Красноармейцы - Исбах Александр Абрамович - Страница 3

Соседи Сорокина давятся от смеха. Вот те и сон! Поблескивая винтовками и лязгая сворачиваемыми затворами, расходится рота с поверки.

…Завтрак. За завтраком пропадают остатки сна. Да и пора. На ходу не очень заснешь.

Первый час сегодня — физкультура, маршировка, гимнастика, прыжки. Щиплет мороз. Краснеют уши, шлем сам собой сползает глубже.

Но на морозе, в перерыве особенно хорошо побороться, поразмять кости, попрыгать в петушином бою. На занятиях полное спокойствие. Прежде всего четкость. Четок должен быть каждый шаг, каждое движение. Это подготовка к боевым дням. Чем труднее на учебе, тем легче будет в бою. Тогда учиться будет поздно. Сочно хрустит снег. Ротная колонна разбивается на взводы, взводы — на отделения. Весь плац кишит красноармейскими фигурами в этот час дневной учебы. Рота проходит мимо роты. Встречаются глазами земляки. Улыбаются. Идут дальше, рассыпаются в змейки, в стайки[3]. Снова собираются. Тяжело кряхтит снежное поле. Здорово ему сегодня досталось от крепких каблуков бойцов.

А первый взвод сегодня на лыжах. Стройной лентой протянулись лыжники. Жарко, несмотря на мороз, и к концу часа пот градом катит с лыжников.

Слышен звук рожка. Одна за другой стягиваются роты к казарме. С песнями идут походные колонны. Громко звучит в морозном воздухе:

Это ротный марш. Трудно еще прививаются новые песни. Больше любят петь по старинке. Но есть и новые.

Последняя рота вступила в ворота казармы. Ставятся винтовки, берется другое оружие — книга и тетрадка. На очереди политчас.

Капернаут на лыжах

Начинаем входить во вкус военной дисциплины. Каждый день на группы разбивается рота, и отделкомы и помкомвзводы занимаются уставами[4]. Уставов много. Но первые из них — внутренний, гарнизонный и дисциплинарный. Правду говоря, уставы — скучная материя. Сидим и вычитываем обязанности командира роты, старшины, дежурного, дневального. Иногда клонит ко сну, и чтобы рассеять сонное настроение, берешь сам устав и читаешь вслух.

— К чему учить, сколько кто кому нарядов даст? — смеется Сальников. — На практике узнаем.

Гораздо веселее — строевые занятия. Выходим мы на широкий плац под командой Свободова и там маршируем, занимаемся гимнастикой, играми. Маршировка — это важный момент в нашей жизни.

— Ходить у меня научитесь! — говорит командир роты Ильиченко. — Нечего шагать, как на бульваре, расхлябанной походкой и руками махать, как мельничными крыльями. Надо, чтоб все было четко и точно. В военном деле четкость — залог победы.

Мне никак не удавалось сначала совладать с руками. Казалось, ничего мудреного нет в том, чтобы сочетать шаги с движением правой или левой руки. Но как только я начинал об этом думать, обе руки начинали беспорядочно мотаться взад и вперед, и Утин весьма неодобрительно поглядывал на меня.

В конце концов научился и я махать вовремя руками.

После маршировки скидывали мы пояса, и начиналась гимнастика.

Сколько смеха в часы гимнастики. То Рабинер, не выдержав приседания, стремительно бухался в снег при громком, неудержимом хохоте всей роты. То Сальников, задумавшись, забывал про занятия и в то время, как все уже вставали, невозмутимо оставался сидеть на корточках. То Потащонок спокойно и решительно поворачивал в сторону, обратную команде, и, не замечая поворота других, несколько секунд выделялся из всей роты.

Мы не обижались, когда в пылу командования немножко крепче, чем следовало, обрушивался на нас комроты. Мы понимали, что делает он это не злобно, а потому, что искренно хочет выбить из нас «штатскую» расхлябанность.

Особенно тяжело было тогда, когда крепчали морозы. Иногда пробирало чуть ли не до слез.

