Держа океан (ЛП) - Каллинан Хайди - Страница 18

На второй неделе, вечером в четверг, когда мы закончили уборку, прежде чем сесть на его кровать, как мы делали это всегда, я закрыл дверь. Я бы запер её, но у Джереми не было запирающегося замка, так что я просто закрыл её до щелчка. Звук слишком громким эхом отозвался по комнате и, хотя из-за двери нервничать было глупо, я нервничал.

Думаю, Джереми чувствовал то же самое.

Я сел боком рядом с ним на кровати, чтобы смотреть ему в лицо. Но он на меня не смотрел. Я тоже не смотрел прямо на Джереми, но у него плохое периферическое зрение, и он не видел меня вообще. Думаю, Джереми понимает чувства людей, едва взглянув на них краем глаза.

Кроме того, тогда я понял, почему был неприятен людям без сверхспособностей, сейчас я желал, чтобы он посмотрел на меня, чтобы понять по его лицу, могу ли я его поцеловать.

Я стал напевать и качаться.

Плечи Джереми расслабились. Он все еще не смотрел на меня, но взял меня за руку. Его прикосновение не вызвало мою аутистичную чувствительность. Оно сделало меня храбрым, позволив наклониться ближе, чтобы, наконец, получить мой поцелуй.

Начать было сложно. В своей голове я хотел, чтобы мы таяли, чтобы мы красиво двигались навстречу друг другу, но мое тело так не работало. Оно было неуклюжим. Оно меня не слушалось.

Сейчас оно слушалось меня лучше, чем раньше, ведь я прошел все виды терапии, но я по-прежнему двигаюсь по-другому. Добавим к этому, что тело Джереми двигалось нерешительно, и поэтому наш поцелуй больше напомнил удар. Джереми издал звук удивления. Он, как и я, держал глаза открытыми, пока наши губы не встретились.

Потом мы закрыли глаза и стало лучше.

Он приблизил свои губы к моим, делая их влажными. Это было немного странно, но в целом мне нравилось с ним целоваться. Поцелуй меня возбудил, и я захотел прикоснуться к Джереми, чтобы узнать, возбужден ли он так же, как и я. Но это могло легко его испугать.

Я пообещал себе, что в ближайшее время прикоснусь к пенису Джереми.

Когда поцелуя стало очень много, я отстранился, но не далеко. А когда Джереми уткнулся в мой нос слишком мягко, я не позволил мягкому прикосновению меня обеспокоить.

— Я хочу быть твоим парнем, — сказал я ему.

Закрыв глаза, Джереми прикоснулся своим лбом к моему.

— Эммет… Не думаю, что ты понимаешь, насколько я ненормален.

— Тебе нужно прекращать говорить о себе плохие вещи.

Его смех показался мне странным.

— Не знаю, как объяснить, но не могу перестать этого делать. Я постоянно слышу голоса, оскорбляющие меня. Они не останавливаются.

Мне было грустно думать о Джереми с теми плохими голосами. Я обнял его, и он положил голову мне на плечо. Вспоминая фильмы и рекламные ролики, которые я видел, я думал, что, возможно, мы были похожи на одну из парочек, сидевших там точно так же. Когда я поцеловал Джереми в висок, то сделал это более неуклюже, чем в кино, но это было прекрасно.

Это был великий момент, почти идеальный. Я держал Джереми в объятиях и считал узоры на его обоях. И только я собрался сказать ему, сколько завитков было на его северной стене, как его мама открыла дверь.

После этого все было не так идеально.

Глава 8

Джереми

Это была полностью моя вина.

Я должен был положить что-нибудь перед дверью с целью задержать маму, ну или услышать скрип пола в коридоре, чтобы отсесть от Эммета, прежде чем она войдет. Я должен был сделать хоть что-то, чтобы это предотвратить. Но я был настолько погружен в счастье, утопая в прикосновениях Эммета (он ненавидит мягкие прикосновения, но ко мне он прикасался невозможно сладко — я думал, я растаю), что даже забыл проявить осторожность.

Я так потерялся в своем долгожданном первом поцелуе с моим парнем, что даже не знал, что мама вошла в комнату, пока она не закричала. Скорее это был даже не крик, а вопль с серией удивленных возгласов.

