескую руку Советского Союза. За это мы благодарны ему, и об этом мы должны говорить во весь голос. Советские люди, которых мы видим здесь… сделали для нас очень много. Кроме того, советские военные специалисты, которые были готовы умереть вместе с нами, очень много сделали в обучении и подготовке наших вооруженных сил».

В тот же день, впервые после мучительного перерыва, я вновь встретился с Фиделем и нашел его в хорошем расположении духа. А на следующий день мы вместе встречали на аэродроме А. И. Микояна.

Анастасу Ивановичу предстояли нелегкие переговоры в Гаване. Ведь как бы ни были сильны аргументы в пользу спешного вывода ракет, все же объяснить наше одностороннее решение, без консультации с главным участником событий — Республикой Куба, было не так-то просто.

К сожалению, как это нередко случается в столь сложных ситуациях, ни мы, ни кубинцы не продумали заранее всех альтернативных вариантов, связанных с конкретным развитием обстановки после размещения на острове наших ракет. Такие варианты пришлось потом вырабатывать буквально на ходу. Следует иметь в виду и тот факт, что к операции был привлечен очень малый круг людей. Я и до сих пор не нахожу объяснения, почему из Москвы не была послана телеграмма Фиделю хотя бы с уведомлением о готовившемся решении относительно вывода ракет…

Впрочем, могу предположить, что Н. С. Хрущев, зная непреклонный характер кубинского руководителя, сознательно пошел на такой шаг. Думаю, он понимал, что Фидель сразу не согласится с нашим решением и время будет упущено. А промедление, как, очевидно, представлялось Хрущеву, было смерти подобно. Усмотрев в заверениях Кеннеди выход из тупиковой ситуации и поняв, что в результате такого шага кубинская революция не только получит передышку, но и будет спасена, Хрущев, как мне кажется, решился даже на временную утрату своего авторитета у кубинцев. Он, думается, твердо верил в то, что такой дальновидный политик, как Фидель Кастро, со временем поймет и по достоинству оценит наш поступок.

Так оно и произошло. Полгода спустя после карибского кризиса Фидель, выступая 23 мая 1963 года на митинге в Москве, заявил: «Во всем величии будет сиять страна, которая во имя защиты маленького народа, на много тысяч миль отдаленного от нее, положила на весы термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и ценой огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной войны против фашистов больше жизней, чем насчитывает все население Кубы… не поколебалась взять на себя риск тяжелой войны в защиту нашей маленькой страны! История не знает подобных примеров солидарности! Это и есть интернационализм! Это и есть коммунизм!»

В ходе визита в СССР, продолжавшегося 38 дней, Фидель посетил многие города, повсюду встречая радушие и искреннюю любовь к себе со стороны наших людей. Н. С. Хрущев много дней провел вместе с Фиделем за дружескими беседами — как правило, в непринужденной, зачастую семейной обстановке, на дачах под Москвой и в Пицунде, на охоте, в поездках по стране. Они посетили стартовую площадку и шахту межконтинентальной ракеты. Обсуждались вопросы экономического и научно-технического сотрудничества СССР и Кубы, в частности было договорено о производстве у нас комбайна для уборки сахарного тростника, и уже в конце того же года первые образцы машин были отправлены на Кубу (в 70-х годах там был построен с нашей помощью завод по производству 600 комбайнов в год, что решило проблему механизации сельского хозяйства и высвободило сотни тысяч рабочих рук).

В общем, я убежден, что тот первый визит Ф. Кастро в нашу страну сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и полностью ликвидировал недоразумения, возникшие в период карибского кризиса. Еще через полгода, в январе 1964 года, Фидель вторично прилетел в СССР — уже с рабочим визитом, который помог дальнейшему упрочению дружбы между обеими странами. Позднее, 19 мая 1977 года, отвечая на вопрос американской журналистки Барбары Уолтере, возникли ли у Кубы разногласия с Советским Союзом, Фидель сказал: «Я вспоминаю, что во времена карибского кризиса между нами имели место разногласия… Думаю, что это было результатом нашей политической незрелости. Теперь мы много лучше знаем и себя, и советских людей. Даже тогда, когда между нами возникали расхождения, советские представители проявляли к нам максимум терпения. Они никогда не прибегали к репрессивным мерам воздействия и продолжали помогать нам».

Но вернемся к прерванному рассказу. Итак, 2 ноября 1962 года. После встречи А. И. Микояна в аэропорту и размещения гостя в особняке кубинского правительства состоялась короткая неофициальная беседа с Фиделем. Она не затронула никаких политических вопросов и носила, так сказать, личный характер. Но не было в той беседе и свойственного эмоциональным кубинцам чувства дружбы. Нельзя было не заметить, что Фидель, питая явное уважение к Анастасу Ивановичу, словно сдерживал себя от неосторожных высказываний. Такой прием сильно озадачил Микояна, и он как-то сник.

На следующий день в квартире у Фиделя была назначена первая рабочая встреча. Мы приехали туда к девяти утра. С нами был только переводчик. Фидель был один.

Только мы сели за стол, как раздался звонок из посольства. Я подошел к телефону, и наш шифровальщик сказал, что поступила телеграмма от Н. С. Хрущева, который сообщает о кончине супруги Анастаса Ивановича. В полном расстройстве чувств я доложил ему о телеграмме Хрущева, не сказав, конечно, о ее содержании. Микоян попросил меня съездить в посольство, до которого было буквально минут пять на машине.

Зная, что Фидель выскажет Анастасу Ивановичу резкие суждения по поводу нашего решения вывести ракеты без консультации с Кубой, я тихо попросил секретаршу Фиделя Селию Санчес запиской предупредить его о случившемся, что она и сделала немедленно. Так что, пока я отсутствовал, Фидель не начинал разговора по существу вопроса и проявил к гостю максимум корректности.

Вернувшись, я вручил Анастасу Ивановичу телеграмму, в которой после соболезнований говорилось, что он может сам принять решение, возвращаться ли ему в Москву.

Воцарилась всеобщая растерянность. Переговоры так и не начались, мы вернулись в особняк, и Микоян уединился в своей комнате. Примерно через час он вышел и сообщил о своем решении отправить в Москву спецсамолетом, на котором он прилетел, прибывшего вместе с ним сына Серго. Поскольку вопрос сохранения пошатнувшейся дружбы с Кубой слишком серьезен, продолжал, обращаясь к нам, Анастас Иванович, он видит свой долг в продолжении переговоров, тем более что его возращение в Москву горю уже не поможет…

Этот поступок А. И. Микояна снискал ему всеобщую симпатию кубинцев и, повлияв эмоционально на ход переговоров, привел к потеплению наших отношений. В тот же день Анастас Иванович получил соболезнование, подписанное всем кубинским руководством. Его навестили жены руководителей республики. А вечером Фидель Кастро и все его соратники посетили особняк, где жил Микоян, и лично выразили ему глубокое сочувствие по поводу тяжкой утраты. Анастас Иванович получил сотни писем и телеграмм от коллективов трудящихся и общественных деятелей Кубы