Вскоре начали учить нас и упражнениям с винтовкой и фехтованью.

Красиво взлетела винтовка в руках Ильиченко, когда он показывал нам упражнения. Ловко и четко делал он все фигуры, и нам сначала никак не удавалось сделать хоть что-нибудь похожее.

А иногда ходили на лыжах. Это были любимые наши часы.

Завзятым лыжником был Свободов. Он и был начальником всех лыжных походов. Брали мы на плечо длиннее лыжи. Спускались во двор, прилаживали их и неслись на плац, на бульвары, окаймлявшие казарму, за город. Тщетно пытался Свободов уговорить более сильных не убегать вперед. Сам хороший лыжник, он тоже быстро входил в азарт и мчался с авангардом отряда. На огромное расстояние растягивался цепью наш взвод. Далеко впереди мчались передовики, а где-нибудь сзади, близ казармы, брел на расходящихся в сторону лыжах Сорокин. Он обычно был замыкающим. Сначала трудно было научиться ходить на лыжах. Ноги беспомощно скользили или расходились или выскакивали из ремешков лыж, и я беспомощно плюхался носом в снег. Но через два похода ходил я уже среди передовиков.

Не всем легко давалась эта наука. Бывало, занимаемся мы гимнастикой на плацу, когда из лыжного похода возвращается вторая рота. Быстро мчатся лыжники в ворота казармы. И потом, когда уже забыли мы о них, вдали показывается мрачная фигура «старика» Капернаута с лыжами подмышкой. «Старик» нагоняет свою роту.

Красная книга

Лежит эта книга в углу, на столике, в помещении нашего клуба. И листы ее о многом говорят. Говорят немецкими, французскими, итальянскими, английскими, китайскими словами, но одним языком — языком революции. И страницы книги то переносят нас в Испанию, Англию, Италию, то крупными затейливыми иероглифами разговаривает с нами далекий Китай.

Переворачиваешь страницы, вчитываешься в отдельные строки и чувствуешь, как одним живет и дышит эта истрепанная, но бесконечно дорогая нам красная книга.

Представители мирового пролетариата, побывав в столице красной республики советов, не могли не посетить красных бойцов. Они знают и любят Красную армию по газетам, по книгам, по описаниям, но сейчас они увидели живых бойцов, их быт и их учебу.

«Мы очень рады приветствовать рабочих и крестьян и убедить мир в том, что перед нами не только солдаты, но и бойцы за пролетариат».

Так пишет чехословацкая делегация.

«Бойцы за пролетариат» — это почетное имя. «Бойцы за мировой пролетариат» — это очень почетное имя.

«Пусть солдаты Красной армии примут глубокую благодарность молодого французского пролетариата. Будьте стойки, солдаты международной Красной армии. Мы скоро придем к вам принять участие в борьбе, чтобы нанести смертельный удар международной буржуазии».

Это из письма молодых французских пролетариев.

Так пишут многие рабочие делегации: бельгийцы, немцы, испанцы, делегаты английских студентов, японские делегаты. Среди других идут большие китайские письмена, словно не слова это, а рисунки. Рисунками этими говорят китайские пролетарии, ныне студенты университета имени Сун-Ятсена, говорят просто и сердечно советским бойцам:

«Наши лучшие друзья и надежные бойцы русского пролетариата! Вы не только бравые защитники советской власти, но и сильная опора всех революционных, угнетенных народов всего мира»…

Еще страница, другая, и из Китая мы переносимся в Испанию и читаем пылкие строки испанского делегата: «В тот день, когда Испания будет иметь такую армию, как Россия, в тот день погибнет империализм»…

Дальше, дальше по страницам книги. Мелкие строки афганцев, восторженные приветы немецкой рабочей делегации, делегатов седьмого пленума ИККИ… И когда я всматриваюсь в эти строчки, я вспоминаю большой зал клуба, наполненный красноармейцами, и среди них старика, болгарского делегата Коминтерна, горячо бросающего красным бойцам слова: