Красноармейцы - Исбах Александр Абрамович - Страница 13

Пока бойцы отдыхали, командиры намечали места для батарей, для огнеметов, для заражения газами.

Наконец начала спускаться ночь. Мы углубились в лес и заняли места для обороны. Моему взводу была поручена защита левой стороны леса. В мое распоряжение прислали огнеметчиков. Через дорогу расположился Диванов с ротным командным пунктом. В полной тьме обходил взводы политрук и подбодрял бойцов. За пять шагов не видно было ни зги. Только где-то впереди нащупывали наше охранение вражеские прожекторы. Мы лежали и молчали. Внезапно две черные фигуры выросли у моего командного пункта.

— Кто идет?..

— Свои…

К нам подошел начальник политотдела лагеря, обходивший наш полк. Поздоровались и обменялись парой слов. Начальник политотдела пошел дальше. Лес был таинственен. Пугал каждый шорох листвы.

— Товарищ командир, к командиру роты, — передал мне приказ связной.

У командира роты собрались все комвзводы.

— Мы сейчас выступим, — сказал Диванов. — Пришло известие, что неприятель окружает наш штаб. Надо отбить. Держите крепкую связь между взводами. Не натыкайтесь на отравленные места.

Я поднял взвод, и мы пошли во тьму. Тьма была до того густа, что приходилось держаться друг за друга, чтобы не разминуться. Скоро мы столкнулись с первым взводом и пошли за ним. Впереди шел Диванов. Мы пробивались сквозь густую чащу. Ветки хлестали по лицам, и казалось иногда, что дальше идти невозможно… Шли… Поднимались куда-то в гору… Часть срывалась и летела вниз, увлекая за собой других… Наконец мы наверху горы, у какого-то здания.

— Поздно, — сказал Диванов, — враг уже скрылся.

Мы начали считать свои ряды. Первый взвод потерял всех командиров. Не было Карташева, Гостинницева, Неливцева. Наш взвод потерял Федьку Чернова, командира Чекалина и еще двух человек. Собрав остатки взвода, мы углубились опять в лес. Надо было связаться с главными силами полка и выяснить обстановку. По дороге мы сплошь да рядом встречали одиночных «красных» и брали их в плен. Скоро число пленных было не меньше числа наших бойцов. Вдруг из глубины леса услышали мы громкие звуки оркестра. Играли «Интернационал» и громко пели бойцы. И сейчас же вслед за этим ожесточенная перестрелка завязалась в лесу. Потом мы узнали, в чем дело.

Когда сняли с охранения нашу роту, противник прошел первую полосу обороны и стал подходить к нашему второму эшелону. Во втором эшелоне в глубине леса стоял третий батальон. И вот командир третьего батальона, увидев, что противник все равно сомнет его количеством, решился на интересный шаг.

— Ребята, даешь контратаку! Нужно ошеломить противника. — И он приказал оркестру играть.

Звуки «Интернационала» в ночной тьме, в лесной глуши, действительно ошеломили противника. Батальон воспользовался этим и отбил атаку. В этот момент протрубили конец боя. На большую дорогу стягивались бойцы. Усталость была очень велика. Много бойцов потерялось в лесу, и только потом они добрели поодиночке до привала…

А в эту ночь нас ожидало новое испытание. Чуть улеглись и заснули мертвым сном, — выстрелы… Тревога… Налетели банды зеленых… В охранении был Симонов с полувзводом. Только благодаря его бдительности налет окончился неудачно.

Беспробудным сном спал полк до середины дня… Только стенгазетчики копошились под деревом, выпуская очередной номер походной стенгазеты, да часовые в охранении буравили глазами даль.

Днем был разбор. Проводил разбор начальник лагерного сбора. Водя указкой по карте, он блестяще отмечал наши ошибки.

— Надо их изжить, — чеканил начальник. — Нам придется воевать. И там на настоящей войне не должно быть этих ошибок. Мы не хотим войны. Но если придется воевать… мы все равно победим. Пролетариат не может не победить… Но мы должны изжить наши ошибки, чтобы потерять меньше крови.

Мы со вниманием вслушивались в указания начальника лагеря.

Предстоял последний, самый трудный бой.