Если быть честным, я не говорил ей, что я гей. На самом деле, я старался не допустить, чтобы она узнала об этом. Было достаточно плохо и то, что я был депрессивным неудачником. Мне не хотелось знать, как она отреагирует на то, что вдобавок ко всему я еще и гей. Так что она не только застала меня с другом, но и узнала, с каким гендерным типом я хотел встречаться.

Кроме того, я целовался с ЭММЕТОМ. Я недооценил ее к нему антипатию, не понимал, что на самом деле она просто пыталась его терпеть.

Мама стояла в дверях, широко раскрыв глаза. Сначала она смотрела на нас и бормотала.

— Вы... что? Джереми! Почему?.. Что?.. Боже мой! — Она закрыла рот руками и попятилась.

Можно подумать, она застала меня за потрошением котенка, а не целующим своего друга.

Кроме того, она не видела поцелуй. Она видела лишь наши объятия.

Мое лицо стало гореть, а смущение и дискомфорт распространились по телу, как сыпь. Эммет, сидевший рядом со мной, окаменел и стал качаться взад и вперед, выстукивая по своей ноге SOS тройным стокатто16. Это был один из его знаков, означающий, что он расстроен и не знает, как реагировать, не знает, что должен делать. Я тоже не знал.

Мама сердито направила на Эммета палец.

— Убирайся! Убирайся из моего дома, сейчас же!

Эммет закрыл глаза и стал громко напевать, раскачиваясь взад и вперед, отстукивая SOS снова и снова.

Я хотел взять его за руку, но его левый кулак был крепко сжат и лежал на его ноге, а правая рука была полностью поглощена выстукиванием отчаянного ритма. Я переживал за него, и появившаяся во мне потребность его защитить придала мне достаточно храбрости, чтобы заговорить.

— Мама, прекрати! Ты его расстраиваешь!

И меня тоже.

Покачав головой, она проигнорировала меня и сердито провела пальцем по воздуху, от Эммета к лестнице.

— Вали. Убирайся. Вон отсюда, сейчас же!

Её лицо стало уродливым, перекосившись от гнева, губы сжались, а подбородок дрожал от ярости.

— Как ты посмел прийти сюда и воспользоваться моим сыном? Ты, маленький, гадкий извращенец!

Теперь раскачивание Эммета заставило кровать скрипеть, а когда он зажал свои уши руками, его напевание превратилось в гортанные стоны. Все положение его тела изменилось, все в Эммете, которого я знал и о котором заботился, зачахло, оставив лишь странную, страшную скорлупу.

Я думал, так и должны были выглядеть аутисты, до того, как встретил Эммета. Он уже не был тем мальчиком, который целовал и обнимал меня. Я ненавидел, что он дошел до такого. Ненавидел свою мать, которая сделала это с ним.

Я хотел бы сказать, что встал и накричал на нее, что гневно защищал Эммета и оберегал его. Мне стыдно признаться, но все, что я сделал, это сжался на кровати. Я чувствовал жар и холод, головокружение и тошноту.

Паническая атака охватила меня так быстро и неожиданно — вот я сижу на кровати, съежившийся и неловкий, и вот я уже валяюсь на полу в позе эмбриона, потея и тихо плача, мой мозг заполнил раскаленный ужас, а зубы лязгают друг об друга.

Я не знаю, сколько Мариетте понадобилось времени, чтобы приехать, но внезапно она оказалась здесь, стояла на коленях возле Эммета и успокаивающе с ним разговаривала. Эммет замкнулся в своем пугающем внутреннем мире, его невидящий взгляд был устремлен в какую-то точку на моем ковре, и он все еще раскачивался и издавал ужасные звуки, но Мариетта сидела перед ним и шептала. Её тон, такой умиротворяющий, успокаивал и меня, несмотря на то, что она даже не взглянула в мою сторону. Она посвятила себя Эммету. Мариетта не прикасалась к нему даже пальцем, но при этом окутала его лучше, чем любые физические объятия. Мой взгляд заволокла паника, но я наблюдал за тем, как она победила и вытащила моего Эммета на поверхность.

Моя мама была в гостиной. Я слышал, что она разговаривает с тетей Эммета, слышал, как повышается их тон, когда они начинают спорить. Я не мог разобрать слов, да и, в любом случае, мне не хотелось их слышать.