Красноармейцы - Исбах Александр Абрамович - Страница 11

На ротных конкурсах как бы тренировались. В одном углу разливается «барыней» гармошка и лихо отплясывает ротный «чемпион», в другом — группа сосредоточенно следит по часам, во сколько секунд идет надевание противогазов. Зрители волнуются, кажется, больше выступающих.

Наконец настал день полкового конкурса. Здесь будет выбираться лучший из лучших.

Пришли со своими гармошками, затворами, противогазами. «Кандидаты» в чемпионы охраняются целой свитой своих товарищей. Шутка ли — идет борьба за честь роты.

— На-ачи-най….

Вмиг противогаз на голове. Летят молниеносно части затвора. Счет идет на секунды. Вот один засыпался со шнурком. Другой собрал быстрее всех, да… боевая личинка ссыпалась[13]. Аудитория аплодирует, волнуется, переживает каждое движение…

Конец… Победитель — курсант полкшколы Степанов. Результат — надел противогаз, разобрал и собрал затвор и снял противогаз в одну минуту одиннадцать секунд.

Полковой чемпион, завоевавший приз, гордо сходит со сцены под общие рукоплескания.

А на сцене уже гармонисты. Один сменяет другого. Весело смеется гармонь. И вместе с ней в улыбку расплываются лица красноармейцев. Некоторых гармонистов неодобрительно провожают со сцены. Но дружно рукоплещут представителю артиллерийского дивизиона, мастерски играющему и походные и плясовые песни. Он — «чемпион».

Под его гармонь выходят плясуны, отчеканивают невиданные коленца. Пляшут и на ногах и на руках, честно заслуживая звание первого плясуна. Первый, как всегда, Тюрин.

Конец конкурсам. Уходят чемпионы к себе в роты героями дня, поддержавшими ротную честь.

Ночная тревога

Кажется, особенно крепко спали в эту ночь. Вдруг ночную тишину прорезали тревожные звуки рожка.

— Ту-ру-ру-ру-ру-ру…

— В ружье!.. — закричал дежурный.

И тревога слышалась в его голосе.

— В ружье!.. Тревога!.. — крикнул дневальный еще тревожнее, и вмиг лопнула ночная тишина. Тревожный шум расколол ее и проник в палатки.

И вмиг тревожное слово обошло весь лагерь:

— В ружье!!!

По первой линейке от дежурного к дежурному пошло это слово. Весь лагерь бурлил уже, шумел и торопился. Через две минуты на переднюю линейку стали выскакивать отдельные бойцы, в полном вооружении, с винтовкой в руках. А через четыре минуты весь полк в полной походной форме выходил в лагерные ворота.

Из соседних ворот показывались головы других полковых колонн. Дребезжали тачанки с пулеметами, грозно щетинились ряды штыков, громыхали пушки и зарядные ящики.

По одному догоняли полк опоздавшие бойцы. Пошли по шоссе к лесу. В рядах — шушуканье.

Шепот прекратился, когда на лугу у трибуны комполка скомандовал: «Смирно!» Он выехал на лошади перед фронтом и поднял руку. Утих полк…

— Товарищи, тревога была учебной. Мы хотели посмотреть, как быстро приведете вы себя в порядок. В среднем полк вышел в четыре минуты.

Это неплохо…

Но в дальнейшем надо собираться еще быстрее… Спасибо за службу…

— Служим народу! — дружно рявкнул полк. И сразу спало волнение и нервное возбуждение.

Вот тебе и академия горит! — насмехались над Дыркиным ребята.

— Насчет академии — не знаю, — сказал Федька Чернов, — а вот кому-нибудь нагорит — это действительно.

И впрямь, командиры взводов ходили уже по взводам и осматривали, кто что из снаряжения забыл захватить. Воды во флягах не было у четверти школы. Кто забыл топор захватить, кто противогаз, кто в суматохе штаны задом наперед надел… Ералашу было много.

— Н-да, — сказал начальник школы. — Вот тебе и «служим народу».