Перед последним боем провели мы еще одно партсовещание, разобрали ошибки прошлых боев, когда партийцы не всегда были примером, и объяснили последнюю боевую задачу.

В тот же день провели совместно с крестьянами митинг, посвященный Сакко и Ванцетти.

Боевая ночь

Еще с вечера разведка донесла, что противник укрепляется в нескольких километрах южнее нашего расположения.

Мы были спокойны. У нас была артиллерия, у нас были танки, и за прикрытием этих бронированных гигантов дышалось как-то легче и спокойнее. Противник решил принять бой. Он перестал откатываться под напором наших колонн. Он закрепляется для обороны. Мы это знали и готовились. Проверялись противогазы.

Инструктировались бойцы. Каждый боец должен твердо знать свою задачу, свое место в бою. Окруженные непроходимым кольцом сторожевых застав, спокойно спали мы в эту ночь…

На утро горячо палило солнце, опьяняюще пахло сено, и совсем не верилось, что через несколько часов гул и грохот расколют безмятежный воздух, и пламя огнеметов будет освещать небо.

Днем проводили беседы, читали, плясали…

Первым предзнаменованием боя был крик часового:

— Самолет противника с юго-востока!..

Тревожно забил во дворе штаба гонг… Далеко-далеко на небе черной точкой показался самолет. Вмиг кончены пляски. Редкими выстрелами раздается команда. Бойцы бегут под укрытия, в тень, для маскировки от воздушного наблюдения. Что-то пушинкой отделилось от самолета и понеслось вниз к деревне.

— Узнал… — шепнул комроты. И еще сильнее и ожесточеннее забил гонг. В воздух выстрелило короткое и страшное слово:

— Газы…

И на смену запаху сена всюду проник запах чеснока — страшный иприт…

— Надеть противогазы!..

Но они уже и так надеты, и из каждой щели смотрят на свет «марсиане» в резиновых шлемах с длинными гофрированными трубками.

После газовой тревоги над боевым весельем дымкой повисла забота. Все тревожнее смотрели бойцы на веранду избы, где, обложенный картами, сидел командир батальона, в приказания которого вслушивались командиры подразделений.

А потом пришел, нет не пришел — прибежал разведчик и сообщил, что «половина разведки во главе с командиром взвода сожжена струей огнемета». И побежала весть от бойца к бойцу, незаметно выползла из штаба и пошла гулять по ротам.

— Спален огнем любимец первой роты, командир третьего взвода, Петряк.

Комбат только передернул бровями и стал намечать на карте установленные разведчиками сведения о границах минного поля противника.

Гулко заухала артиллерия К минному полю поползли саперы: поле надо взорвать… Взорвать раньше, чем наскочат на него наши части…

А когда первые краски вечера совсем по иному расцветили горизонт, наши головные части вышли из деревни. Идут роты. Без звука, без шороха, только изредка звякает котелок и сейчас же стыдливо умолкает… Тьма покрыла поля. Тьма сегодня особенно черна и загадочна. Каждый куст таит опасность. В каждом кусте может быть противник. Недаром ко всем кустам протянули свои щупальцы полковая, батальонная и ротная разведки.

Стали на рубеже. Комбат еще раз обдумал план наступления. И ровно в час ночи развернулись роты и двинулись вперед. Наступление началось. Каждый боец знал, куда он идет. Был ли страх?.. Да, пожалуй, у многих был страх, но молодой задор и особенно желание победы одерживало верх. Особенно молодцевато держались комсомольцы.

А в третьем отделении второго взвода шагал маленький красноармейский депутат Цыганков.

На сжатой полосе ржи остановилась наша рота. По всему полю еле заметными во тьме черными точками двигались связисты. Надо было наладить связь с комбатом и соседними ротами.

Выслав охранение вперед и в стороны, расположилась рота на колкой, сырой земле. Густая мгла обволакивала нас непроницаемой пеленой. И в нескольких шагах с трудом различали товарищей. Дни похода давали себя знать. Нипочем была колкость и сырость земли: утомленные переходами и бессонными ночами дремали стрелки. Оставшиеся два часа коротали мы в рассказах и воспоминаниях.