Ну, это на первый раз. В будущем за такие вещи буду греть.

Досыпать ночь было почти невозможно. То из той, из другой палатки слышались взрывы хохота. У нас в палатке Цильский был до того ошеломлен, что выбежал на тревогу без порток. Гостинницев взял первые попавшиеся вещи: мой топор, шинель Капернаута, противогаз Чернова и до того перепутал их, что всем нам пришлось обменяться снаряжением. Неливцев со сна доказывал, что он освобожден от тревоги по болезни. Капернаут совсем потерял голову: при крике «в ружье» он совсем забыл, что он отделком, надел скатку, не распустив шинели, и долго копался под нарами, почему-то там именно отыскивал свой противогаз. Потом он выбежал после всех и долго искал свой взвод и свое отделение…

Смеха было много. Мы с Федькой Черновым уединились в ленпалатке, и утром уже все курсанты читали экстренный выпуск стенгазеты.

Под рисунками шли частушки:

Частушки читались вслух всей школой под громкий хохот, и заразительнее всех ржали сами герои ночной тревоги.

На следующую тревогу мы вышли в три минуты. И никаких казусов уже почти не было. Великое дело — учеба…

Маневры

К маневрам готовились долго. Шутка ли, — поднимался весь лагерь. В маневрах участвовали все роды войск. Пехота, кавалерия, артиллерия, танки, броневики, самолеты.

Весь лагерь разделен был на две части: красных и синих. Нам пришлось выступать в роли синих. Немало было по этому поводу бузы у ребят.

— Почему синие?.. Не хотим с красными драться. Сами красные.

Долго пришлось объяснять условность этого обозначения. Целые дни до маневров проводили в заседаниях и совещаниях. Приводились в порядок агитповозки, совещались активы. А в помещении штаба день и ночь сидели командиры над боевыми картами.

Для предстоящих маневров нам дали еще командиров запаса и посредников. Командиры запаса были старые командиры времен гражданской войны, сейчас работающие на гражданской работе. Они должны были на маневрах познакомиться с новой тактикой. Особенно понравился нам запасной комполка — высокий, статный мужчина, с большой окладистой бородой. Во времена гражданской войны он командовал дивизией на польском фронте.

Посредники играли роль «огня». Они должны были учитывать огонь той и другой стороны и выводить из строя, отмечая мелом убитых и раненых. Одна из главных ролей на маневрах принадлежала именно посредническому аппарату. Часто, правда, не слушали посредников. Несмотря на белые меловые кресты на спине, убитые лезли в бой. Но в конце маневров все уже уяснили роль и значение посредников.

Все маневры были рассчитаны на пять ходов: встречный бой, бой за укрепленную полосу, оборона на широком фронте, ночной бой в лесу и бой со взаимодействием всех родов войск.

Последние дни перед выступлением были пропитаны особенной нервностью и напряжением. Школа под командой Диванова выступала как первая рота полка синих. Все мы надели синие розетки.

Кроме красных и синих, на маневрах должны были быть еще зеленые. Банды могли ночью сделать неожиданный налет и унести даже обмундирование. Поэтому надо было быть особенно бдительным.

— Так и останетесь без брюк, — стращал нас Диванов.

— Да, Сальников наверно останется… — смеялись ребята.

В прошлом походе Сальников заснул в сторожевом охранении, и противник забрал его в плен «живым». До сих пор не могли простить этого доблестному «охранителю».

Многие наши ребята из школы были распределены по ротам стажировать как командиры. И о них доходили до нас вести. Говорили, что Капернаут до сих пор путает ногу всего взвода. И когда идет он во главе своего отделения, сзади все время слышатся почтительные просьбы:

— Товарищ, командир! А товарищ командир, перемените ногу…

Шли слухи о том, что Неливцев в предвкушении маневров уже слег в околоток. Много было всяких разговоров. А на вечере самодеятельности перед выходом весело разливалась гармошка. Степа Кироков подплясывал и, подмигивая, напевал: